Тени за городом - Тамоников Александр - Страница 2

А вот что касается бандеровцев, то тут дело обстояло несколько иначе. Отсидев свои сроки в окрестных угледарских лагерях, эти люди даже не пытались вернуться в свои родные места. Не то чтобы они не имели права на возвращение – закон им это позволял. Однако помимо официального закона есть еще и другой закон, который можно назвать законом обстоятельств или, если угодно, законом совести. Иначе говоря, бывшие бандеровцы просто опасались возвращаться на свою родину. Некоторые – а таких были единицы – все же рисковали и уезжали из Углеграда, но большинство ни о каких отъездах и переездах даже не помышляли. Они боялись. Боялись того, что там, на родине, их узнают, а узнав, вспомнят и о том зле, которое они творили. И что тогда? А тогда могло статься все что угодно. Оправдываться? Ссылаться на то, что такое было время? Говорить о своих убеждениях? Ну какие же это оправдания? Там, где кровь, – там не может быть никаких оправданий. Нет на свете ничего тяжелее, чем пролитая человеческая кровь.

Оттого эти люди и не помышляли о возвращении на свою бывшую родину. Но и раствориться среди людей и весей наподобие бывших «кулацких элементов» они также не желали. Или не могли в силу собственной психологии и из-за своего отношения к действительности. Они продолжали жить в Углеграде, но жили обособленно, отдельной группой.

Местом их жительства все так же был поселок Бандеровский, но теперь это было уже не официальное, а обиходное название. На самом деле бывший поселок Бандеровский уже давно стал частью городского микрорайона Каменка, но народ с прежним упорством называл этот закуток именно Бандеровским поселком. Да и как его было называть иначе? Для этого не было никаких весомых аргументов и оснований. Чужие в этом поселке почти не появлялись, им здесь были не рады, их не встречали и не вступали с ними в беседы. Даже воды из колодца и то нельзя было зачерпнуть постороннему человеку! И уж разумеется, редко-редко какая-нибудь девица из поселка осмеливалась выходить замуж без родительского позволения не за своего, а чужого парня – а согласия на это родители не давали. То же самое касалось и парня: он также редко когда рисковал брать в жены девушку откуда-то извне. Конечно, случалось всякое, однако тех девушек и тех парней, которые пошли против родительской воли, просто изгоняли из поселка, отрекались от них и забывали о них – будто бунтарей и вовсе никогда не было на свете.

К официальным властям обитатели поселка относились с большой настороженностью. То есть старались свести общение к минимуму, а то и вовсе обойтись без него. Поэтому-то и местному участковому инспектору сложновато приходилось, если он по какой-нибудь служебной надобности заворачивал в поселок.

Впрочем, обычно таких надобностей у участкового не возникало. Что бы в Бандеровском поселке ни происходило – ничего его обитатели никогда не выносили наружу, все решалось в своем узком кругу. А уж что там творилось на самом деле, того никто из посторонних не знал. Убийств или каких-то громких краж там не случалось вовсе. Даже мелких хулиганств по пьяному делу и тех не было. Потому участковый и не забредал в Бандеровский поселок.

Да, обитатели поселка Бандеровский работали, без этого никак. И, между прочим, трудились исправно и дисциплинированно, особых нареканий со стороны начальства к ним не было.

Что же касается отношения к бывшим бандеровцам со стороны прочих жителей Каменки, да и Углеграда в целом, то это особый разговор. Кто-то их сторонился, кто-то втайне ненавидел, но большинство относились с равнодушной терпимостью. Иначе, наверно, и быть не могло. Люди есть люди, и никто из людей не может жить, испытывая к соседу постоянную ненависть, кем бы этот сосед ни был. Да к тому же самые разные люди проживали в Углеграде – так распорядилась история и так сложилась судьба. А потому приходилось уживаться.

Словом, никому бывшие бандеровцы, обосновавшиеся в Углеграде, не доставляли особых хлопот. Живут себе и живут. Пускай живут как хотят, лишь бы не причиняли никому зла. Самим себе – пускай причиняют, если хотят, а всем прочим – не надо.

Впрочем, все это – необходимая прелюдия к тем событиям, которые случились в городе Углеграде в конце апреля тысяча девятьсот восьмидесятого года. Сами же события начались не в Углеграде, а очень от него далеко, в буквальном смысле на другом конце света. Точнее – в Соединенных Штатах Америки. Здесь в одном из городов, в одном из кабинетов мрачного серого здания состоялось важное совещание. Совещались солидные и значительные чины, и все они имели отношение к американской разведке. А если точнее, к тому подразделению разведки, которое занималось всяческими провокациями во всех концах земного шара.

Впрочем, на этот раз обо всех концах Земли на совещании речь не велась. Говорили лишь об одной части планеты, а именно о Советском Союзе. Почему о Советском Союзе? Потому что имелся повод, и это был очень весомый повод.

Разговор начал некий седовласый субъект с властным лицом и такими же властными манерами. Все прочие, присутствовавшие на совещании, называли его генералом, из чего следует, что таковым он, вероятно, и являлся.

– Джентльмены, – обратился генерал к присутствующим, – вопрос, который мы сегодня обсуждаем, очень серьезный. Можно сказать, сама жизнь поставила перед нами этот вопрос. И наша задача – отыскать на него достойный ответ. Что значит достойный? – Генерал оглядел присутствующих строгим взглядом. – Это значит, что ответ должен быть таким, который устроил бы нас с вами, а в целом – всю нашу страну. Скажу иначе: который в полной мере соответствовал бы тем порядкам, которые мы стараемся установить во всем мире. Следовательно, этот ответ должен приблизить ту благословенную пору, когда наши порядки возобладают во всем мире.

Никто из присутствующих на совещании никак не проявил ни энтузиазма, ни неудовольствия в ответ на этот генеральский спич. Все давно привыкли, что генерал всегда начинает свои обращения к подчиненным с напыщенных и, по сути, пустопорожних речей. И только после них обычно следует деловая часть разговора. Так случилось и в этот раз. Переведя дух после патриотического спича, генерал приступил к сути вопроса.

– Сейчас заканчиваются семидесятые годы, – сказал он. – Впрочем, дело даже не в летоисчислении как таковом, а в том, что сейчас у нас – новая эпоха. Эпоха борьбы за самое главное, что может быть в нашем мире. Это – права человека. Джентльмены, вы, разумеется, знаете, каких впечатляющих успехов мы достигли в данном направлении. Однако же есть и те, которые не понимают сути эпохи и всячески стараются препятствовать нашей святой борьбе. В первую очередь это Советский Союз. Вы, разумеется, прекрасно знаете, как там обстоят дела с правами человека. Терпеть этого нельзя! Нам надо преподнести Советам урок. Да что там Советам – всему миру! Так сказать, в назидание. И мы его преподнесем! Собственно, за тем я вас здесь и собрал.

Все, кто присутствовал на совещании (а их было не меньше десяти человек), зашевелились и переглянулись между собой. Наконец хоть что-то стало понятно: речь будет идти о Советском Союзе. Точнее сказать, о какой-нибудь значимой провокации, которую необходимо совершить в этой стране. Но что же на этот раз предложит уважаемый генерал? О, он большой мастер по части всевозможных провокаций! Здесь опыта и умения ему не занимать, на этом, собственно, он и сделал себе впечатляющую карьеру! Итак…

Генерал хоть и говорил конкретно, но все же начал издалека. У него была такая манера разговора – подбираться к основной мысли постепенно, исподволь. Так бывало всегда, так было и на этот раз.

– Больше тридцати лет прошло со времени окончания Второй мировой войны, – сказал генерал. – Победа в этой войне – праздник для русских. Мы также внесли существенный вклад для приближения окончания войны, о которой ведется речь. Но тем не менее к ее окончанию мы относимся не так, как русские. Мы люди прагматичные, и запускать легкомысленные праздничные фейерверки мы не имеем права. А вот предпринять кое-какие шаги, отталкиваясь от этой даты, мы просто обязаны. Потому что мы – люди действия. И русские в данный исторический момент вовсе не наши друзья и единомышленники.