Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович - Страница 35

А для дворянина и тем более короля поступать так — бесовски неполитесно. Что ж, это одна из тех городских легенд, что не приносят ни малейшего вреда, более того, дают казне приличный постоянный доход...

Там же висели и часы непривычного облика, одни такие на всем белом свете. Никаких циферок: только мальвы по четырем сторонам циферблата, и стрелка одна-единственная, золотая, затейливая. Четверть циферблата и есть полчаса. Когда они истекут, часы начнут

бить долго и мелодично — и тут уж либо доплачивай за следующее время, либо уходи...

Тарик давно уже не страдал робостью наедине с девчонками, но сейчас именно ее и ощутил. А может, это была и не робость, а осознание совершеннейшей неизвестности. Никогда нельзя сказать заранее, чем закончится первая свиданка. Вот только раньше это ничуть не бередило душу и порой даже рождало охотничий азарт, а теперь полнейшая неизвестность чуть ли не мучила всерьез...

А по спокойному очаровательному личику Тами невозможно было прочесть ее мысли и чувства...

Наконец Тами отвернулась от стены, подошла, остановилась перед Тариком, прекрасная и загадочная, тихо произнесла:

— Столько людей любили здесь друг друга... Что-то такое невидимое висит в воздухе, ты не чувствуешь?

— Да, — сказал Тарик, и в самом деле чувствуя что-то неощутимое, особое, неслышные отзвуки множества поцелуев, ласк и любви.

Тами прищурилась:

— А у вас в столице все такие робкие? Даже в таком месте?

Вот это уже никак нельзя было истолковать двояко! Ее сиреневые

глазищи и полураскрытые губы были совсем близко. Ободрившись несказанно, Тарик обнял гибкую талию, и Тами прильнула к нему так, что ни малейших сомнений не осталось бы и у самого неопытного, сплела пальцы на шее, и они долго целовались. Вчерашний сон Тарика обернулся явью, и он погладил круглые плечи, а там и положил ладонь на тугой холмик под тонкой тканью. Не встретил ни сопротивления, ни протеста, совсем наоборот — проворные озорные пальчики Тами очень скоро расстегнули его кафтанчик и рубашку, теплая ладошка пропутешествовала от ключиц все ниже и ниже, неторопливо прошлась, и не один раз, над самым ремешком, а там и кончики пальцев под ремешок проникли, правда, не так уж глубоко, но все же это на невыразимом словами языке свиданки много значило. И Тарик, отбросив всякие сомнения, одновременно с долгими поцелуями уверенно вольничал руками, политесно

не опуская ладони ниже талии, но выше творил что хотел, и Тами все позволяла, а ее пальчики проникли совсем уж низко, так, что ниже и не бывает...

Оторвавшись от ее губ, чуть задыхаясь вовсе не от недостатка воздуха, он прошептал:

— Тами, ты чудо...

— А ты еще не понял? — защекотал ему ухо жаркий шепот. — Молчи и не смотри, а еще лучше зажмурься, крепко, надолго. Вот так, молодец, и не разжмуривайся, а то я стесняюсь, тут светло...

Он стоял, крепко зажмурившись, не верил своему счастью и готов был поверить, что это сон, но все происходило наяву: судя по тихим звукам, Тами опустилась перед ним на колени, пальчики быстро справились с пряжкой ремня и пуговицами, и его самое сокровенное оказалось, как пишут иные сочинители любовных книжек, в сладком плену умелых губок. Это происходило с ним впервые в жизни, но он неким озарением понимал, что губки очень умелые, и это было прекрасно. Опустил руки к тугим холмикам, так явно и следовало — Тами тихонько простонала, удвоив усилия, а потом ее язычок проделал такое, что все вылетело из головы, оставив одно наслаждение...

Увы, все кончилось гораздо быстрее, чем ему желалось бы. Но к его радости, Тами дошла до самого конца — хотя он слышал от приятелей, что не каждая девчонка так поступает. Привела в порядок его одежду, сноровисто справившись со всеми пуговицами и пряжкой ремня, промолвила почти обычным голосом:

— Можешь распахнуть глаза...

Он открыл глаза, чувствуя легкую слабость в коленках — приятную и радостную. Тами тщательно вытерла губки батистовым платком и убрала его в сумочку. Ее личико было безмятежным, прямо-таки невинным — ну да, девчонки так и выглядят после самых разнузданных забав, а вот его физиономия, он чувствовал, расплылась в чуточку дурацкой улыбке до ушей, и ничего с этим нельзя было поделать — вот наконец и он это испытал, и не с кем-

нибудь, а с самой красивой девчонкой с улицы Серебряного Волка и уж точно кучи окрестных, пленительной озорницей с сиреневыми гаральянскими глазищами...

Глядя на него лукаво и пытливо, Тами спросила:

— А ты и теперь будешь меня целовать?

Чуточку неуклюже сграбастав ее в объятия, Тарик поцеловал крепко и долго, чтобы развеять любые сомнения, хрипловато спросил:

— Тами, ты будешь моей девчонкой?

— Нет, дурачок, — безмятежно, с невинным личиком ответила Тами. — Я жутко развратная, ты еще не понял? Перед каждым встречным бухаюсь на коленки, а потом подол задираю... Конечно буду, только твоей и ничьей другой. — И, прижавшись к нему всем горячим телом, гибким и сильным, зашептала на ухо: — Это просто наваждение какое-то, правда... Как только тебя в первый раз увидела, подумала: погибла девочка. И запечалилась: а вдруг у тебя кто-то есть, и ты не захочешь ее оставить ради гаральянской дикарки? Вот была бы тоска...

— Ты самая прекрасная дикарка на свете, — прошептал Тарик. — И никого у меня не было... зато теперь есть... Все ведь прекрасно?

Они так и стояли, крепко обнявшись, прямо-таки вцепившись друг в друга. В душе Тарика мешались разнообразные чувства: и гордость оттого, что и с ним это наконец произошло, и несказанная нежность к сиреневоглазой девчонке с горячими губками, и яростная убежденность в том, что грядущее будет счастливым и безоблачным.

Тами прошептала на ухо:

— По правде, это у тебя в первый раз?

Он не сразу, чуть переборов себя, честно ответил:

— В первый...

В шепоте Тами прозвучала уже знакомая легкая насмешка:

— Значит, я тебя совратила, наглая дикарка?

— Глупости, — сказал Тарик.

— А хочешь, я буду не просто твоей девчонкой, а твоей женщиной?

— Хочу, — сказал он, задохнувшись от нежности и счастья.

— Буду. Нынче же ночью. Это не я тебя совратила, это ты меня приворожил, сама не знаю как. Меня еще никогда не привораживали, но это мне очень нравится...

И тут, страшно некстати, мелодично забили единственные на белом свете часы. Кирпичом хотелось в них запустить, но не было под рукой кирпича. Ну что же, главное произошло, главное сказано...

Глава 7

ПЕЧАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР И ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ

Дальнейший путь они проделали держась за руки, переплетя пальцы, что было вполне политесно: непозволительно только разгуливать на людях в обнимку. Время от времени Тарик ловил лукавый взгляд Тами и воспарял к небесам, а в ушах у него так и звучало: «Нынче же ночью». От радости и предвкушения он, конечно, не потерял соображения полностью, но стал неуклюжим, по сторонам смотрел плохо и пару раз едва не налетел на встречных. Правда, те, что помоложе, и даже один дворянин, старше Тарика самое большее годочков на десять, глянув на Тами, понимающе ухмылялись и не предъявляли претензий, а дворянин, явно не из спесивцев, даже посторонился, что было с его стороны крайне благолепно. Один только раз пожилой Ювелир с брюзгливой физиономией что-то проворчал вслед касаемо упадка нравов у нынешней молодежи, чем настроения нисколечко не испортил.

Вот только на Аксамитной ожидала неприятность — ну, из тех, что портят настроение ненадолго...

На прежнем месте (несомненно, снова прогнав Малышей и Недорослей) вольготно разместилась ватажка Бубы-Пирожка. А впрочем, есть весомые основания впредь именовать ее ватажкой Бабрата. Означенный восседал на почетном для всякого ватажника месте,

в торце стола из некрашеного дерева, а Гача и Гоча разместились по его левую руку, Буба — по правую. Судя по уныло-покорной физиономии, он уже смирился с потерей титула ватажника. А рядом с Бабратом восседала Шалка, вся из себя глупо напыщенная. В волосы вплетены новехонькие атласные ленты, а вместо обычных бронзовых сережек — серебряные, пусть и не особенно большие, незатейливые. Очень может оказаться, крохотные зеленые камушки в них — не обманки²⁰, а настоящие смарагдики, хотя, конечно, не особенно и дорогие из-за маленького размера. Судя по тому, что уже известно из первых наблюдений за Бабратом, не будет ничего удивительного, если окажется, что Шалку он не просто ставит на коленки, к чему ей не привыкать, а жулькает досыта, — но не похоже, чтобы ее угнетало такое состояние дел...