Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Успенская Ирина - Страница 127

– Вы не пришли на бал, Айлин, – сказал магистр, подходя к ней мягкими упругими шагами, будто огромный кот к неосторожной птичке. – Позволите узнать причину?

– Это… неважно, – так же тихо, но твердо ответила Айлин, старательно не поднимая взгляд.

Если сказать правду, получится, что она жалуется на Дерека главе его гильдии! Только этого не хватало! Может, она и дура, но не ябеда! Это недостойно магессы!

– У вас нет пары? – спокойно поинтересовался Роверстан со своей обычной чудовищной проницательностью, и Айлин молча кивнула.

Конечно, он догадался. Что бы она иначе делала в саду возле бального зала, наряженная и причесанная, но без цветка, без единого распроклятого цветочка, даже такого жалкого, как несчастные пролески Деррека.

– Никогда бы не подумал, что наши адепты могут быть настолько слепы, – невозмутимо сообщил Роверстан, делая еще один шаг, который показался насторожившейся Айлин точно отмеренным – как на охоте. – Но я надеюсь, вы не собираетесь уйти? Бал только начинается. Право же, никто не станет следить за этикетом настолько дотошно.

– Это неважно, милорд магистр. – Айлин все‑таки подняла голову и взглянула на Роверстана в упор. – Благодарю вас, но мне не нужна ничья снисходительность. Я просто дышала воздухом. А теперь пойду к себе… с вашего позволения.

– Воздух сегодня просто прекрасен, – так же ровно откликнулся разумник, и Айлин будто нарочно полной грудью вдохнула вишневый аромат, принесенный дуновением ветерка. – Но у меня и в мыслях не было задеть вашу гордость. Еще раз прошу прощения, если вам так показалось. Я имел в виду кое‑что совсем иное.

– Иное? – растерянно спросила Айлин, вдруг поняв, что положение весьма двусмысленное.

Она стоит в темном саду наедине с мужчиной. Да, с преподавателем, но… Это ведь не делает его меньше мужчиной. Причем именно с тем, по которому сходит с ума большая часть адепток. «Чтобы сходить с ума, неплохо бы его иметь, – съязвил ее внутренний голос тоном тетушки Элоизы. – А такие упражнения в глупости свидетельствуют как раз о недостатке разума». Однако… этих девиц вполне можно понять. Если взглянуть на магистра Роверстана не как на магистра.

Разумник возвышался над Айлин примерно на голову, даже чуть больше. Идеально сшитый камзол подчеркивал фигуру настолько же безупречную, насколько мощную, но не тяжелую, а словно литую. Черные глаза лукаво поблескивали со смуглого лица, а следующий легкий порыв ветерка принес Айлин слабый, едва уловимый, но знакомый аромат. Сандал, душистый табак, ладан и хвоя. В точности как пять лет назад на кратком, но навсегда врезавшемся в память Айлин уроке фехтования.

– Вы же не собираетесь пропустить свой первый бал? – изумился Роверстан, словно не услышав, что она сказала про отсутствие пары. – Сейчас будет паэрана. Сказать по правде, я искал именно вас и очень рад, что нашел вовремя.

– Меня? – пораженно переспросила Айлин, снова чувствуя себя дурочкой. – Для… паэраны?

Это что, шутка? Но нет, Роверстан смотрел совершенно серьезно, хотя скажи кто‑нибудь Айлин, что мэтр Бастельеро завтра женится на магистрессе Уинн – она бы и то меньше удивилась! В зале сотни красивых разряженных девиц со всех факультетов, и любая сочтет приглашение от магистра разумников не просто за честь, а за счастье! А он искал ее, Айлин? Так настойчиво, что даже вышел в сад?!

– Именно, – так же спокойно подтвердил Роверстан и сделал последний шаг, после чего между ним и Айлин осталось расстояние ровно такое, чтобы протянуть руку. – Прошу вас оказать мне честь, прекрасная леди.

Он поклонился, выпрямился и протянул эту самую руку, неуловимым жестом сорвав с нее белоснежную перчатку, и Айлин окончательно перестала понимать, сон это или явь? В любом случае, отступать она не собиралась. Не сегодня! Да гори все барготовым огнем и Молот Пресветлого сверху!

Во рту мгновенно пересохло, она едва слышала, как где‑то вдали звенят начальные такты паэраны. Ее первой паэраны!

– Но…

Айлин беспомощно посмотрела в сторону зала, а Роверстан мягко качнул головой.

– Это ночь цветущих вишен, а не вощеного паркета, – мурлыкнул он. – Большинство забыло ее истинный смысл, но вы поймете его сердцем, а не рассудком. Сегодня можно все. Почти все, – поправился он, снова лукаво блеснув горящими углями глаз. – Не бойтесь нарушить этикет, Айлин, сегодня он обязан уступить дорогу более древним правилам. Итак, вы позволите?

С бешено колотящимся сердцем Айлин вложила свою ладонь в его, мимолетно поразившись, какой маленькой она показалась в руке Роверстана. Ледяной волной обрушился страх – Айлин поняла, что забыла, как танцевать. Вот совсем забыла! Ни одной фигуры!

Магистр едва заметно улыбнулся, не насмешливо, а ободряюще. И шепнул:

– Слушайте свое сердце, Айлин. Музыка рождается именно в нем.

Он шагнул, становясь в первую фигуру, и Айлин последовала за ним, борясь с желанием зажмуриться и не веря в то, что происходит. Она танцует с Дунканом Роверстаном! Пусть не с тем, с кем мечтала, зато с воплощенной мечтой многих других. И он сам пригласил ее…

Фигуры паэраны вдруг ожили в ее памяти так ясно, словно никуда и не пропадали, а ликующий смех скрипки и томный сладкий плач виолончели, сливаясь и смешиваясь, повели Айлин куда‑то далеко и ввысь, к самому небу, пахнущему вишнями и счастьем. Шаг‑шаг, поворот, шаг – и поворот снова!

Лицо Роверстана было совсем близко, и Айлин видела пьяный азарт в его глазах, шальной, как у мальчишки, совсем непохожий на неизменную рассудительность магистра. Вторая рука мужчины обвила ее талию, и Айлин, кружась, чувствовала, как шелковый подол платья, едва поспевая за ее движениями, скользит по тончайшим шелковым же чулкам, отчего по коже бегут мурашки от шеи до самых кончиков пальцев на ногах, а внизу живота сворачивается тугим комком что‑то сладкое и странное. Шаг, шаг… поворот?

Взмыла вверх, к самым звездам, восхищенная скрипка, и вместо того чтобы придержать кружащуюся Айлин, магистр подхватил ее за талию и переставил на эту пару шагов. Чудом не взвизгнув, Айлин возмущенно и пораженно уставилась в смеющееся лицо Роверстана.

– Вы никогда не танцевали паэрану по‑итлийски? – весело спросил он. – Какое упущение. Дорвенантский вариант гораздо скучнее. Паэрану создали в Итлии… – Говоря, он не переставал вести Айлин в танце, и она следовала, покоренная, очарованная и трепещущая при смутной мысли, что это не последний поворот в танце. – И там она настоящая, какой и должна быть. Танец горячих сердец. И не менее горячих тел, разумеется.

Он снова взял ладонь Айлин и, ловко используя очередную фигуру, поднес к губам, выказывая как полное пренебрежение этикетом танца, так и не менее полное, восхитительное владение его рисунком. Этот жест казался настолько правильным и уместным! Айлин, пылая щеками, позволила и, когда очередной тур закончился поворотом и сильные руки магистра снова подхватили ее легко, как перышко, сдержалась и даже не ахнула – только глубоко, всей грудью вдохнула сладкий воздух, напоенный цветущими вишнями, ароматом сандала, душистого табака и чего‑то еще такого, у чего вряд ли есть название на человеческом языке.

– Запомните, моя девочка, – шепнул Роверстан, склонившись над ней так, что его губы почти коснулись ее лица. – Править должен разум. Но несчастен тот, у кого правление разума никогда не свергается сердцем. Вы сохранили те духи, какая… прелесть…

Расширившимися глазами Айлин смотрела в зрачки магистра, похожие на расплавленное золото, если только оно бывает черным. Роверстан улыбнулся, не отводя глаз, и снова поднял ее ладонь вверх. Коснулся поцелуем пальцев Айлин, самых кончиков, потом, нежно перевернув ладонь, провел губами над запястьем невесомым тающим прикосновением.

Задохнувшись, Айлин слышала лишь удары своего сердца, почему‑то стучащего в такт паэране. Музыка смолкла, и в саду стало благоговейно тихо, только трепетали ветви цветущей вишни, под которой они остановились, когда прозвучал последний такт. Не убирая вторую руку с ее талии, Роверстан отпустил ладонь Айлин, но вместо этого коснулся ее щеки. Беспомощно понимая, что нужно отшатнуться, Айлин почувствовала, как осторожно, тем же едва заметным касанием магистр проводит пальцем по верхнему краю ее уха, вновь спускается на щеку и почти ускользающей от восприятия лаской дотрагивается до шеи.