Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 48

- А разве не-ет? – девушка заинтересованно приподнялась на локтях.

- Нет, – я опрокинул пискнувшую Олю набок.

Мы грешили самозабвенно и почти без слов. Да и зачем что-то говорить, когда медленное скольжение ладони по коже, излом закинутой руки и судорожный вздох могут сказать больше, чем длинная поэма?

А затем, спустя какой-то совершенно не определяемый по ощущениям отрезок времени, девушка заполошно ойкнула и резко села:

- Идут!

- Черт! – отозвался я, подскакивая и пытаясь нащупать ногами кеды.

Где-то далеко, видимо, на лестнице звучали быстро приближающиеся девичьи голоса, звонкие и гулкие. В голове у меня словно секундомер включился: тик, тик, тик…

Какое там «сорок пять секунд подъем!», я уложился в двадцать. Уже переступив за окно, притянул Олю и звонко чмокнул в губы. Подмигнул:

- До завтра! – и ловко скользнул вбок, затем вниз и пружинисто спрыгнул со второго этажа. Чуть ли не на голову юному балбесу, воровато смолившему сигаретину.

– Ты откуда? – изумленно спросил «куряка».

– Оттуда, – бросил я первое пришедшее в голову.

Присел, завязал шнурки, застегнул и заправил рубаху, да и пошел за угол, весь из себя невесомый, обуреваемый восторгом - и с восхитительно звенящей пустотой в голове.

Это я славно развязался! Надо будет обязательно повторить.

** *

- Соколо-ов!

Я узнал голос Савина, и поспешил навстречу. Беспокойный, весь красный, Анатолий Павлович сходу налетел на меня.

- Соколов, где тебя носит?! – рассерженно бубнил он. - За тобой машину прислали, ждет тебя уже час! Сам академик Канторович звонил, ты на семинаре в шестнадцать часов должен выступить. Через два часа! Бегом в машину!

Я бросился к «Волге», затем остановился, оборачиваясь:

- А назад как? Довезут?

- Да нет, какой смысл? – пробурчал руководитель. - Завтра ничего особого важного тут не будет, сворачиваемся. Так что выступишь - и на ночной поезд в Ленинград! Вещи твои мы уже загрузили, не беспокойся…

Я шевельнул губами, беззвучно отправляя в полет короткое емкое слово, и с горечью посмотрел вверх, на небо. Странно, но я остался спокоен, как человек, которого оглушили. Спокоен и, даже, смогу нормально отчитать импровизированный доклад.

Но внутри было пусто, словно выметено.

Мне стало всё равно.

Тот же день, позже

Москва, Новокировский проспект

«Волга» катила и катила. Пожилой водитель изредка поглядывал на меня с плохо скрытым удивлением – видимо, еще не приходилось подвозить столь юных «консультантов».

А я бездумно смотрел за окно, с прежним равнодушием провожая глазами рощи, дома, людей. Какая-то часть души все еще брыкалась, требуя донжуанских безумств и порывов, но лишь плотнее сжимались губы.

«Обойдешься, Дюша! – зло насмехался я. – Что для тебя важнее – личная жизнь или спасение СССР? Вот и сиди! И молчи!»

И мне тут же приходилось жестко скручивать совесть с ее нытьем и позывами. Разве не мог я крикнуть: «Остановитесь!», выпрыгнуть из машины – и бежать к Олиной общаге? Мог.

Мог послать всё на несколько пряных букв, наплевать на олимпиаду, на Канторовича с его семинаром, на карьеру математика! Ради кого? Ради одной сероглазой девчонки?

«Ты же сам никогда не простишь себя за подобный выбор! – жестко отчитывал я скулящую натуру. – А потом всё свое раздражение перенесешь на Олю – кого же еще винить в собственной дурости! Да и будет ли у вас это «потом», у школьничка с гимнасточкой?»

Закостенев в одной позе, я с облегчением откинулся на мягкую спинку – фырчавшая «волжанка» проезжала московскую окраину.

Сарказм судьбы… Мне уже доводилось загодя переживать, представляя всякие поганые ситуации, когда вставала бы проклятая проблема выбора – между долгом и любовью.

И что ты выберешь, Дюш? Смутное чувство Томы или стабильность сверхдержавы, благополучие советского народа? А? Или, может, пожертвовать безупречной преданностью Мелкой?

Так я думал когда-то. Мучался, рефлексировал… А жизнь, эта великолепная негодяйка, сотворила иную гадость. Мою потерю звали Олей…

- Приехали, - впервые заговорил шофер, притормаживая.

- Спасибо, - разлепил я губы.

Меня высадили у Главного вычислительного центра Госплана. Для него выстроили особое двенадцатиэтажное здание, удобное и людям, и ЭВМ.

Завидев «Волгу», к ней поспешили двое представительных мужчин. Канторовича я узнал сразу, а затем и услышал его громкий раскатистый голос:

- Андрей! Наконец-то!

- Простите, Леонид Витальевич, - залопотал я.

- А, пустое! Знакомьтесь, Андрей, - Канторович развернулся к вальяжному, но скромному человеку, с искренним любопытством присматривавшемуся ко мне. – Лебединский, Николай Павлович, начальник ГВЦ и зампредседателя Госплана!

- Андрей, - пожал я протянутую руку, сухую и костистую.

- Очень приятно, - тонкие губы Лебединского даже не думали изгибаться, но некая внутренняя улыбка осветила его лицо. – Прошу! – он сделал приглашающий жест, и первым зашагал ко входу.

- Так семинар будет здесь? – вежливо поинтересовался я.

- Семинар? – чуть вздернул брови Канторович. – Ну… да, можно и так назвать. На мой взгляд, именно здесь ваш алгоритм, Андрей, способен принести максимум пользы!

Войдя в гулкий вестибюль, Леонид Витальевич взмахнул рукой:

- Именно здесь внедряли первые в мире АСПР - автоматизированные системы плановых расчетов, и тут сложился воистину мощный коллектив из сильных математиков, умелых экономистов и опытных технологов!

Посмеиваясь, Лебединский развернулся к нам.

- Ну, как раз экономистов у нас набиралось тогда едва ли человек двадцать, - туманясь, вспоминал он, - да и то их делили на «асушников» и «модельеров» - тех, кто описывал практику плановой работы в экономико-математических моделях. А вот в отделе математиков уже в семьдесят первом работали, скажу я вам, весьма зрелые программисты, вроде Димы Лозинского – помнишь, Лёня? Лозинский сработал тогда первый советский антивирус - Aidstest!

Мы поднимались с этажа на этаж, иногда пользуясь лифтом, чтобы не запыхаться в кружении лестничных пролетов. Главный вычислительный центр жил своей непонятной, но напряженной жизнью – механический стрекот, жужжание, тихий гул наплывали со всех сторон.

Машинистки в три смены набивали или, как они выражались, тайпировали данные на перфокарты и перфоленты. Техники-«ленточники» обслуживали запоминающие устройства на магнитных лентах, «дисковики» занимались дисковыми ПЗУ, «кроссовики» тянули кабели связи, а «центровики» отвечали за сами ЭВМ.

Десятый этаж был особо охраняемым – здесь обсчитывали планы для оборонки.

- В дни работы над секретными расчетами, скажу я вам, выставляется усиленная охрана, - вполголоса говорил Лебединский, - а вокруг ГВЦ стоят машины со спецоборудованием - глушат исходящую информацию…

Меня провели в операторскую, отгороженную от машзала стеклянной стеной. Было прохладно, и уютно, как-то по-домашнему - здесь стояла плита, холодильник и даже раскладушка.

Перехватив мой взгляд, Николай Павлович развел руками:

- Ну, а что вы хотите? Машинное время всегда в дефиците, и многие, скажу я вам, ночуют на работе!

- Коль… - Канторович оглядел ряды ЭВМ за стеклом. – Может, здесь и соберемся?

- Хм… Ну, а почему бы и нет? Минуточку…

Лебединский взял трубку телефона, и набрал короткий номер:

- Мариночка? Скажи нашим, чтобы спускались на одиннадцатый, мы тут в операторской. Ага…

Леонид Витальевич пошлепал ладонью по стеклу, и медленно заговорил:

- Многие просто не понимают, какой это прорыв – АСПР! Единая автоматизированная технология народно-хозяйственного планирования! Сколько же в нее вбито труда и мысли… - он покачал головой, смутно улыбаясь прошедшему. - Нам требовались единые классификаторы экономической информации для всех АСУ, иначе было бы невозможно автоматически агрегировать статистику и получать из разных АСУ, отраслевых или республиканских, нужные данные. А чтобы решить эту задачу, нужно было создать АСН – автоматизированную систему нормативов, и автоматизированный банк данных - АБД…