Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад - Страница 17

У ворот завода, куда должна была подъехать правительственная комиссия, стояла неизменная троица руководителей завода. Это — Евгений Иванович Микитон, директор завода, руководитель экспериментальной лаборатории, бывший технический директор этого же завода, Владимир Владимирович Шнегас, начальник патронного цеха (фактически, отдельного завода) Николай Андреевич Борисов.

(Евгений Иванович Микитон)

Евгений Иванович заслуженно считался руководителем уникальным, обладающим железной волей, как говориться, гвозди бы делать из этих людей! В конце двадцатых Микитон стал директором одного из крупнейших химических комбинатов СССР — Бондюжский завод, который вошел в состав Северхимтреста. До этого завод выпускал весьма востребованную продукцию. Большую часть ее никто в стране не изготовливал. Среди номенклатуры завода значились гипосульфит, сернистый натрий, концентрированный твердый цинк. Освоили выпуск хлористого бария. За довольно короткое время установили принципиально новое оборудование, демонтировали устаревшее, после реконструкции производства производительность труда выросла на 30–35%, это позволило продолжить строительство жилья для работников завода, которое притормозили во время реконструкции. Вроде к двадцать восьмому году ситуация на заводе стала более чем благоприятной. В то же время у руководства Северхимтреста возник план по закрытию этого уникального завода. Если говорить о настоящей подрывной работе против советской промышленности, так вот он, на самом деле реальный заговор, а не выдуманный товарищами из органов. Руководитель треста, Алексей Иванович Бутусов имел хорошие связи с Госпланом, Главхимом, ВСНХ. Кто конкретно его курировал? Идея прикрыть этот завод принадлежала самому Валериану Владимировичу Куйбышеву, который в то время возглавлял ВСНХ СССР. На самом деле в этом было заинтересована группа товарищей, связанных с германскими производителями серной кислоты и продукции из неё. Была ли материальная заинтересованность ряда советских руководителей? Скорее всего, была. Во всяком случае, дела разворачивались как в классическом шпионском детективе.

Сначала добились закрытия серной камеры №2, в которой и происходила выработка основных объемов продукции, при этом новый, введенный в строй контактный цех по объемам производства ее заменить не мог. Снижение в три раза объемов производства нарушало все технологические цепочки, например, был закрыт единственный в стране цех по производству хлороформа. В это время ведомство товарища Куйбышева получило тщательно согласованную бумагу, в которой доказывалась необходимость закрытия этого завода: и оборудование старое, изношенное, завод нерентабельный, отсутствие железной дороги к нему, устаревшая технология производства хлорной извести, удаленность от сырьевой базы, высокая себестоимость продукции, кроме того, в планах строительство химкомбинатов, которые в кратчайшие сроки, буквально за год, выйдут на принципиально новый уровень производства столь востребованной продукции. Как вы понимаете, всё делалось ради двух целей: потратить средства на строительство новых заводов, оборудование на которые будет закуплено в той же Германии, плюс перекрыть производство химической продукции, которую вынуждены будут закупать у тех же немцев, а то, что за год ничего не смогут восстановить, так это мелочи и вообще, ничего личного, только бизнес.

На самом деле на заводе всё обстояло не так уж и плохо: он давал три четверти всей продукции химических предприятий страны, качество оказалось более чем достойное, значительную часть продукции шла на экспорт, в том числе в Германию, и нареканий на качество не возникало, как и по себестоимости продукции: она была достаточно низкой. А модернизация завода и его оборудования шло плановым порядком и состояние ее никакой тревоги не вызывало. В общем, использовали типичный подлог для дискредитации БХЗ. Был выдан секретный документ, по которому руководству завода сообщили по тому же «секрету», что 1 апреля 1929 года завод будет ликвидирован. Куйбышев приказал директору завода Микитону подготовить рабочих к закрытию завода и убедить их в правоте принятого руководством решения. Но Евгений Иванович молчать не стал. И вынес эти решения на обсуждение всего народа. И при этом поставил главную задачу: добиться сохранения завода и трудового коллектива. В середине двадцать седьмого пришла разнарядка, по которой ведущие специалисты, не только инженерно-технические кадры, но и квалифицированные рабочие, переводились на родственные предприятия треста. Это должно было ускорить ликвидацию предприятия. Был подготовлен и план закрытия цехов. Вот только руководство завода сидеть, сложив руки не собиралось. Они сначала совершили тур по начальственным кабинетам, который ни к чему не привёл, пока делегация во главе с весьма активным директором не прорвалась в приемную Политбюро ЦК ВКП(б). 17 января 1928 года в Москве состоялось большое совещание, на котором после энергичного выступления Микитона, стали склоняться к сохранению завода. Как ни странно, но больше всего этому решению стали противиться руководители Северхимтреста с товарищем Бутусовым во главе. Как подозревали позже следователи, которые расследовали личное дело бывшего начальника треста, приговоренного в январе тридцать седьмого к расстрелу, к этому времени Алексей Иванович взял от заинтересованных лиц слишком серьезную взятку, и теперь, уверенный в поддержке на самом верху, стоял до конца. В итоге, на совещании приняли компромиссное решение: отложить закрытие завода до октября двадцать девятого года.

Микитон получил небольшую передышку, понимая, что борьба с Бутусовым всё еще впереди. Впрочем, всесильный (как он себя считал) руководитель Северхимтреста сумел максимально усложнить Микитону задачу: был разобран реактор по производству серной кислоты, вывезена дорогостоящая платиновая масса (основной катализатор), с завода убрали почти весь транспорт, главное же, его исключили из планов пятилетки, прекратив финансирование и выделение ресурсов. Вот тут Евгений Иванович сумел проявить не только смелость, упорство, стойкость, но и недюжинную сообразительность: 25 марта 1929 года Бондюжский химзавод вызывает на социалистическое соревнование большинство крупных химпредприятий отрасли. Этот вызов опубликовали в республиканских и областных газетах, а на заводе развернулась борьба за выживание, даже был создан оперативный штаб, который координировал соревнование между цехами, стимулировал изобретательство и рационализаторство. Всего за этот период (около года) было подано и одобрено 204 заявки на рацпредложения! Благодаря этому удалось улучшить работу всех цехов, снизить себестоимость продукции, получить серьезные цифры экономии народных средств. Уникальный случай, но сами рабочие потребовали, чтобы в рабочем поселке была запрещена продажа водки! И план за двадцать восьмой год оказался выполнен на 105%, снижена себестоимость продукции на 16%, производительность труда выросла на 14%, уровень прогулов стал самым низким по отрасли: 0,04. Под давлением газет, которые широко освещали успехи на БХЗ, тресту пришлось ввести завод в план пятилетки, в тридцатом Бутусова ушли на другую работу, а Куйбышев перешел на работу в Госплан. Удивительно, но именно в этом году Бондюжзкий химкомбинат стал одиннадцатым во всесоюзном конкурсе предприятий! Неудивительно, что, когда возник вопрос перестройки такого стратегического завода, как Казанский пороховой, это ответственное дело поручили тому же Микитону.[2]

Экспериментальная лаборатория на заводе была организована в тридцать пятом году, во главе ее стал весьма интересный человек, инженер, изобретатель, полковник царской армии, Владимир Владимирович Шнегас. В девятьсот первом году он закончил Михайловскую артиллерийскую академию по первому разряду, дослужился до полковника (в 1912 году), служил преподавателем в Казанском военном училище, с шестнадцатого года старший техник Тамбовского порохового завода, с октября восемнадцатого технический директор Казанского порохового завода. В двадцать девятом году его арестовали по обвинению в передаче немецким специалистам, работавшим на заводе, секретных технологий. В тридцать втором выпустили, пересмотр дела при Кирове показал полную непричастность Шнегаса к государственной измене: дело оказалось шито грубыми белыми нитками. Слишком требовательный директор много кого не устраивал. Выйдя из заключения, был назначен техническим директором Тамбовского порохового завода, а в тридцать четвертом — директором химического завода в г Рошаль. По результатам работы премирован личным автомобилем и переведен начальником экспериментальной лаборатории на Казанском пороховом заводе. Ему поставили задачу создания пороха для реактивных ракетных установок.[3]