Назад в СССР: демон бокса (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 17

За зимние месяцы я отработал в себе очень нужный навык. Если во время удара кричал внутри себя «пли!», накопленная энергия выплёскивалась без остатка, даруя иллюзию, что прошибу кулаком или ногой бетонное перекрытие. То же «пли», но без нажима, позволяло расходовать ценный запас по частям, усиливая несколько избранных ударов. И Ким, и Коган порой замечали, что при желании могу повторить убийственный прямой, я виновато пожимал плечами: якобы такое выходит в бою на кураже и спонтанно, под заказ — никак. Даже тренеры не должны были знать про тайное оружие.

Дома пока всё устаканилось. Работая на износ, я отчаянно сражался за успеваемость, троек не допускал, проскакивали пятёрки. По физкультуре, конечно, были только пятёрки. В классе слыл нелюдимым заучкой. Всё же мне, далеко не ребёнку внутри, чуть комфортнее в обществе тинэйджеров и взрослых тренеров, чем третьеклассников, стреляющих через трубочки жёваной промокательной бумагой и дерущихся портфелями. Раз, на глазах мальчуковой половины класса, сказал себе «пли» и разбил рукой доску сантиметровой толщины, естественно, по школе поползла страшная обо мне слава, никто не приставал. Даже мелочь не трясли.

Мамины подкаты — давай сегодня ты пропустишь тренировку, сходим погулять в парк, я стойко игнорировал и выполнял обязанности примерного плюшевого ребёнка лишь по воскресеньям. Чаще всего они оборачивались визитами к бабушке-дедушке и попытками там раскормить внука, несмотря на все мои потуги удержаться в налегчайших весовых для юниорских возрастов — и в боксе, и в самбо, я по-прежнему смотрелся как гимнаст-юниор очень сухого телосложения.

Что любопытно, часть пешего променада неизменно пролегала по улице Радистов, где торчали две высоченные ажурные мачты глушилок, забивающих грохотом падающих камней радиопередачи западных «голосов». Главные вредители радиотрансляций на улице Радистов — на таких парадоксах и нелепицах был построен Советский Союз, но только я один точно знал, что «нерушимому» до развала оставалось жалких два десятка лет.

Ещё одна странная черта советского общества, я бы её назвал «нельзя, но если нужно, то можно», помогла группе Кима принять участие в соревнованиях по боевому самбо на приз Белсовета «Динамо». Закрытость ментовско-гэбешной структуры сыграла на руку. Будь это соревнования по общедоступным, тем более — олимпийским видам спорта, привлечение малолеток к контактным единоборствам наверняка бы вызвало скандал с разборками во всяких райкомах-обкомах, где ответственные партийцы со скорбно-сосредоточенными лицами изображали бы заботу о сохранности здоровья подрастающего поколения. Но в закрытом мире ментов, чекистов и армейцев подобное проскакивало легко. Они даже ангажировали недавно построенный Дворец спорта на Парковой магистрали.

Как оказалось, полуподпольное обучение юных боевому самбо проскакивало не только в институте физкультуры. Юношеских команд набралось аж восемь по республике, и это только под крышей Краснознамённого Белорусского военного округа, КГБ БССР и МВД БССР. Расцвет нелегальных рукопашных секций начнётся лет через десять, после фильмов «Пираты XX века» и «Не бойся, я с тобой», когда пропаганда каратэ полилась на головы молодняка прямо с экранов советских кинотеатров, а ещё через пару лет в Беларусь хлынут видеокассеты с Брюсом Ли и крутым техасским рейнджером Чаком Норрисом. Но и тогда, в начале семидесятых, парни рубились в подвалах! Хоть и не столь массово. Тяга к мордобою у советской (и не только советской) молодёжи была в крови.

Ким, пусть человек немолодой, но продвинутый, добыл к соревнованиям кинокамеру на штативе и внушительный запас восьмимиллиметровой киноплёнки, заставив одного из кохаев (учеников), освобождённого от сорев из-за травмы, научиться снимать, и застолбил место у прохода, с которого был хорошо виден ковёр. Поскольку группа Кима представляла «Динамо», Коган, скрипя сердцем и зубами, дал добро на двухнедельный перерыв в занятиях боксом ради самбо, он гораздо ревнивее относился моему совмещению профессий, чем азиатский сэнсэй.

Юниоры начинали соревновательный день первыми, на разогреве, так сказать. Поскольку мы разделялись не только по весовым, но и возрастным группам, наших четвертьфиналов получилось много. Поэтому в центре зрительного зала разместили два ковра.

Шёл февраль, мама укатила в Москву утрясать какие-то мелкие вопросы в связи с прохождением её диссертации в ВАКе, меня, о чудо, взялся сопровождать отец. Мы прибыли на час раньше начала боёв, чтоб я переоделся и размялся, в числе ранних зрителей папа раньше меня заметил Когана и побежал к нему жать пятерню. Меня присутствие Владимира Львовича скорее смутило, чем подбодрило.

В раздевалке команды, кроме привычных трусов, куртки и борцовок, я нацепил шлем и прочую амуницию, её не хватало, мы передавали друг дружке по очереди. Шлем был велик и сползал на глаза, мешая, с удовольствием бы его скинул, но не допустят к поединку. Это с раковиной для мошонки проще, не видно со стороны, нацепил ты её или нет.

— Твой соперник — разрядник по самбо, — предупредил тренер. — Ручаюсь, склонен к захватам и броскам. Бей, не дай себя захватить!

— Понял…

Наконец, прозвучало: Роман Серебряков, четырнадцать лет, рост сто шестьдесят семь сантиметров, вес сорок один килограмм, СКА, город Барановичи, и Валерий Матюшевич, двенадцать лет…

Вот так. Поскольку малолеткам вход не рекомендуется, хитрый Ким приписал мне два года. Сказал: как в войну, когда шестнадцатилетние рвались на фронт. Ну, повоюем…

Армеец был сухощавый, выше меня ростом, руки-ноги длинные, такому бы бить, а не кувыркаться в партере. Я решил помочь ему с выбором, стал почти прямо, ноги на ширине плеч, едва выставив вперёд левую, руки поднял к лицу. Не боксёр, не каратист, не борец… Кто?

Едва прозвучала команда судьи, Роман бросился в ноги, рефлекс оказался сильнее. В ничтожную долю секунды, когда его руки начали движение вниз, а голова опустилась на удобную мне высоту, зарядил ему оверхэнд правой в лоб, шепнув про себя «пли» в четверть силы, ребёнок всё же, и шагнул навстречу, выставив колено. Падал он уже практически в бессознанке, когда носом клюнул меня в коленную чашечку и покорно растянулся на ковре. Судья зафиксировал нокаут на второй секунде схватки. В это время что-то очень зрелищное, с прыжками и выбрасыванием ног происходило на соседнем ковре. Мою скоротечную встречу с армейцем зрители практически не зафиксировали… А жаль.

Я перетёк в зрители, полуфинальный бой — завтра.

— Ты — монстр! — довольно закудахтал отец. — Уложил его как…

— Аккуратно и не растрачивая сил. Завтра может попасться более сильный. Па! Помнишь подзатыльник, что отвесил мне перед Новым годом? Когда ма орала «не пойдёшь на бокс»?

— Не очень… А что?

— Помни. Как боец я много сильнее тебя. Вырублю одной левой. Не даю сдачи, потому что ты — мой отец. Но не злоупотребляй терпением. Понял?

Он в испуге отодвинулся, насколько позволяла фанерная сидуха с откидным сиденьем. Потом улыбнулся, и улыбка вышла противно-заискивающей:

— Ну что ты, сынок! Я же — любя. Мы же друзья…

Что ни говори, профессия накладывает отпечаток. Доцент истории КПСС, политэкономии или, как мой, научного коммунизма получает повышенный шанс стать гандоном во всём.

Как-то упустив, что регламентом предусмотрена категория «ветераны», слегка офигел, когда в полутяже объявили Кима Васильева, шестьдесят один год, против какого-то мента. Их схватка длилась дольше, чем моя с Серебряковым. Тот был типичный боксёр, но знающий уязвимость ног, сыпал длинными боковыми ударами, не забывая о защите, как говорят в авиации, «нижней полусферы». Сэнсэй легко двигался, потом раскрылся, и ему прилетело. Но не свалился, а перехватил кисть соперника и, не выпуская её, стремительно крутанул, взяв на болевой. Боксёр вскрикнул, припал на колено и отчаянно заколотил второй клешнёй по ковру.

Поднявшись на трибуну, где мы с Женькой едва не бросились его обнимать, Ким отмахнулся и пообещал: