Летний сад - Вересов Дмитрий - Страница 13

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая

– Ерунда какая-то! Это с тобой в Обществе так обошлись?

– Откуда я знаю, где? Навалились, чуть ли не всем городом, даже декана подключили. А мне и отступать некуда – либо аборт, либо свадьба.

– Это Вадим так сказал?

– Нет. Он так никогда не скажет… Просто так получилось. Сначала я не думала, что беременность так серьезно воспримет… воспримут тренеры. А потом оказалось – поздно уже менять решение. Так что вот так вот: Наталья Забуга – несостоявшаяся чемпионка, преподаватель физической культуры!

– Преподавательница, – машинально поправила ее Зорина, думая о своем. Именно случайная оговорка Натальи легла недостающим звеном в ее анализе непростых событий новой жизни ее лучшей ученицы.

– Наташ, если не хочешь – не отвечай. Но мне это важно знать. Я же прекрасно вижу, что обратиться за поддержкой или советом тебе просто не к кому. Вадим… он действительно отец ребенка?

– Нет…

Алла Владимировна осушила бокал до дна, разрезала блинный конверт пополам, потом каждую половинку еще надвое.

– И знаешь ты его не так уж и долго?

Наталья, утвердительно кивнув, быстро заговорила:

– Я понимаю, что поступаю подло, но рядом с ним, хоть он такой смешной и нескладный, я чувствую себя уверенной. Мне все про него понятно, и от этого становится как-то надежно и спокойно. Я нисколечко не сомневаюсь в его любви.

– Это не подлость, Наташа. Это инстинкт самосохранения, но никогда не поступай с Вадимом жестоко. Это единственное, на что ты теперь не имеешь никакого права. Постарайся, чтобы этот обман стал последним… Чтобы это не вошло в привычку. Это поможет не потерять себя, не раздвоиться окончательно, не превратиться в опустившуюся мегеру-домохозяйку, вечно ноющую о загубленной карьере. Тебе легче будет пережить это время, если ты вернешься в большой спорт. Это необходимо сделать обязательно… Раз уж я, – Зорина налила себе в бокал вина, – невольная виновница этой печальной повести, то помочь тебе просто обязана.

На следующий же день они посетили профессора Галле. Светило социалистического акушерства, о мастерстве и провидческом даре которого слагали легенды, оказался копией Айболита, с такими же седыми пышными усами и в очках с толстыми линзами. Вот только красный крест на белоснежной крахмальной шапочке отсутствовал.

Пока Наталья собиралась в смотровой, он весело балагурил с Аллой Владимировной в своем кабинете, отделенном старинной застекленной дверью. «Наверное, они старые знакомые», – подумала девушка, робко покинув смотровую.

– Нуте-с, присаживайтесь. Причин для беспокойства не нахожу. Как принято сейчас выражаться, институт Отта дает гарантию. Визуальный осмотр меня более чем удовлетворил, тазосложение – прекрасное, для обстоятельного обследования еще рановато, но общий тонус мышц соответствует теоретической норме, подкрепленной моим долгим опытом. Единственный каверзный сюрприз, который может подготовить нам мать-природа, – это размер плода, больший, нежели естественное раскрытие родовых путей. Батюшка будущего дитяти – крупногабаритная персона?

Наташа смутилась и кивнула. Зорина сидела напротив и улыбалась.

– Вот и славненько. Предупрежден, значит вооружен. Значит… Позвольте, Алла Владимировна, подопечная-то ваша не с Дальнего же Востока на консультацию приехала? Или старый доктор все опять напутал?

– Нет, конечно, Николай Николаевич. Наташа живет в Ленинграде.

– Вот я и говорю – славненько. Каждый месяц походите ко мне, понаблюдаем вас и, коль соблаговолите, милости прошу к нам на роды! Возражения, особые просьбы имеются? – последней фразой профессор всегда завершал лекции и палатные обходы. – Прекрасно, жду вас ровно через месяц. И не переживайте за свою спортивную судьбу, в таких деликатных вещах медицина понимает больше тренеров.

У чугунной решетки клиники их встретил обеспокоенный Вадим. Будущий муж и отец мерил шагами Менделеевскую линию. Засматриваясь на институтский вход, постоянно натыкался на прохожих. Но увидев улыбающиеся, довольные лица женщин, Иволгин успокоился и расслабился.

– Все хорошо, да?

– Все просто великолепно, – Наташа бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. – Ты был прав, Домовой, все будет хорошо!

– Посмотри, – Вадим достал из кармана небольшую коробочку из темно-синего бархата.

– Господи, Димка, неужели? – невеста запрыгала и захлопала в ладоши.

– Нет, ты сначала посмотри, вдруг тебе не понравится, – он повернулся к Зориной: – Алла Владимировна, что там с ней такого делали? Отчего пациентка впала в детство?

– Наташа, будь милосердна к жениху! – в голосе Зориной слышалось одобрение.

– Не буду смотреть, не буду! – Вадим обиженно надулся. – Пускай сам покажет! Сейчас я закрою глаза, сосчитаю до трех и… Договорились?

Иволгин улыбнулся. Наташа плотно зажмурила глаза.

– Раз! – она выставила вперед руку, чуть приподняв безымянный палец. – Два-а-а! – Вадим открыл коробочку и, достав оттуда блеснувшее белым камнем кольцо, надел его на палец любимой. – Три!

Черные огромные ресницы, как тропические бабочки, взметнулись вверх, и восхищенному взгляду невесты во всей своей красе предстал настоящий дар.

На платиновой ромбовидной подушечке, что геометрическими вершинками покоилась на широком золотом ложе в окружении двенадцати бриллиантовых осколков, гордо и ярко сверкал четвертькаратный благородный камень…

Две красивые молодые женщины и их спутник, весело переговариваясь, голосовали легковушкам у стен Кунсткамеры.

У них все было хорошо.

Главное, что она вынесла из всего курса спецподготовки, который проходила в шикарном и мрачном Эшли-Хаузе, огромном замке на западе Шотландии, укладывалось в два небольших афоризма: «Никто не знает, каким должен быть успешный разведчик» и «Разведка – это искусство».

Особо выдающимися или оригинальными они не кажутся. Но Джейн гордилась не формулировками, а собственно процессом, гордилась обретением жизненного багажа, позволившим проявиться ее таланту к четким оценкам, высшей формой которых стали эти два коротеньких замечания. Речь идет о той череде памятных событий и случайных открытий, которая была известна только ей и доступ к которой был исключительным и единственным – через ее феноменальную память.

Открытие первое. Оно пришлось на погожий летний день, на время субботней семейной прогулки. Джейн – совсем еще маленькая девочка, дожидавшаяся своего пятого дня рождения. Дедушка – высокий, усатый, седой сэр Огастес Глазго-Фаррагут. Мама, тогда еще живая и веселая, красивая и добрая, как фея, – Кэролайн Болтон, урожденная леди Глазго-Фаррагут. И Элиас – старейший и заслуженный производитель дедовской конюшни, вороной, гривастый, как хиппи, крупнобрюхий пони.

Дедушка и мама идут впереди, неторопливо разговаривая, держат в руках разобранные надвое красные кожаные поводья. Элиас, следуя в поводу, важно и осторожно, то и дело встряхивая густой гривой, несет на себе маленькую Джейн.

Холодный ветер с моря, волнующий вересковые поля, и припекающее лицо августовское солнце. Они остановились у самого края высокого утеса, отвесно уходящего в сторону моря. Бескрайняя, глухо рокочущая стихия лежала внизу, перемешивая в беге волн темный индиго и все оттенки остывающей стали, крем и кипень бурунов с безвольной зеленью морской травы и кроваво-красными локонами водорослей.

Мама вскинула руки, и рассыпавшийся букет полевых цветов, подхваченный бризом, жертвенно планировал к бурлящему внизу прибою. Мама смеялась, дедушка скупо улыбался в усы.

– В странное время мы живем, Кэролайн.

– Почему же – странное? Солнце, вереск, море. Твоя дочь, моя дочь – все, как и тысячи лет назад, только вот, – она звонко рассмеялась, погладила конскую морду, – Элиас здесь получается лишний. Но он же не обидится на меня, правда, Джейн? – и она заговорщицки подмигнула.

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая