Наследник (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 27

К этому времени вернулись Василий и Прокоп, ведя в поводу коня.

«Догнали значит» — облегченно подумал я.

Михейку отправили за ребятами, а сами начали обдирать тела. Снимая все, что можно. Ведь это можно продать и заработать ту же копейку, а то и рубль.

Василий, узнав, что Елисей уже мой человек, подлечил его, так как немного понимал в этом деле. Он выдернул стрелы и наложил какую-то мазь.

Когда вернулся Михей с ребятами, почти все было сделано, и мы распределили трофеи по коням.

Кое-как усадив Елисея в седло, мы отправились в путь.

На ночной стоянке решили добытых коней продать, так как они могут быть приметными и их могут узнать. Продавать решили в другой стороне, во Владимире. Этим обещал заняться Микита, так как там у него есть знакомцы которые помогут.

Остальные трофеи разделили на три части, Миките, Василию и мне.

Михейке трофеев не досталось, так как он выступал как послужилец своего отца, впрочем как и Прокопу.

Мне досталось четыре неплохих сабельки и столько же тигиляев, четыре седла и всякое тряпье в виде кафтанов и поясов.

О случившемся решили умолчать, да и в Гороховец обогнуть. Микита сразу с конями направился во Владимир.

Мы же с Василием — в сторону дома. Как это чудесно вернуться домой.

Первым делом Прокоп отправился в мою деревеньку к Агрипинке, что пыталась меня выходить.

Это оказалась совсем уж древняя старушка, вся сморщенная, и еле ходящая, но вполне бодрая. Она и начала лечить Елисея, которого определили в моем доме, только в другой комнате. Его стоило хорошенько расспросить, вот только он был слаб, и я решил этим вопросом озаботиться позже.

Два дня я отходил от своего путешествия и отдыхал ничего не делая.

Марфа вовсю начала готовиться к посадкам, и на моем подворье часто начали появляться людишки из моих деревень.

Вот только история с Петрушкой явно просто так не закончится. Если не сейчас, то потом он точно попытается напакостить. И надо будет его прижать, а лучше в землю закопать, чтобы, тварь, не выбралась на белый свет. К сожалению, не сейчас, а попозже. Да и не придумал я еще как это сделать.

На третий день отдыха я отправил Богдана за Агапом. Пора мне его долг погасить и с Феофаном поговорить.

Агап пришел на утро. Тогда-то я его и обрадовал, что его долг погашу. Он тут же упал мне в ноги.

Пришлось терпеть. Начал я уже местные закидоны понимать, лучше перетерпеть это.

Запрягли меринца в телегу, а править посадили Агапа. Дома я оставил Богдана, пусть присмотрит, да и к Елисею у меня доверия еще нет, вдруг чего учудит. Но он ранен, и Богдан должен справиться.

Серебро же и ларец с грамотами я спрятал в погребе.

Закупившись в Гороховце хлебом, мы отправились в Георгиевский монастырь. Полдня до него добирались и вот впереди показались монастырские стены.

Надеюсь, я там узнаю, кем были мои предки. Очень уж свербело у меня в одном месте на этот счет.

Глава 12

Монастырь был обнесен деревянной оградой, за которой виднелись деревянные церкви и другие постройки, возле монастыря раскинулась небольшая слободка из четырнадцати подворий.

Ворота ограды были открыты, и туда-сюда сновали люди, так что мы преспокойно проехали на территорию монастыря.

Завидев церковь, Агап тут же спрыгнул с телеги и, глядя на деревянный крест, перекрестился, следом и мы так поступили.

— И кому твой долг отдавать следует? — обратился я к Агапу, который крутил головой.

— К брату Евлампию, он нынче эконом^[9], — неуверенно ответил Агап.

— И где же его искать? — Я уже начал внимательно осматриваться, но в этот момент к нам направился один из монахов, облаченный в темное одеяние и с шапочкой на голове, с шикарной полуседой бородой.

— Здравы будьте в святой обители, чем могу помочь? — поинтересовался он, обращаясь к нам, его взгляд блуждал по нашим лицам и задержался на Прокопе.

Я же стоял и соображал, как обращаться к монаху, точнее, тупил, так как не имел ни малейшего понятия.

Наше же молчание затягивалось, и я, выдохнув, заговорил.

— Отче^[10], — начал я, и монах принялся поглаживать бороду, не поправляя меня. — Три годины назад мой тяглый Агапка на свой прокорм взял у вас пять мешков хлебов, обещая вернуть полную подводу, сроку на то было дано три года. Нынче он истекает, вот и хочу долг его вернуть. Хотел бы с экономом поговорить на этот счет.

— С Дьяконом Евлампием стоит об этом речь вести, я его сейчас позову, — медленно произнес монах.

— Благодарствую, — кивнул я. — Отче, я бы еще хотел увидеть отца Феофана, отправил же меня к нему отец Никанор с Гороховца.

— Хм. — На секунду он задумался. — Захворал он нынче, но я испрошу его. Вы же можете подождать Дьякона Евлампия, вон там, — он указал на один из амбаров неподалеку. Кто же захочет помолиться за спасение души своей, мы будем только рады, — и, развернувшись, покинул нас.

Мы перебрались к указанному амбару, дьякон Евлампий появился спустя минут десять. Мне пришлось вновь пересказать всю историю, он покивал и сообщил, что ему следует свериться с книгами, дабы путаницы не возникло, и удалился.

Спустя еще минут двадцать показался монах, что встретил нас. Под руки он вел старичка, которого клонило к земле, а его спина напоминала знак вопроса. Старик был обряжен в такие же черные одежды, как и монах, а еще опирался на клюку. Было видно, что идти ему непросто.

— Прокоп, ты за старшего, — сказал я и, не дожидаясь, когда божьи люди подойдут, сам направился в их сторону и даже шапку снял.

— Здрав будь, отче Феофан. Прости, что потревожил, звать меня Анрейка Белев, к тебе же отправил меня отец Никанор, которой не смог ответить на мой вопрос.

Старик ответил мне не сразу, сначала пробежался по мне взглядом и пожевал губы.

— Можешь звать меня старцем, Андрейко, коли смогу, отвечу на твой вопрос. Пойдем присядем, а то нынче меня ноги не держат. Чувствую, приберет меня скоро наш господь бог, — тихо произнес Феофан и перекрестился, а вслед и мы за ним.

Тихая и неспешная прогулка, и мы обошли церковь и оказались в яблоневом саду, где стояла пара скамеек.

С кряхтением Феофан уселся, покхекал и устроился поудобней, опершись на свою клюку. Монах же отошел и сел на другую скамейку.

— Так чего ты хотел, Андрейка? Чего не смог ответить Никанор, раз ко мне послал.

— Слышал, как упоминали князя Старицкого, что воеводой он был прекрасным и всякое другое, но спрашивал и знакомцев своих, никто так и не смог мне ответить о нем, — попытался я изобразить грусть. Вот меня любопытство и разобрало.

— О как, — аж крякнул старец Феофан и очень странно на меня посмотрел. То ли с удивлением, то ли как на умалишенного.

На пару мгновений разлилась тишина.

— Удивил, Андрейка, как есть удивил. Не думал, что такое спросишь, — хмыкнул старец и погладил подбородок, на котором осталось-то пару волосинок. — Давненько я уже не слышал о них, кажись, как Мария с дочерью в монахини постриглись. Хороший был род, тихий, богобоязненный, да прервался нынче, — начал рассказать старец.

Я слушал, затаив дыхание, впитывая каждое слово.

— Знатный то был род, первые люди на земле нашей после князей Московских, а после и царя батюшки. Ибо и были они ближайшими царевыми родичами.

— Вот оно как, — вырвалось из меня.

— Истинно так. Рюриковичами они были самыми настоящими, но зваться стали Старицкими, от удела своего. Пошли же они от Ивана свет его Васильевича и супруги его царевны Софьи Фоминичны Палеолог, что была принцессой греческой. Андрей Иванович был шестым и самым младшим сыном, от отца и получил он Старицкий удел, и был он родным братом великому Московскому князю Василию Ивановичу, после которого царем стал Иоанн Васильевич.

«Песец…» — только и были ругательства в моей голове.

— После Андрея Ивановича князем стал сын его Володимер, они, почитай, с царем вместе воспитывались и были дружны долго. Воеводой он был талантливым. Остался только сын его Василий от супружницы Евдокии Нагой да Мария от Евдокии Одоевской. Марию-то после замуж отдали за Магнуса, короля Ливонского, который был братом королю Датскому. Ток и он долго не прожил, помер. Мария девочку родила Евдокию Магнусовну, но вернуться им пришлось, а после и в монастырь ушли. Кажись, Мария жива еще и близ Сергиева монастыря в женском монастыре прибывает, но тут точно я и не скажу.