Игра в смерть (СИ) - Алмонд Дэвид - Страница 20

— У него все будет в порядке, — прошептал я.

— Да, сыночек…

— Покажи маме свой фокус, — попросил я Элли.

Та положила монетку на ладонь.

— Вот ее нет… — пропела девочка. — И вот она есть!

— Это для школьной пьесы, в которой играет Элли, — объяснил я. — Сперва она учится, чтобы заставить всякие вещи исчезать с помощью волшебства, а потом ищет способ вернуть их назад.

— Сделай это снова, — попросила мама.

Монетка послушно исчезла, чтобы затем вернуться.

Мама откинулась на спинку стула. Кулаки ее сжались, а из прикрытых глаз закапали слезы.

— Можно еще раз? — прошептала она. — Покажи фокус снова, ладно? Пусть монета опять найдется.

Лак спешил, его руки мелькали. На востоке медленно поднималось солнце. Такой трофей в эти стылые, горькие дни никак нельзя было бросать: медвежьей шкуры хватит, чтобы согреть всех его братьев и сестер. Мальчик свежевал тушу зверя топором своего деда. Начал с того, что, содрав шкуру с одной из лап, он обернул ею малышку. Потом сделал длинные надрезы вдоль медвежьей груди, вокруг горла и холки. Мало-помалу, орудуя топором как скребком, он отворачивал шкуру, открывая под ней свежую плоть. Лак вспотел и весь перемазался кровью. Новые надрезы он провел вниз по задним лапам и второй передней, оставалось только скрести и тянуть… Пока он был занят делом, к нему подбежала дикая собака. Робко поглядывая на мальчика, она принялась лакать свежую кровь, сочившуюся из туши поверженного зверя.

— Бери все, что нужно, — прошептал ей Лак. — Такого большого медведя достаточно на всех нас.

Провозился он все утро — пока скудное солнце не поднялось к высшей своей точке. Малышка заплакала, и Лак, окунув палец в медвежью рану, нежно вложил его в губы сестренке, чтобы та хоть немного подкрепилась.

— Скоро мы вернемся к матери, — обнадежил ее Лак. — Там будет молоко.

Торопясь, мальчик срезал с туши последние полоски шкуры, отпихнул в сторону оголенную тушу. Теперь мех покрывал лишь голову и концы его лап. Низко склонившись перед медведем, Лак воздал дань уважения его духу. Он благодарил богов за ниспосланную ими смекалку и силу, которая позволила ему одержать верх над таким могучим противником. Он обратился к духу давно погибшего деда, чтобы похвалить полученный из его рук топор предков. Подняв лицо к низко висящему в небесах солнцу, мальчик повторил ту же молитву, которую сейчас повторял и весь его народ: чтобы бог Солнца, милостиво взглянув на жителей льдов, подошел к ним ближе и наполнил воздух теплом, которое растопило бы ледники и окрасило долины зеленью, как это бывало в прежние, почти забытые времена. Потом он срезал с медвежьей лапы кусок мяса и принялся жевать его. Повторил это еще и еще раз. Хоть и жесткое, мясо придаст Лаку сил, нужных для возвращения к семье. Еще несколько раз покормив малышку свежей кровью, он сложил огромную медвежью шкуру, закинул ее за спину, взял сестренку на руки и зашагал обратно в пещеру. По пятам за ним бежала собака. Солнце уже опускалось к горизонту; день угасал.

Лак двигался знакомой дорогой: по узкой расщелине в скале, по цепочке утесов. Осторожно нащупывая опору, он спускался в заснеженную долину за грядой скал. Вокруг него сгущалась темнота, небо озарилось первыми звездами. В волосах Лака начал собираться иней. Он прижимал к себе сестренку, шепотом утешая ее.

— Ай-е-е-е-е-е! Ай-е-е-е-е-е! — раздался его клич. Лак хотел, чтобы семья вышла из пещеры встретить его.

— Ай-е-е-е-е-е! Выходите! — вновь подал он голос, полный усталости и торжества.

— Ай-е-е-е-е-е! — кричал он. — Глядите, Лак опять с вами, и он не один! Паша сестра Дал жива и здорова!

Но никто так и не появился.

Лак сжал свой топор и прокрался в неглубокую пещеру. Никого. Лишь следы ног и очертания тел на земляном полу. Пепел костра. Потом он увидел у стены охапку сухих ветвей и кремень. Лак опустился на колени и добыл небольшой огонек, тусклый свет которого позволил мальчику разглядеть в углу горсточку ягод и крохотное птичье яйцо. Ягоды он раздавил, по капле вливая их сок в губы Дал. Содержимое из скорлупы Лак аккуратно высосал, как при нем это делала мать, и. взболтав жижу во рту, маленькими порциями перелил ее в рот сестренке. Затем он плотно укутал ее в медвежью шкуру и прижал к себе. Накрыл их обоих остатком меха и лег у костра.

Тьма за входом в пещеру все густела, звезды светили все ярче. Из глаз Лака бежали слезы. Мальчик поднял взгляд — на стене пещеры углем был начертан рисунок: семейка тонких фигурок направлялась на юг, к солнцу. Повозившись под его боком, на край шкуры улеглась собака.

Засыпая, Лак не выпустил из объятий сестренку. Мальчик знал, что его семья двинулась дальше на юг, посчитав их обоих погибшими. Он хотел вознести духам молитву, попросить у них побольше сил, но сон оказался сильнее.

Элли подобрала с земли камушек, отряхнула с него снег, скроила «злое лицо» и исполнила уже привычный фокус. Рассмеялась:

— Какое везение, мистер Уотсон, что не вам досталась роль моего брата. Иначе на месте этого камня могли оказаться вы!

Мы шли вперед, пока не достигли реки, а там свернули направо и двинулись по берегу в сторону Билл-Куэя.

— Буш-Объелась-Груш уверяет, что так и появилась магия, — рассказывала Элли. — Не особо сложный фокус: сначала что-нибудь исчезает, а потом возникает вновь. Такой трюк был знаком даже пещерным людям. Именно они были первыми колдунами и использовали всякие камни вроде этого. Они заставляли сидевших вокруг костра соплеменников верить в то, что способны забирать вещи из этого мира и возвращать их обратно.

В ответ я только кивнул. Элли мирилась с моим молчанием, понимая, что сейчас меня сильно заботит здоровье деда. Впрочем, к этим тревогам примешивались и мысли о рассказчиках и о колдунах, сидящих у костров в глубинах темных пещер.

— Люди их до одури боялись, — продолжала Элли, — но и преклонялись перед этими чародеями. Им казалось, магия имела силу побороть смерть. «Верни дух моей матери обратно в наш мир», — просили они. «Верни моего мужа. Верни мое дитя…» Задабривали шаманов дарами, селили их в самых лучших, самых удобных пещерах, — а те выдумывали новые, еще более хитроумные и эффектные трюки, чтобы поразить людей и заставить еще сильнее бояться своей магической силы.

Под нами хлюпала вода. Лед протянулся еще дальше от берега. В окнах оставшегося позади Стонигейта мигали гирляндами рождественские ели. Над пустырем висела легкая дымка, морозная и блескучая, сквозь которую носилась веселая детвора. Даже сощурившись, я видел только обычных ребят — детей из настоящего.

Мы миновали то место, где раньше располагался вход в логово Эскью. Теперь тут была только насквозь промерзшая земля, которую сгреб в кучу бульдозер.

— Когда — нибудь в далеком будущем люди раскопа — ют нашу нору, — хмыкнул я. — И будут гадать, что тут произошло: прямо как мы пытаемся представить жизнь людей в прошлом.

Мы шагали все дальше.

— Новости есть? — спросила Элли.

— Никаких. Пару дней назад врачи говорили, что дед будет дома к Рождеству, а днем позже объявили, что он уже никогда не вернется. Как знать?

Она сжала мою руку.

— Боже… — шепнула Элли. — Подумать только: все его жизнелюбие, весь этот блеск, Кит!..

— Совсем как мир, погруженный в зимнюю спячку, — кивнул я. — Может показаться, кто-то заставил все исчезнуть, но так и не вернул обратно. Будто ни тепла, ни света уже никогда не будет вдосталь, и никогда не вырастет ни единая травинка. И все же тепло каждый год возвращается, словно по волшебству.

Элли передернула плечами:

— Бр-р! Надеюсь, так и будет, Кит. Ледяная зима — это, конечно, весело, но еще немного, и она мне надоест.