Театр тающих теней. Под знаком волка - Афанасьева Елена - Страница 20

Больше она маму так не чувствовала. А теперь, когда на чужом диване спит чужая мама, вдруг поймала это забытое детское чувство защищенности.

Ты можешь быть маленькой, пока тебя защищает от мира мама. Она, Даля, маленькой перестала быть в восемь лет. Вдруг поняла, что у мамы в жизни кроме нее есть еще кто-то. Новый муж, потом и новые дети. Как такое можно простить?! Ей нужна была вся мама, целиком. Делить ее Даля не хотела, не могла. И сбежала… Жила ли с маминой новой семьей или с бабушкой, папиной мамой, не важно — она сбежала. И больше никогда не чувствовала себя так просто и спокойно, как тогда на полу перед спящей на диване мамой. А теперь здесь, в чужой квартире, рядом со спящей чужой женщиной, почувствовала себя третьей сестренкой двух девочек.

Почему ей не досталось мамы?

И еще всё время все твердят одно и то же — как ты на нее похожа!

Кто бы ни увидел Далю из давних маминых знакомых, кто бы из ее знакомых ни увидел старые фото молодой мамы, и сразу — как вы похожи! Бесит!

Как можно говорить, что они похожи? Ничего общего! Вообще ничего!

Мать — да, всё больше становится похожа на бабушку, свою маму. Даля помнит ее в возрасте чуть старше, чем мама сейчас. Муж… то есть, ну в общем… сказал, что Даля в ее возрасте будет выглядеть, как она. Комплимент, типа, сделал.

Нет, спасибо! Она в отца! Она вся в отца! И в его маму, Бусю! Если стареть, то только как Буся. Старушенцией с вечно поджатыми от обиды на жизнь губами, как мамина мама, она быть не собирается.

Только как Буся!

Буся всегда была с ней, когда мамы вечно не было рядом.

Буся всегда помнила — не могла не помнить — Далиного папу, своего сына.

Буся не смирилась и до самой смерти верила, что будет день, и он позвонит или войдет в дверь. И уже в больнице прошептала: «Ничего не значит, что я не дожила, ты дождешься отца!»

Буся ждала.

А мать… Как можно ждать и выйти снова замуж? Выйти замуж, значит, саму надежду похоронить.

Ее никогда не было рядом. Никогда.

Подруги с мамами первый лифчик ходили покупать — инициация из девочки в девушку, ей же мать мешок вещей от дочки своей подруги отдала, типа, там же и лифчики есть, неношеные, с этикетками, очень дорогие, кстати.

Жесть!

И месячные когда начались, Буся по дому металась, матери звонила, узнать, где у той прокладки, так она только через час ответила, типа, занята была, когда Буся уже в аптеку сходила — но принесла какую-то безразмерную перину, в Бусины времена прокладок, как она рассказывала, и в помине не было — только вата. Жесть.

Ни первую косметику обсудить, какая больше подходит. Ни потрепаться про ухажеров. Ни рассказать, кто нравится: как расскажешь, ее же вечно нет дома! Она же всегда пять дел одновременно делает и еще злится, что мы с Бусей так не умеем. «Встанет посреди комнаты и по телефону разговаривает!» — как-то жаловалась на Бусю своей подруге мать, прижимая телефон плечом к уху — наушников тогда еще не было, помешивая одной рукой суп и другой отвечая на какое-то сообщение на ноуте.

Всё бегом, всё в запаре, всё по секундам! Ну не умеют они с Бусей так! И не хотят уметь. То есть с Бусей не хотели, теперь она одна не хочет. Так всегда бежать чтобы потом замертво свалиться и выть в углу: «Я устала-как-я-устала-господибожемой-как-я-устала».

Никогда не понимала, бесит мать ее в эти минуты или ей маму жалко. Она же сама виновата: сама бежала и бежит, никто ее не заставляет, и что теперь ныть! На Далино: «Отдохни, возьми отпуск!» — вечно один ответ, что некогда, нужно еще то, то, то и сто пятьдесят раз то сделать. Чай в чашку нальет, и забыла, заговорилась, заработалась, всё остыло, чайник по пятьдесят раз греется. И за рулем — жуть какая — за рулем умудряется всем распоряжения раздавать и на светофорах эсэмэски писать, подождать ее работа не может, пока доедем!

И маме всегда всё не так. Почему такая грязь на кухне? Почему у тебя все разбросано? Почему не помыла за собой ванну? У тебя колготки порванные, поменяй или заштопай! После такого хочется назло ходить только в этих порванных колготках!

Колготки порванные, каблуки на сапогах сбитые, комната неубранная! Единственное, что мама видит. И никогда не видит, что Даля до ее прихода убирала, просто не всё доделала, а мать с порога давай придираться — фррр! Входит, и от нее просто шарашит отрицательной энергией, которой на работе набралась. Пока остынет, домашней мамой станет, Дале уже ничего не нужно, лишь бы ее не трогала.

Как Даля может быть на нее похожа? Да ни за что!

Предать папу, когда он мог быть еще жив! Сколько таких историй, когда люди много лет спустя возвращались из плена. Живые. Их ждали. А она не ждала. Вышла замуж. Всего-то через три года. Когда мама перестала ждать, она убила его. Даже не подумала, как это будет — папа возвращается, а она чужая жена?!

И после этого предательства Даля решила — ну и пусть! Пусть мама живет себе со своим новым мужем, новыми детьми, не нужна она им! Даля будет жить с папой и с Бусей. И папе Дали с Бусей будет достаточно. Или мама уйдет от нового мужа, когда папа вернется? Он ее простит? Не простит! Прогонит! Скажет, надо было ждать. Надо было ждать! Буся и Далька ждали, и я вернулся к ним! Им и втроем будет хорошо. Или простит? И они снова будут жить вместе.

Папа в девяносто четвертом улетел в Югославию снимать документальный фильм о югославской войне. И там вместе с оператором пропал. Просто пропал. Их могли взять в плен и там держать. Он мог потерять память, попав под обстрел, мог не помнить, кто он и откуда. Сколько таких случаев. Как только дома появился компьютер, а с ним и Интернет, Даля столько всего перечитала, столько таких историй собрала! Возвращались люди, попавшие в плен, в рабство, которых кололи такими препаратами, что они всё забывали, но их потом находили или им самим удавалось бежать и к своим семьям вернуться.

Дале тогда было пять лет. Прошло с тех пор без малого пятнадцать. Папа не вернулся. Останки нашли через несколько лет после предательства мамы. Хотя его коллеги говорили, что папа погиб тогда же, когда и пропал. Но им откуда знать? Папа был жив, пока она его не предала.

Если бы мама не предала, если бы ждала — папе удалось бы бежать, и он бы вернулся.

Даля папу почти не помнит. То есть очень хорошо помнит, но только то, что на видео и на фото. Архив большой. Но домашних съемок мало, больше рабочие. С Далей и с мамой немного. Он такой большой и сильный. Даля маленькая. Мама строгая. Вечно хмурая, чем-то недовольная. Это с новым мужем и с новыми детьми она веселая, а с ними строгая. Зачем она вообще за отца вышла и Далю родила, если вечно такая строгая с ними?!

Был бы сейчас папа, и ей было бы к кому пойти. Но идти некуда. Буся умерла. Она была старше другой бабушки, маминой мамы, а ее пережила. Говорила, что пока Даля не вырастет, пока она не будет за внучку спокойна, не умрет. Первый раз Даля привела этого принца из сказки к ним в дом, Буся сказала: «Дай-то бог!» Благословила. И через неделю умерла. Тихо. Во сне.

Не до свадьбы было, но принц из сказки сказал, что так Даля совсем с ума сойдет от тоски, что дата уже назначена, гости приглашены, что Буся благословила и что она точно не хотела бы, чтобы из-за нее свадьба не состоялась. И всё состоялось. А надо было не слушать принца и просто горевать по Бусе, которая своим уходом пыталась эту свадьбу отложить, отменить, только Даля этого не поняла. Совсем пусто стало, когда Буся ушла. Думала, с принцем из сказки станет легче.

Не стало.

Месседжер на компе оживает, Джой на ее последнее сообщение с вопросом, не вышел ли он в иную реальность, отвечает:

:) Абсолютли. Не в реальность — в иную квартиру. Ты не слишком активно бамбуковую загородку изучала.

Даля смотрит на девочек — спят крепко, и осторожно выходит на балкон. Даже не на балкон, а в маленький зимний сад. Правда, немного запущенный. Оно и ясно, с маленькими девочками трудно еще и за зимним садом уследить. Детские игрушки разбросаны. Ветровик болтается на легком майском ветерке, переливаясь разноцветными боками. Только переливается натужно, хвост ветровика застрял посреди бамбуковой загородки.