Подмастерье палача (СИ) - Тюрин Виктор Иванович - Страница 42

Для того Клода Вателя задание может быть и пустяковое, а вот для меня, скажем так, было не по профилю. Не было у меня никаких дел с церковью в прошлой жизни, зато теперь прекрасно сознавал, что здесь все пронизано верой в бога, вплоть до поз, которые рекомендовались церковниками для использования в супружеской постели. Здесь мне приходилось ходить на воскресные мессы, молиться по утрам и вечерам, при случае кляться святыми и постоянно контролировать себя, как только в разговорах речь касалась веры, бога и жития святых. За этот месяц я многое узнал, впитывая в себя информацию, как губка, выделял главное, анализировал, но при этом все равно многое для меня оставалось непонятным, и как правило, все эти вопросы были связаны с верой. Понимать и принимать веру в бога, как местные жители, я пока так и не научился. Например, почему грабители и убийцы, приговоренные к смерти, так жаждут исповедаться? Сначала я думал, что они просто хотят облегчить душу, выговориться. А вот и нет. Оказалась, что предлагаемая исповедь давала им слабую, но все же надежду на прощение и спасение души. Кайтесь, грешники и вам на небесах зачтется! Именно поэтому многие закоренелые преступники, переносившие жесточайшие пытки и при этом молчавшие на допросах, делали свои последние признания уже на эшафоте, так как именно эта исповедь, представлявшее собой добровольное покаяние перед народом, давала им шанс на спасение души и воскрешение тела в Судный день. Если для любого средневекового человека это было просто и понятно, то как уловить подобный нюанс человеку будущего, к тому же практически не знакомому с католической верой. Подобные откровения, а для меня они такими и были, мне сначала приходилось осознавать, пропуская через себя, чтобы затем принимать, как данность. Причем таких понятий было очень много, даже слишком много для меня. Вот и сейчас мне предлагалась изобличить священника, через его проповедь, который, в глазах своих прихожан, являлся голосом всевышнего.

— Ты что, задумался? Тот Клод Ватель справился бы играючи с этим делом. Выверни его душу наружу, как ты всегда умел делать. Я верю в тебя "лисий хвост"!

— Если я пойму, что он враг, что с ним делать?

— Попробуй склонить его на нашу сторону, а если не получится, отдай Жильберу. Ах, да! Забыл тебе сказать: он с тобой поедет и присмотрит, чтобы у тебя все хорошо получилось.

Оливье с ухмылкой смотрел на меня, готовый услышать мои возражения, но так и не дождался. Я понимал, что брадобрею был нужен лишний повод, чтобы в очередной раз поставить меня на место и показать кто в этом доме хозяин. Его разочарование во взгляде сказало мне об этом, когда я спокойно ответил: — Как скажете, господин.

Теперь у меня никаких сомнений не осталось в том, что именно он стравил Клода и заместителя прево. Все правильно: разделяй и властвуй! Оливье мог себе это позволить, так как Жильбер, Клод и он сам были выходцами из третьего сословия, то есть равны по своему происхождению.

— Встретишься с Гошье у входа в церковь, когда колокола пробьют к вечерне.

— А теперь что мне делать?

— Пока есть время, займись своими делами, — увидев мой вопросительный взгляд, он начал пояснять. — Ты снимал комнату в городе, у вдовы Бове. Внизу находится лавка пекаря, где сейчас торгует младший брат ее покойного супруга. Сам дом находится недалеко от центральных ворот, рядом с Овощным рынком. Если сумеешь быстро разобраться с монахом, то ночевать сегодня будешь уже дома.

— А как с деньгами?

— Все ждал, когда ты меня об этом спросишь. Держи, — Оливье кинул мне кошелек. — На первое время тебе хватит.

— Благодарю за щедрость, господин.

— Сюда больше нужды нет приезжать. В городе найдешь постоялый двор "Дубовый лист". Хозяина зовут Жерар Бриоль. Вот, держи, — он дал мне перстень. — Не носить. Просто покажешь его хозяину таверны. Когда ты мне понадобишься для следующего дела, он пришлет за тобой мальчишку. Все понятно?

— Да, господин. Благодарю вас от всего сердца за участие в моей судьбе.

Я уже знал, что лесть не чужда королевскому советнику, поэтому решил еще раз прогнуться перед ним. Лицо брадобрея не изменилось, но по глазам я видел, что ему пришлись по душе мои слова.

— За дверью тебя ждет Жан. Он знает, что делать. Иди.

Поднявшись, я коротко поклонился и направился к двери.

— Идемте за мной, сударь, — сказал слуга, стоило ему меня увидеть.

Мы снова шли, петляя, галереями и коридорами, мимо замерших, как статуи, королевских телохранителей, пока не остановились у поста, где небольшой группой стояло несколько шотландцев. Трое из них, стоявшие в ряд, в латах и с оружием в руках, готовились сменить часовых, получая последние наставления от офицера. Слуга подождал, пока развод окончиться и только тогда подошел к старшему из них, мужчине, с сединой на висках и усах. Несмотря на возраст шотландец имел подтянутую, спортивную фигуру и широкие плечи. Слуга, подойдя к нему, поклонился, затем что-то очень тихо прошептал, при этом кивнув головой в мою сторону, после чего, мужчина негромко позвал: — Квентин!

От группы шотландцев, которая только что уменьшилась наполовину, отделился молодой парень в легкой броне. С его пояса свисали меч и кинжал, а на голове ловко сидела небольшая шапочка с пером. Молодое лицо, не лишенное приятности. Во взгляде почтение и внимательность, но при этом в его светло-голубых глазах нетрудно увидеть искорки веселья, свойственные беспечной молодости.

"Квентин Дорвард? Спросить? Нет. Не зачем привлекать к себе лишнее внимание. И так, похоже, я нахожусь на контроле у своего босса".

— Проводишь этого человека через посты! — последовал приказ.

— Слушаюсь!

Слуга брадобрея снова подошел ко мне.

— Сударь, на выходе из замка вас ждет слуга с лошадью. Когда приедете в город, просто отведите коня на постоялый двор под названием "Дубовый лист". Там за ним присмотрят.

Снова пошли коридоры, галереи и лестницы, пока я не оказался перед воротами замка, сопровождаемый настороженными взглядами замковой стражи, стоящей у ворот и стрелков, стоящих на стенах. Слуга, который уже ждал меня с конем, коротко поклонился, передал повод и сразу ушел. Ногу в стремя — и я в седле. Сейчас мои ощущения, наверно, можно было сравнить с чувствами человека, выходящего после заключения из тюрьмы.

Наконец тяжелая кованая решетка медленно, с лязгом и скрипом, пошла вверх. Я не страдаю клаустрофобией, но стоило лошадиным копытам дробью отозваться на деревянных досках подвесного моста, а самому оказаться на просторе, под ярким солнцем, как с некоторым удивлением понял, что не только обитатели замка, но и сама гнетущая атмосфера королевского замка давила на меня, заставляя держаться в постоянном напряжении. Не оглядываясь, я послал коня вскачь, стараясь оставить как можно большее расстояние между собой и местом, где судьба в очередной раз испытывала меня, заставив ходить по лезвию ножа.

Было странно, но езда на лошади оказалась для меня более привычным делом, чем игра на лютне. Нет, неудобство были, но навыки, вбитые в тело, сравнительно легко их сглаживали. Теперь, когда я определился со своей судьбой, у меня нашлось время, чтобы прийти к одному, но важному для меня выводу. Несмотря на то, что люди в эти времена искренне веруют в бога, но при этом их вера в достаточной мере гибка, и когда им надо, они легко уходят от церковных канонов. Я являлся этому живым примером. Мое перерождение люди воспринимали, как чудо, но при этом исходили из расхожего выражения: бог знает, что делает. Вот только главным было не это, как теперь мне стало понятно, а выгода, которую можно получить, используя меня. Для купцов, подобравших меня, я стал безобидным развлечением на время путешествия. Палачу Пьеру Монтре, был срочно нужен подмастерье. Брадобрей Оливье, испытав меня, решил, что нынешний Клод Ватель подойдет на роль шпиона. Если кто-то из всех этих людей и задумывался о том, что этот тип может быть демоном в человеческом обличье, то никак себя не проявил.