Верь только мне (СИ) - "Тори Мэй" - Страница 19

—Вильгельм, Альберт Карлович уже прибыл желает Вас видеть, — указывая глазами на столовую, сообщает мне Федор.

—Передай ему, что я не желаю, — беру из шкафа шузы и обуваюсь.

—Оставьте нас, Федор, — грозная фигура отца появляется в фойе.

Не колеблясь он подходит ко мне и хватает за грудки, прижимая к стене. Мне не хватило каких-то тридцати секунд, чтобы сгинуть из дома.

—Я звонил тебе, а что положено делать, когда тебе звонят? — практически плюясь, цедит мне в лицо.

—Руки убери, — смотрю исподлобья в его налитые сталью глаза.

—Что. Надо. Делать. Когда. Тебе. Звонят? — выдавливает он по слову.

Я знаю эту привычку, он просто ждет послушного ответа.

Следом мне прилетает плоский удар по щеке.

Сглатываю. Комната мгновенно переносится во времени, и я вместе с ней. И вот мне снова двенадцать лет. Я вернулся ночью через окно с очередной гулянки, которая затянулась на все выходные. В темноте включается настольная лампа, точечно освещая неподвижное лицо отца.

Оказываюсь в комнате наедине с ним, мне хочется плакать, потому что убежать не удастся. И потому что мама не защитит, к тому времени она уже болела.

—Подойди ко мне, Вилли, — велит отец. —Когда ты должен был быть дома?

Я покорно подхожу сажусь на край кровати.

—В девять.

—А сейчас сколько, — отец демонстративно подкручивает часы на запястье.

—Не знаю… Двенадцать…,— мямлю в ответ.

—Сейчас три часа ночи, мать твою, — взрывается отец, которого раздражает сам звук моего голоса. —Я предупреждал тебя, Вильгельм?

—Да, — еле шепчу, вцепившись в покрывало.

—Ты вынудил меня! — он резко встает, возвышаясь надо мной.

Следующие несколько мгновений, когда отец ничего не говорит и смотрит на меня сверху вниз, кажутся мне вечными.

Последнее, что я помню, как он наотмашь отвешивает мне пощечину тыльной стороной ладони. По неосторожности разбивает мне губу, и я безвольно сползаю с кровати, утопленный в горечи беспомощности и унижения.

Потирая руку, он присаживается рядом на корточки: —Я тебе не мамочка, — говорит с презрением. —Я научу тебя слушаться.

Это был первый раз когда он поднял на меня руку. Затем был второй раз, когда я, будучи постарше, угнал и поцарапал его машину. А затем третий, четвертый и пятый. А затем и все последующие разы, когда сердце мамы не выдержало, и она умерла, а мне снесло башню, и я не мог больше сдерживать свою разрушительную энергию.

Я не знал, как адекватно проживать боль утраты. И так как отец не горевал по ней ни минуты, и после похорон буднично поехал в офис, я справлялся со своей дурью сам. Как мог.

А отец справлялся со мной. Тоже как мог. Унизительных затрещин, угроз вышвырнуть на улицу и морального гнобления вполне хватало моей неокрепшей подростковой психике, чтобы окончательно подавить волю.

Потом был период послушания. Даже в прошлом году после инцидента с профессором мне удалось пережить гнев отца без оплеух. Потому что я повиновался и не перечил. Спускал ему колкости в сторону мамы. А свою злость вымещал за пределами дома, нападая на других.

Фак, Макс прав, я просто копия своего отца….

Даже сейчас в двадцать три меня кроет от его жалкой пощечины так, что слова застревают в горле.

Наши физические силы нельзя сравнивать, я больше не тонкий подросток, и давно мог разгромить его так, что он бы не собрал костей. Но это мой отец. Я рос под его гнетом, и неповиновение жестоко наказывалось.

К нам вбегает обеспокоенный Федор, но и он не решается нас разнимать. Просто мельтешит вокруг, булькая губами.

—Ты не расслышал вопроса? — его кулак сжимается, сильнее натягивая одежду на моей шее.

Вижу, как его взгляд цепляется за звенья цепочки под моей футболкой, и как красноречиво меняется его лицо, видя это упоминание о маме. И на этот раз я не планирую терпеть этот пиздец.

Вспоминаю, как дышать. Перехватываю его запястье: —Это ты не расслышал! — распрямляюсь, и делаю шаг на него, отталкиваясь от стены, с силой сжимая его руку. —Еще раз приблизишься ко мне — размажу и глазом не моргну.

Губы отца искривляются от негодования. Еще бы, попробуй дернись! Я машина, очень сильная машина. Возможно, меня может разнести мой учитель Ахмад, но не какой-то другой мужик, уж тем более не мой жалкий старик, который ничего тяжелее пресс-папье в руках не держал.

—Как ты смеешь, сучонок? — скрипя от злости зубами выдает отец.

—Считай это уроком уважения, — с силой отпихиваю отца от себя.

Хватаю рюкзак с пола и уношу ноги из этого дома прочь. Надо успеть на ночевку в универ, пока не поздно, и охранники не шерстят коридоры.

Заплаканный маленький Вилли внутри меня, который все эти годы лежал калачиком на полу у кровати с разбитой губой, наконец-то приподнимается и садится, вытирая свои детские слезы.

Потирая щеку, набираю такси, сегодня могу себе позволить.

Глава 14. Виолетта

Постепенно темнеет. Рулю назад к универу и очень надеюсь, что это загадочное празднество уже рассосалась, и я просто отнесу ключи охранникам. Тащу с собой замок с комплектом ключей, лишь бы от меня отстали на проходной.

В конце дня чувствую себя, мягко говоря, оплеванной. Сегодня меня радует только то, что я смогла найти классный подарок Кирюхе.

Он очень хотел дрон для съемок, но я же знаю, что он сам не раскошелится на вещи «второй необходимости», так что я решила порадовать его. Я уже даже красиво упаковала в черную бумагу с золотой лентой. Да, придется немного ужаться в расходах в ближайшее время, но я не особо прихотлива.

Оставляю машину на практически пустой парковке, забираю пакеты с собой, и топаю к парадному входу.

Самой обаятельной улыбкой приветствую вечернего сменщика на вахте: —Я поднимусь в аудиторию ненадолго, мне нужно вещи оставить, — на всякий случай сообщаю, прикладывая пропуск к турникету.

Ни разу не была здесь так поздно. В здании царит полная тишина за исключением пары дальних аудиторий, где заканчиваются факультативы.

Захожу в свою аудиторию. Странно, что их не запирают на ночь. Смысл требовать с меня закрывать подсобку, если все остается на распашку? Но таковы правила, видимо.

Расстроенно выдыхаю. Наверное, это удел всех новичков: не понимать, что происходит и пытаться встроиться в чужую отлаженную систему, которая жует-жует, да выплевывает тебя.

Хочется снова в универ в качестве студента. Пиши, читай, выступай на конференциях пару раз в год, и будет тебе счастье.

Ничего, Виолетта, это просто первый месяц. Соберись и не ной! Успокаиваю себя внутренне. Давай хотя бы попробуем установить этот замок, и поедем домой.

Толкаю дверь в подсобку. Она заперта. Что?

Толкаю снова. Ничего.

Я в ярости! Опять закрыто! Что за пристанище все нашли в моем кабинете!

Стучу кулаком в подсобку: —Открывайте, немедленно!

Тишина. Ни дыхания, ни шагов, ничего.

—Я считаю до пяти! И буду вызывать охранников. Быстро на выход!

В подсобке тихо. Безуспешно пробую открыть снова.

—Одииииин, дваа…, — пока считаю в моей голове проносятся тревожные мысли.

Ведь я одна поздним вечером в большом здании пытаюсь как омоновец выкурить из укрытия нарушителей. Не слишком ли отчаянно?

Слышу за дверью движение и скрежет ножек моего стола по полу. А что, если там толпа… или…

Фишер?

—Не надо охранников, — дверь мне открывает взъерошенное чудо.

Теряю дар речи. Какого лешего он здесь забыл?

—Вы… что Вы тут делаете? — дрожащими руками отодвигаю студента, заслонившего собой весь проход.

Не дай бог он снова что-то натворил! Он же обещал уничтожить меня за кулон, не так ли? Просовываюсь в подсобку, ожидая увидеть пол в осколках, или разорванные документы, или пылающий диван….

Замираю, оглядывая стеллажи. Закусываю губу.

—Мне просто было скучно, — ухмыляется Вил и, засунув руки в карманы своих широких штанов, проходит вглубь и по-хозяйски и усаживается на диван. —Вроде неплохо вышло?