Кукла в чужих руках - Алексеева Наталия - Страница 21

— Тем более не останусь — ты меня стрельбой пугаешь!

— Это метафора.

— Ты еще не знаешь, что со мной случилось!

— Ну?

И после первых же моих слов о том, что я побывала у Лины, Кирюха разозлился.

— Тебе сказано было не ходить! Ты вообще ничего не соображаешь?!

— Соображаю, — обиделась я. — А чего ты орешь? Как же твое невмешательство в жизни других людей? Я что, особенная? Чего ты распоряжаешься?!

— Глупая ты, Сонька! — Он почему-то сразу остыл и плюхнулся обратно на диван.

Я опять примостилась рядом и дорассказала ему все, что случилось в квартире у Лины.

— Сонь, сними эти сережки и спрячь подальше.

— Не могу.

— Почему?

— Кир, только не смейся.

— Я не смеюсь.

— Нет, правда. Я тебе сейчас странное скажу. Когда Лина потребовала отдать ей серьги, я почувствовала, как будто во мне непонятно откуда сила появилась! И я сразу поняла, что должна сделать. И ни на секундочку не засомневалась — будто у меня не просто сила, а суперсила!

— Тогда тебе точно нечего бояться, — мрачно изрек Кирюха и поднялся.

— Поверь, Кир! И дело даже не в том, что мне ужасно не хотелось их отдавать, и не в том, что Лина меня Рафиком припугнула. Я просто… просто… ну не знаю, как будто и не совсем я. Нет, не так. Это была я, но словно меня поддержал кто-то очень-очень сильный. Вот!

— Ну-ну. — Кирюха направился в коридор.

Я как дурочка прошлепала за ним и, глядя, как он одевается, до последнего не верила, что он оставит меня одну во взломанной квартире. Но он оставил. Сказал только:

— На внутреннюю щеколду запрись, суперженщина.

Я так и поступила. И ничего страшного не произошло. Однако я почти не шевелясь просидела за кухонным столом до его прихода.

Через час Кирюха вернулся с мужиком в зеленой спецовке, который поковырял замок и сказал, что давно пора поставить новый. Оставил визитку и ушел. Потом пришла мама, и мы с ней вместе собирали разбросанные по комнате вещи. К вечеру вернулась тетя Наташа, непривычно тихая и трезвая. И сразу согласилась, что нам необходимо установить металлическую дверь. На том и порешили.

Но спать я отправилась только после того, как тщательно осмотрела всю комнату сверху донизу. Я хорошо помнила, как кто-то таращился на меня из угла возле печи. Мама посмеялась надо мной и к себе не пустила, сказала, что и так плохо спит, а тут еще я занимаю половину дивана. Анимешных девчонок я тщательно замазала белилами, и только после этого легла в кровать. Я фантазировала, что нарисую на их месте, пока не провалилась в сон.

Но во сне все было как наяву. Пылкий поцелуй, такой же горячий, как днем, в Мишиной квартире. Кто-то желанный, жаркий и жадный приник ко мне, стискивая в объятиях. Я растворилась в его страстных губах, руках. Меня тянуло к нему, я не хотела прекращать этот поцелуй. Но хватка становилась все жестче, все теснее. Я начала задыхаться. Я оттолкнула своего партнера, но легче не стало. Воздух сгустился, как это бывает перед грозой. В нем смешался липкий страх и предвидение ужасного конца. Темная фигура надвигалась, я отступала. Оглянувшись, я увидела серый контур окна за спиной. Внезапно сильный удар отбросил меня назад и перед глазами появился четкий прямоугольник неба. Я стремительно падала.

— Ты всю жизнь в центре живешь? — спросил Миша.

Он смотрел из окна кафе на серые воды Фонтанки и рассеянно ковырял ложечкой подтаявшее мороженое.

— Петроградка — не совсем центр.

— Все равно близко. Я в спальном районе родился. Невский для меня почти как для вот этих.

Он кивнул на компанию гостей из Китая, которые как стая воробьев заполонили столики. И галдели примерно так же.

— Хочешь пройдемся? Буду твоим гидом, — предложила я.

— Ну не совсем же я из леса, — рассмеялся он. — Но для тебя могу и дровосеком притвориться.

— Тогда я покажу тебе, чего обычные дровосеки на экскурсиях не встречают. Хочешь? Чтобы ты сильно не сожалел о своем периферийном происхождении.

И я повела его на изнанку Питера. Это было совсем недалеко. Мы просто свернули в один из дворов, потом прошли его насквозь и оказались в системе дворов-колодцев, похожих на мой родной.

— Впечатляет, — Миша со скептической ухмылкой рассматривал сплошь покрытые граффити стены.

— Хочешь оставить свой след?

— Каким образом?

Вместо ответа я вытащила из кармана баллончик с краской.

— Соник, ты всегда их с собой таскаешь?

— Да. — Я встряхнула баллончик.

— И что я должен изобразить?

— Да все, что хочешь! Свое имя, название любимой группы, что угодно!

Он смотрел на меня темно-серыми глазами и улыбался. Тогда я вложила баллончик в его ладонь и, держа своей, поднесла к клочку свободного пространства на стене. Миша обхватил меня за талию свободной рукой, но это было ни разу не романтично, потому что от помойки тянуло тухлятиной, а корявые надписи нисколько не вдохновляли на творчество.

— Вот это и называется «здесь был Вася», — так ничего и не придумав, я опустила баллончик. — Но могу тебе показать и кое-что другое.

Тут из железного мусорного контейнера раздался грохот. Какой-то оборванец, сидя внутри, со злостью вышвыривал наружу куски картонных упаковок и пластиковые бутылки.

— Вот видишь, какой тут зоопарк! — с сожалением произнесла я.

— Такого добра и на окраине хватает!

Не знаю, услышал ли это деклассированный субъект, но в нашу сторону полетела очередная картонка. И когда мы проходили мимо, он заорал:

— Шалава малолетняя! Убирайся отсюда! Шлюха!

Это было отвратительно и гадко, настроение у меня испортилось, и, пока мы шли по проспекту, я молчала. Но на углу Суворовского и Невского остановилась и выбросила из головы мерзкие воспоминания, потому что картина передо мной радовала глаз. На серой стене красовалась приоткрытая дверь. Новогодняя елка за ней блистала разноцветной мишурой и шарами. Девчушка, одетая в советскую коричневую школьную форму, стояла на стуле и украшала еловые лапы праздничными флажками. И, хотя стоял октябрь, отчетливо потянуло хвоей и мандариновой кожурой.

— Смотри, Миш, — вот тут остатки краски, — я провела пальцем по шершавым следам шпаклевки на рисунке. — Коммунальные службы замазали арт, а горожане восстановили. Потому что это совсем другое — это не «Вася»!

От картины веяло уютом и каким-то нездешним спокойствием.

— Хотел бы там оказаться? — Я повернулась к Мише. — Мама говорит, что тогда было гораздо стабильнее, была уверенность в завтрашнем дне.

— Вот именно, Соник, в дне. Дно — оно такое — сплошная стабильность и никаких возможностей! А ты знаешь, что если бы мы оказались там, — он показал за спину, — то я не мог бы сделать вот так?

Он наклонился и приник к моим губам. Мимо шли люди, а мы стояли возле входа в чужое прошлое и целовались. Наконец Миша отпустил меня, и я с сожалением разомкнула руки.

— Не смог бы, — ответил он за меня, — потому что любой прохожий мог обвинить нас в безнравственном поведении! Нет! Мне хорошо в своем времени. Здесь и сейчас.

Тут зазвонил его мобильник. Он выслушал и, отведя телефон в сторону, сказал:

— Здесь и сейчас нас зовут в одну компанию. Идем?

— Нас? — уточнила я.

— Поймала. Зовут меня. Но я хочу с тобой.

— Что за компания?

— Соник, разве это так важно?!

И не дожидаясь согласия, снова заговорил в трубку:

— Да. Минут через тридцать. Диктуй адрес.

С ним я уже была готова идти куда угодно. Но когда мы оказались возле подъезда, где жил Алиев, я насторожилась.

— Там, что ли, наши? — спросила я.

Миша кивнул, и я покачала головой:

— Я не пойду!

— Ты их боишься?

— Вот еще!

Дверь нам открыл Дамир. При виде меня лицо у него вытянулось, но он ничего не сказал, пригласил проходить и протянул Мише руку.

— Слушай, но мы пустые, — извинился мой спутник.

— Да тут всего полно, только тухло. И народ вялый, хоть кислоту им подмешивай!