Кукла в чужих руках - Алексеева Наталия - Страница 51

Потом, отняв руки от лица, снова остановила на мне глаза.

— Как мне выбраться? — пролепетала я под ее тяжелым, мертвым взглядом.

— Отсюда нет выхода. Тут не бывает перемен. Не существует времени. Один и тот же час повторяется бесконечно. Мой убийца приходит и мучает меня. И ты будешь умирать бесконечно, снова и снова! Здесь нет перемен, нет раскаяния, нет искупления. Только смерть!

— Я не хочу!

Софья печально покачала головой.

— Нет перемен, нет раскаяния, нет искупления, — повторила она и зарыдала. Совсем как ветер в печи, который так пугал меня ночами.

Я отшатнулась, и вдруг сквозь тягучую атмосферу проступили знакомые очертания предметов. Две реальности наложились друг на друга, как одна картинка просвечивает через другую на полупрозрачном листе кальки. Воздух еще больше сгустился, но сквозь этот туман я увидела, как входная дверь открылась и в квартиру вошел Кирюха. Его силуэт был размыт, будто акварельный рисунок. Я бросилась к нему, но Софья схватила меня за руку. Ледяные тиски на запястье держали меня. Я рвалась туда — в жизнь, в тепло, к Кирюхе, но она не отпускала. Я оглянулась и закричала ей что было сил:

— Чего ты хочешь?!

— Моя мать в нужде! Отдай ей серьги!

— Твоя мать мертва! Как и ты сама!

Софья вновь взвыла.

— Я лгала, я крала! Здесь нет искупления! Расплатись за меня, или я заберу твою жизнь!

И ледяные тиски разжались. Марево задрожало, как горячий воздух над асфальтом в жаркий июльский полдень, и наступила темнота.

Когда я очнулась, ни одна часть тела не слушалась, и я лежала словно под прессом. Но, даже не открывая глаз, сразу осознала, что нахожусь в реальном мире: воздух был самый обычный, а не вязкий, как сметана, и в тишине очень явственно раздавался ритмичный стук, не приглушенный потусторонним туманом.

Сквозь ресницы я увидела перед собой Кирюху. Сама я была заботливо укрыта красно-синим пледом, а Кирюха сидел на стуле, упершись локтями в колени. Он нервно отстукивал пяткой по полу, отчего руки его дрожали, и по кухне разносился четкий ритм.

— Сонька! — увидев, что я очнулась, Кирюха живо подался ко мне. — Как себя чувствуешь?!

— Нормально вроде. А ты чего психуешь? — я вяло улыбнулась.

— Я-то? Да фигня! Подумаешь, полная ванна кровищи! И ты в ней… дохлая, между прочим!

Он вскочил, схватил со стола коробок. Прикурить у него получилось не с первого раза. И не со второго. Мне стало стыдно — так подставить друга! С его-то талантом валиться без сознания даже при виде тоненькой струйки крови!

— Прости, Кир.

Откинув плед, я с трудом опустила ноги на пол и села. Левое запястье оказалось туго перебинтовано, а я опять одета в Кирюхину клетчатую рубашку и треники.

— Ты что, скорую вызывал? — я растерянно поискала глазами следы врачей: использованный шприц, таблетки или бумаги какие-нибудь.

— Ага, конечно! — Кирюха уселся на низкий подоконник. — Ты совсем? — он покрутил пальцем у виска. — Если бы я их вызвал, тебя бы в дурку забрали! Понимаешь? Всех неудавшихся суицидников на учет ставят. А это ставит на них крест.

— А если бы у тебя не получилось меня откачать, и я того… откинулась?

— А разве ты не этого добивалась?

Кирюха вдруг отшвырнул сигарету в раковину, в два шага подлетел ко мне и брякнулся на колени.

— Сонька, ну как ты могла?! — Вся его напускная злость и ехидство слетели как шелуха. — Ведь ты ни о ком не подумала!

Я пожала плечами, зажмурилась и снова открыла глаза. От слабости кружилась голова и в ушах звенело.

— Я подумала, Кир. О тебе подумала. — Я положила руку ему на макушку. — Ты знаешь, в тот момент, когда я лежала там… и вся эта кровь вокруг… я подумала, что в последний раз тебя подловлю. Признаю — это было жестоко! Прости. Как же ты справился?

— Справился. — Он потянул мою руку с головы и уткнулся лицом мне в ладонь. Сразу стало щекотно и горячо, а он сдавленно пробормотал: — Я, когда тебя в окровавленной ванне увидел, понял, что у меня никого на свете дороже нет! Я так испугался! Не за себя, Сонь, и не крови… Сам не понимаю, как тебя вытащил, как бинтовал. Одна мысль только и была: чтоб ты выжила.

Он вскинул голову, его золотисто-ореховые глаза были полны боли, и моя собственная накатила непрошеной волной. Кирюха с силой сжал мою ладонь:

— Почему ты так?!

— Потому что я никому не нужна!

— Блин, Сонька! Как ты можешь такое говорить, когда я тут… перед тобой… неужели ты ничего не понимаешь?!

— Кир, я ему не нужна.

Слезы поползли по щекам, и я утирала их слишком длинными для меня рукавами рубашки.

— Я его убью, — тихо, но четко произнес Кирюха.

Я шмыгнула носом и перестала заливаться слезами. А он молча стоял передо мной на коленях, опустив голову. И будто разглядывал что-то на полу. Но плотно сжатые губы, нервно ходящий под смуглой кожей желвак и частое дыхание выдавали серьезность его слов.

— Нет, нет, Кир! — Я обхватила ладонями его лицо. — Не надо! Я не могу потерять еще и тебя!

Кирюха поднял голову и подался ко мне. Он не проронил ни звука, но в его молчании звучал призыв, ожидание и жажда. И я отпустила его.

— Прости, Кир.

С тяжелым вздохом он отстранился, но все так же жадно вглядывался мне в лицо. А потом сбивчиво заговорил:

— Сонька, я никогда не думал… я так привык, что мы всегда вместе. И когда появился этот твой, я решил, что нас все равно ничто не оттолкнет друг от друга. А когда ты с ним… когда все стало слишком серьезно, я подумал, что не вынесу такого. Но это твой выбор, и я должен смириться. Но теперь! Когда ты чуть не умерла… Обещай, что никогда так больше не поступишь? Делай, что хочешь, страдай, по кому хочешь! Только не делай больше так! Не уходи. Если тебя не будет в этой квартире, в этом мире, в этой вселенной, то и мне тоже, — он судорожно сглотнул, — незачем тут оставаться! Ты — единственная причина, почему я есть!

И тут до меня дошло! Накрыло со всей дури, со всего маху! Его покорность, опека, страдания под дверью — это означало лишь одно! Истинная дружба? Как бы не так! Братские отношения? Ничего подобного! Я поняла, что такое любовь, только испытав это чувство к другому! Кирюха терзался им все это время, живя бок о бок со мной! А я вела себя как слепая курица и эгоистка!

— Прости, — снова пролепетала я.

А что еще я могла сказать ему в ответ?! Ведь мое сердце полностью занимал Миша! И даже литры потерянной крови не смогли вымыть его оттуда. Такое происходит не на физическом уровне. Чтобы выбросить из своего сердца того, кто тебя предал, нужно три вещи: время, терпение и немного гордости.

— Ничего, Софи, — грустно ответил Кирюха.

Он поднялся с колен и вернулся на подоконник. Устало привалился к косяку, закурил. На меня он больше не смотрел.

— Ты опять куришь в квартире!

— Убей меня! — ухмыльнулся он и сгреб волосы со лба.

Я тихо рассмеялась: это он — Кира, мой сосед и лучший друг, — язвит, улыбается. У него ямочка на правой щеке и выступающий верхний клык. Значит, есть в мире неизменные вещи, ради которых стоит жить! А вот там, в потустороннем мире, откуда я благодаря ему выкарабкалась, жизни нет.

— Мне надо уехать, Кир.

— Куда это?

— Ты будешь смеяться.

— Я уже за сегодняшний день так нахохотался, дальше некуда. Так что валяй рассказывай.

Я вздохнула. Поверит ли он мне?

— Это не я, Кир. Я не сама это сделала. Помнишь ту девчонку, которую я нарисовала, а мы потом ее портрет в печи сожгли?

Кирюха кивнул.

— Это она!

— Что она?

— Она заставила меня по венам полоснуть.

Он тяжело вздохнул и поднялся.

— Это все от пережитого, Софи. Тебе надо полежать. И чаю выпить. При обширной кровопотере всегда нужно восстанавливать объем жидкости. Вот, уроки ОБЖ даром не прошли! — он снова усмехнулся.

Вода с шумом полилась в пустой чайник.

— Нет, Кир, это правда! Ну, в смысле, не то чтобы она сама это сделала, ты не думай, я не спятила! Помнишь, я тебе про серьги рассказывала? Юлькина мама сказала, что если у призрака осталась в этом мире вещь, к которой он был сильно привязан, то ни в коем случае нельзя присваивать ее себе! Потому что через него темная сущность влияет на живых. Серьги, которые мы нашли, принадлежали одной девушке, она жила в этом доме. Они были не ее — она их украла. Но очень хотела их носить!