Назад в СССР: демон бокса (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 38

— А потом линять за рубеж… «Хвост огромный в кабинет из людей, пожалуй, ста, Мишке там сказали 'нет», ну а мне — «пожалуйста», как поёт Владимир Семёнович. Только никакого «пожалуйста» не услышу. Остаётся невозвращенчество, бросить дома всё, включая родителей, хоть те давно мне плешь проели на тему «никакого бокса»… Ким, я не готов.

— А никто и не агитирует, — он с ходу включил заднюю передачу. — Но мало ли что изменится. Вдруг Госкомспорту велят зарабатывать больше валюты и продавать боксёров зарубежным промоутерам. Ты — неплохой товар, не обижайся.

— А сам с тех миллионов за продажу получу двести рублей премии и бесплатную путёвку в Пицунду. Зато мир посмотрю. Нашим согражданам и это не светит.

— Не светит, — согласился Ким. — Меня только в Польшу и ГДР выпускали на борцовские соревнования народной милиции. Когда самбисты отправлялись в ФРГ на турнир по дзю-до, меня прокинули. Думаю, в этом отношении кореец хуже еврея. А Когану расскажи анекдот, ему понравится.

— Весь внимание.

— Летит самолёт «Аэрофлота» с советской группой в Париж. Дамочка спрашивает у переводчика: как будет по-французски «сколько стоит чашечка кофе», вторая: «как пройти к Эйфелевой башне». И тут старый еврей: «как спросить, где можно получить политическое убежище?» На него накидывается мужчина в штатском, но еврей заявляет, что никакого политического убежища ему не нужно, просто таким ненавязчивым образом хотел выяснить, кто отвечает за безопасность тургруппы.

Я не остался в долгу, рассказал хохму про маузер Дзержинского, после чего отставили пустяки в сторону, оба уселись в позу лотоса и принялись медитировать. Дракончик потеплел и, наверно, был вполне доволен.

Возвращаясь в Минск, думал о том, что зависимость от Кима, до этого года условная, многократно усилилась. Азиат — моё единственное эффективное зарядное устройство. При частых поединках против опытных соперников без него как без Яшки. Без главного тайного козыря в рукаве.

Глава 12

Этот странный взрослый мир

Осенью, вернувшись в Минск после зональных соревнований в Риге на Кубок Прибалтики с участием команд «Динамо» и вооружённых сил, я напоролся на очередную попытку взрослого поколения семьи Матюшевичей провести среди меня воспитательную работу. В школе как раз закончилась первая четверть и настали каникулы, отец и мать тела повели меня на демонстрацию седьмого ноября. Этот день пышно праздновался в СССР, называемый годовщиной Великой Октябрьской Социалистической Революции, все слова с большой буквы, а можно и полностью капслоком — для подчёркивания важности момента и события.

Я не сопротивлялся, самостоятельности существует разумный предел. Встал рано, нацепил школьный костюмчик с комсомольским значком, поверх него — куртку, ибо товарищ Ленин бездарно провалил лично им организованную первую попытку госпереворота в июле семнадцатого, большевики победили лишь со второй попытки, подготовленной Троцким, отчего массовые шествия перенеслись с солнечного лета на холодную пору года.

Евгений готовился по-своему, наполняя коньяком две плоские бутылочки. Одну, как правило, обнаруживала и подвергала конфискации ма, прекращая на том поиски и не изымая вторую, потребляемую втихую «для сугреву» под красными знамёнами и портретами Ильича.

Автобусы не доезжали до центра, от Юбилейной площади и до главного корпуса БГУ мы шлёпали пешком, там собирались университетские колонны, включая отдельную группу преподавателей и аспирантов общевузовских кафедр. Ма вышагивала бодрячком в высоких югославских сапожках на высоком каблуке, начёсанные волосы под косынкой возвышались над шляпой супруга. Евгений, никак не смотревшийся иллюстрацией к спортивной статье в «Физкультурнике Белоруссии», ещё до выдвижения на общее шествие уставал и присаживался, едва завидев скамейку. Пока ма перекидывалась свежими сплетнями с политэкономистами, к Евгению подсаживались аспирантки, а также старшекурсницы, желающие аспирантками стать.

Я подмигнул Вале, застуканной летом у нас в квартире, сам удивился, до чего некрасивые дамочки намереваются двигать вдаль, вширь и вглубь научный коммунизм, а также иные идеологически выверенные дисциплины. Ма на их фоне выглядела как Мисс Вселенная. Из подслушанного разговора выяснил, что главный экзамен по кандидатскому минимуму сдаётся профессору в его койке, случай с Валей не единичный. Да, при такой физухе и столь щедрой любвеобильности Евгений имеет все шансы загнуться верхом на очередной энтузиастке дела Маркса-Энгельса.

Одна смачно чмокнула его в щёку, добавив «С праздником Великого Октября!», тот старательно стёр помаду с физиономии и приложил палец к губам, стрельнув глазами в сторону политэкономистов. Потом подмигнул, как я Валентине. Похоже, совсем не боялся шантажа, наоборот, считал едва ли не соучастником его игрищ.

Случай показать ему, что он не прав и зря расслабил булки, выдался буквально на следующий день, за очень скромным завтраком, потому что отмечали мы Великий Октябрь вечером у бабушки-дедушки на Войсковом с непременной пыткой едой.

— Валера! — начала ма. — Пришло время поговорить серьёзно. Как со взрослым.

Внутренне напрягся, ожидая услышать нечто осточертевшее о вреде бокса, но зря. Меня ожидала первая семейная лекция о сексвоспитании. Женщина не стала разоряться на тему пестиков и тычинок, а довольно прямо рассказала, откуда родятся дети и благодаря чему зарождаются в материнской утробе.

Такой абсурд… Ведь сама жаловалась на папашкину гиперактивность, неизбежные аборты, из-за которых больше не в состоянии забеременеть, его супружескую слабость после переезда на Одоевского, словно здесь раскрыла зев биополевая чёрная дыра, высасывающая из бедного мужика остатки его мощи. Я же просил остаться на Якуба Коласа!

Потом дошло. Спич был адресован Евгению. Он же не знал про наши с ней откровенные беседы. Возможно, в лекции о сексе содержался обидный намёк: в твоём возрасте, супруг, ещё трахаются во всю прыть, а ты… Действительно, тот неоднократно отводил глаза. Ипполита я однажды успокаивал, мол, для своих лет ты — герой, Евгения ободрять не собирался.

— Скоро у тебя появятся приятные и нескромные сны, мой мальчик. А проснувшись, обнаружишь мокрое пятно на трусах и на простыни, но не пугайся.

Я поперхнулся творожком.

— Ма, ты серьёзно? Забыла, что мне пятнадцать исполнилось? Поллюции у меня в двенадцать начались!

— Но почему же на простынях я не вижу…

— Дрочит! — заключил Евгений, и две пары глаз уставились на меня обвиняюще.

Библия считает грехом рукоблудие, Моральный кодекс строителя коммунизма — нет, но почему-то именно два члена КПСС решили меня уличить, возможно — наказать.

— Отвечаю по пунктам. Первый раз застирал простыню, потом подкладывал каждую ночь вафельное полотенце, его легче очищать. В ранние годы давал рукам волю, как и все мои сверстники. Пока не начал жить полноценной половой жизнью.

Немая сцена. Первой опомнилась ма.

— Женечка, у нас намечается проблема, если родители той девочки приведут её в наш дом с пузом.

— Да и вообще статья — развращение малолетней… Какой позор! Вызов в райком… Персональное…

— Не пугайтесь заранее. Я встречаюсь с женщиной старше и пользуюсь презервативом.

— И что это за шалава? — строго вопросила ма.

— Обычная одинокая, тридцати лет. Уж точно красивее, чем папины аспирантки.

Он состроил «страшные» глаза и скрытно показал кулак. Ой, мамочки, испугал-то как!

— Что ты знаешь о папиных аспирантках? — голосом ма можно было заморозить озеро.

— Да подходили вчера к нему на демонстрации, поздравляли с праздником. Пошлые колхозницы — ни кожи, ни рожи.

Он был уязвлён, но смолчал. Его половина чуть успокоилась. Просила познакомить с Зиной, но, похоже, не опечалилась, встретив отказ. Всё же считающие себя взрослыми хомо советикус — довольно забавные личности.

В мире спорта отношения складывались несколько иначе, но с неизбежной долей советского маразма. Общение с одним только Коганом, его ассистентами и другими боксёрами-юношами в секции исподволь приучило к мысли, что в местном боксе он главный. Конечно, Владимир Львович постоянно упоминал про Белсовет «Динамо» с генерал-майором КГБ во главе и курирующего спорт инструктора из ЦК КПБ, а поскольку группа юношеская — то и его коллеги из ЦК ЛКСМБ. Они представлялись кем-то далёким, кого мудрый тренер, он же не менее прожжённый интриган, запросто уболтает на что-то нужное. Первый мой тесный опыт общения со спортивной бюрократией состоялся в самом конце семьдесят шестого, когда Коган предложил заявить меня на взрослый чемпионат города. По большому счёту, первый профессиональный турнир в моей жизни, если отбросить фиговый листок любительского бокса.