КОМ: Казачий Особый Механизированный (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 9

МОЖНО Ж БЫЛО ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ…

Неделя за неделей стали наши разговоры с Мартой больше на человеческие походить, а не на беседы выпимшего бати с конём. Хорошая, значит, ей учительша попалась!

Потом пошли экономические уроки. Знаменский монастырь-то — он как раз по хозяйственной части и подготовке девиц к управлению хозяйством иль имением славился. А тут тебе сразу и практика! Марта за хозяйство наше, хоть и немудрящее, принялась с энтузиазмом и истинно немецкой скрупулезностью. Завела тетрадку, в которую приход-расход денег исправно карябала. И в пятницу мне на подпись подсовывала.

Пытался ей объяснить, что мне это ваще не упёрлось — так в слёзы. Усядется у окна, тетрадку на колени положит — и сидит, слёзы точит, в окно носом шмыгает. И, главное, денег-то тех уходит — ну смех один: на покушать, да постираться, да ещё на тетрадки, да учебники. Нет, вот надо же ей. «Орднунг!»*

*Порядок (нем.)

Стал подписывать, конечно.

Спали мы в разных комнатах. Так опять же — соседи смотрят с укоризной: «Ишь, молодой, с девкой во грехе живёшь!» Ладно бы ещё, молча чего себе думали, так нет, надо же языком своим какую гадость ляпнуть! А у меня на это разговор короткий:

— Чё ты сказал? Марта кто-о? — ну и в рожу н-на!

Крик! Визг! С городовым пособачимся, вроде утихнет — потом заново…

Сколько рыл начистил, пока настоятельница монастыря по просьбе Марты не явилась с соседями разбираться. С того дня всё резко поменялось. И дядьки-соседи себе лишнего не позволяли, а уж кумушки-соседушки и вовсе сочувствием прониклись: сирота, да жертва войны… Ну и то, что она в православие, почти сразу, как говорить стала, перешла, тоже помогло.

Я тоже учился изо всех сил. И не только на курсах. По выходным роздыха себе не давал, самостоятельно ходил на ипподром — ранёшенько, покуда воскресные группы не заявятся. Полный комплекс физподготовки делал: и бег, и полосу препятствий, и всякие хитрые упражнения. А потом, сверх того, в магических ухватках тренировался, чтоб, значицца, из формы не выпасть. После польского фронта всё, слава Богу, восстановилось без последствий, а то переживал я поначалу, боялся, что магически дефективным стану — ан пронесло.

В таком загруженном режиме дни успевали лететь — только моргай. Выпал и растаял первый снег. Потом задождило — так, что с деревянного тротуара не сойди, по колено в грязь увязнешь. Так эта квашня и не подсохла — приморозилась, укрылась постоянным снегом. Пришли настоящие морозы, потом, один за другим — зимние праздники. Мы даже ёлочку маленькую наряжали.

Казалось: вот только новый год встретили — а вот уж и Масленица, и отгуляли её! Разыгралась дружная весна, я начал потихоньку прикидывать, что скоро уж конец моему ученью…

А потом в школе Харитонова случился скандал. Везет мне на них. Ага.

ШКАНДАЛЬ

Тренировка началась как обычно. Пробежка — четыре круга по периметру ипподрома, потом рукопашный бой, потом должна была быть выездка, и говорят, инструктор прибыл некий весь из себя особенный, из новосибирского мажеского университета, что-то он там такое запредельное знал, что ах!

На тренировочную площадку зашла смутно знакомая барышня. Зеленая амазонка, маленькая шляпка с вуалью, сапожки блестящие чёрные. Прям картинка. Вахмистр нас построил, она вышла перед строем.

— Бойцы! С сегодняшнего дня я ваш преподаватель! — тут её взгляд упёрся в меня, и дамочка без остановки продолжила: — Всех, за исключением этого… — она небрежно и презрительно махнула ручкой в меня, — прошу проследовать на полосу препятствий.

Ученики разошлись, а я остался стоять. Стою… Молчать в строю давно научен. Надо — пояснят. А не пояснят — может, стоит подумать об окончании обучения? На дуэль её не вызовешь. Мамзель, всё-таки. Всё что оставалось — это вперить взор в вахмистра и ждать. Тот обернулся к преподавательше и гневно упёр руки в боки:

— Ты это что творишь? — но дамочка так же упёрла руки и, ничуть не смущаясь моего присутствия, заявила:

— Я обучать тех, кто себе наложниц немецких с войны привозит — не намерена.

— Ложь! — не выдержал я. — Явная и грязная ложь!

— Ты кого лгуньей навеличил? — она аж подпрыгнула. Да и вахмистр грозно насупился.

— Вас. И будь вы мужеского полу…

Вадим Петрович не выдержал:

— Коршунов, так за неё найдётся кому на дуэль выйти!

— Ну, так выходите! — я пожал плечами. — Если вы за ложь готовы кровь пролить, Бог вам судья. А я никаких наложниц с войн не привозил — это раз. Второе, я знаю источники этой злой сплетни, это два! А в-третьих, сходили бы вы, дамочка, в Знаменский монастырь, да поговорили с тамошними монашками или, прям с настоятельницей, о немке Марте и её судьбе. За сим, позвольте откланяться. Вахмистр, жду секундантов. Честь имею.

Быстро собрал свои вещи и под недоуменными взглядами соучеников отправился домой.

Пришёл с ипподрома — делать нечего. Сидел дома, злился. Нет — ну надо, а? И главное — от чего всё пошло? От кого? Родная кровь так жизнь попортила! Марта с учёбы пришла, увидела моё состояние, присела за стол, руки как ученица сложила:

— Рассказывайте, герр Коршунов, — говорит.

— А что рассказывать? Опять матушкины слова ядовитые вылезли. И уж вылезли, где не ожидал — в школе у Харитонова. Сижу, вот, секундантов жду. А на дуэли с самим Харитоновым, знаешь, шансов маловато. Я его, конечно, втрое моложе, так он втрое же меня опытнее. Быть тебе, Марта, второй раз сиротой.

Сказанул и сразу пожалел.

Бросилась ко мне в ноги, ревёт, мол, всё из-за неё, она во всём виноватая. Дурь, короче.

Успокоил как мог, по волосам золотым погладил.

— Садись, — говорю, — чай пить. Утро вечера мудренее. Я тебе баранок с маком от Сытина принёс. Самые вкусные в Иркутске. А Сытин у нас кто? Не знаешь, ты Марта. Сытин у нас — муж моей сестры, Натальи. Кондитерский дом у них. Оченно вкусные вещи пекут.

Попили чаю. Марта ушла в свою комнату уроки учить, а я с книжкой на кровать завалился. Делать-то всё равно нечего.

ПОЧТИ ПОСОЛЬСТВО

На следующий день на учёбу не пошёл. Сидел, ничего не делал, тихо зверел. Даже жалко, едрид-Мадрид, что с соседями помирился, а то какой бы был хороший повод кому морду разбить, успокоиться! Лежал, читал, пока за воротами кто-то колокольчик не задёргал.

Вышел — ба! Да тут цельная делегация! Харитонов, барышня-инструктор, настоятельница, батяня с матушкой и Марта до кучи. Отец откашлялся:

— Ну что, сынок? Во двор пустишь, или на улице разговаривать будем?

— А у нас есть, о чём говорить?

— Да уж найдётся.

— Ну, если найдется, проходите, чего уж.

Посторонился, и они гуськом прошли во двор. Смотрю, маман придирчиво оглядывается. А что оглядываться? Двор метён, даже травка молодая чуть не по линеечке подстрижена (это уж Мартина блажь, у нас на такое и не смотрит никто), нигде ничего не валяется. Да и вообще — это съёмное жильё, так что, какие ко мне могут быть претензии? Я усмехнулся:

— Будьте как дома.

Марта проходя мимо, ободряюще вытаращила свои выразительные глаза, а настоятельница мягко улыбнулась. Ну, хоть кто-то на моей стороне.

Зашли, столпились во дворе, молчат, переглядываются.

— Ну, — говорю, — чему обязан?

Вперёд вышел Харитонов.

— Ладно, я эту кашу заварил, мне её и есть! Пришёл, вот, извинения официальные приносить. Не часто я это говорю, но что уж… Извини меня, дурака старого. Не разобрался, а теперь стыдобища какая. Мало я её порол, мало… — на мой недоумённый взгляд вахмистр пояснил. — Да дочка это моя, Анфиска. С Новосибирского магического приехала, на каникулы, вот я и попросил её полосу препятствий вам усложнить… Но… мало порол… давай, горе луковое.

Он вытолкнул вперед инструкторшу Анфису. По багровому от смущения лицу и неестественно прямой спине барышни я внезапно понял, что папаня восполнил недостаток порки вот совсем недавно. Мда…