Пожарский 4 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 6

Не дворяне, да, я помню.

— Может, им помощь нужна?

Илья засмеялся:

— Хотели бы они заплатить — половину Оловянных островов с потрохами купили бы! Тут другое. Принципиальные.

— Кому из дворян бы у них поучиться.

Илья посмотрел на меня искоса:

— Это точно.

Хотел спросить что-то, но передумал. Сказал вместо этого:

— Девчонок жалко.

— А кого взяли?

— Спроси, кого не отдали. Шаховской (если Шереметьеву верить) две недели как ужаленный бегал. Деньги предлагал, земли свои, услуги. Альвы его мурыжили, выжать побольше хотели. А он вдруг возьми да исчезни.

— Как — совсем?

— В особняке, говорят, заперся. Пьёт. У Людмилы-то, оказывается, какая-то редкая форма заболевания сердца была, с детства на специальных лечилках. Неделю без лекарств она бы не выжила. Две — это уже надежда и отчаяние…

— Ядрёна-Матрёна!

— Ага. А Драгомиров, вроде бы, Звениславку выкупил. Во всяком случае, в Тушино сидит, ждёт.

— Не приехала ещё?

— Неа. Не хотела, говорят, долго, упиралась.

— Помяни моё слово, не приедет.

— Это почему же?

— Не знаю. Предчувствие такое.

— Хм. А вот с Ягой, говорят, странное что-то случилось.

— Странное?

— Н-но. Это уж от вернувшихся слухи доползли, я прям не знаю, верить им или не верить.

— А что конкретно?

— Говорят, в общий подвал её принесли в адамантиевом ошейнике в три пальца толщиной. И чёрную…

— Чёрную? Как уголь?

— Да нет. Как в сказке, помнишь, про богатыря и наречённную невесту? Где девица лежала бревном, вся в коростах. Только Яга ещё и чёрная была.

Тут мы дошли до нужного кабинета, Илья распахнул дверь и заглянул внутрь, не заметив моего исказившегося лица. Вот так. Не удержала, значит, Ярена смертушку. Сможет ли выкарабкаться? Ох, вопрос.

— Ты чего, князюшка? — Илья тронул меня за плечо. — Прошу, — и этак ладошкой в кабинет показывает. И сам с нами зашёл.

Полагать надо, папаня Илью к делу постепенно приставляет. Не то что бы с низов, но где-то со средних ступенек.

Сидящий в кабинете очень солидный приказчик деловитостью напомнил мне Фёдора. В три минуты выяснил, какие идеи сподвигли нас явиться. В этом месте Илюха страшно удивился и глаза вытаращил, а старший, не двинув бровью, сразу обрадовал:

— Интересующая вас техника у нас имеется. Плюс целый спектр навесного оборудования.

Ещё и навесное, оказывается!

Старший начал показывать всякие журнальчики-каталоги и расхваливать преимущества всяких сеялок и молотилок так, что у меня в глазах зарябило. Всю жизнь я был воином и учёным и никогда — никогда! — так подробно не погружался в сельское хозяйство! Уж подумал — всё, ну её, эту затею! И тут услышал, как Фёдор очень заинтересованно задаёт всякие вопросы, явно прекрасно понимая, что ему объясняет этот дядя.

Мне осталось состряпать благожелательный вид и подписать всё, что по итогу выбрали эти два деловых человека. И, по-моему, Кузьма целиком и полностью поддержал мой выбор.

Домой поехали короткой дорогой — сразу со двора МАЗа в портал. Да не в Засечин, а на Драконий остров, с Горынычем делиться новостями. Сели в новеньком кабинете с видом на Енисей, обложились врученными на дорожку журналами.

— Как хотите, ваша светлость, а опасаюсь я, — в очередной раз высказал своё сомнение Фёдор, листая специальный глянцевый каталог «МАЗа». — Непривычные наши мужики к такому. Не переломали бы агрегаты.

— Так. Ещё раз, — Горыныч сделал строгое лицо. — У нас принцип какой? Не можешь — научим, не хочешь — заставим. А кто против — скатертью дорожка! Вы про наставников для этих трактористусов узнали?

— Узнали, конечно, Тихон Михалыч, — Фёдор выложил на стол «МАЗовскую» визитку. — Там же, где шоферов учат, есть отдельное… мнэ-э-э… отделение, да. Можно хоть сейчас засылать. Тогда мужиков за зиму ещё и чуть-чуть на техников поднатаскают. Только, боюсь я, не захотят они… — снова завёл свою шарманку Федя.

— А ты не уговаривай, — вдруг сказал Кузя. — Ты наоборот. Конкурс устрой. Сделай объявление, что всего сорок мест. Или, допустим, двадцать. Для начала. В трактористы брать только грамотных и к механике способных.

— Да как же их отбирать-то? — растерялся Фёдор.

— Ну… не знаю. У Добрана вон спроси. Как-то мальчишек в приюте на шоферов отбирали? Пусть расскажет. Добран водит хорошо и машину чувствует. Значит, правильный был отбор.

— Логично! — согласился Горыныч. — А трактористам можно пай потолще положить. Не одну долю, а, скажем, две. Глядишь, и заинтересованности больше будет!

Тут мы заново (в тридцать третий, наверное, раз) обсудили, что, раз уж община будет зараз хозяйской техникой землю обрабатывать, то и делёжка земли по-старому здесь не подойдёт. Пока, в порядке эксперимента, решили наре́зать отдельные огороды, а поля и сенокосы оформить в общее пользование. А за участие в их обработке ставить доли, за каждый отработанный день. И не как привыкли в деревнях расчёты вести, по мужским головам, а строго за отработанные дни. Мужикам — единичку, бабам — половинку.

Федя опять сделал скорбное лицо. Дескать, придут недовольные мужики — кто их успокаивать будет?

— Федечка, — ласково начал я, — а что тебя вдруг перемкнуло? Ни разу проблемы нее возникало — и вдруг? Хочу тебе напомнить, что на западных окраинах Русского Царства вовсю идёт война. И всех, кто слово хозяйское не будет исполнять с сердечной радостью и прилежанием, я своей волей просто выставлю на московский тракт близ первого попавшегося разъезда — пусть там своё недовольство рассказывают. А хотят у меня жить — пусть слушаются!

— Да! — сурово поддакнул Горыныч. — Федь, а найди мне управляющего, чтоб как ты был? А то людишки селятся, а я всё на вашей шее еду…

— Найду, Тихон Михалыч! — обрадованно сказал Федя. Эта задача была ему проста и понятна, гораздо легче, чем кондовых крестьян на нововведения сподвигать…

— И объявление сегодня же приготовь. Не забудь: трактористам две доли за день!

— Сделаем, ваша светлость.

ПШЕПРАШАМ, ПАНИ

Марина нервничала. Выезд в Тулу оказался не так прекрасен, как ей хотелось бы. Никто не падал в обморок при виде её неземной красоты (кроме, разве что, дурачка Трубецкого). Никто не торопился раскрывать свой толстый кошелёк, чтобы обеспечить бывшей госпоже Мнишек существование, достойное королевы… тьфу, царицы! Не суть важно. Да и признавать её право на царствование… или хотя бы на регентство никто особого рвения не проявлял. Говорили: надо ещё посмотреть, кто родится, мальчик ли? А иные говорили: а есть ли смысл смотреть, нешто не найдётся другого Рюриковича? И даже папаша-Трубецкой, согласившийся принять её в своём доме, относился к Марине скорее как к странной подружке своих детей, нежели как к царице.

В дверь стукнули условным стуком, и на пороге появился Трубецкой. Сын, конечно.

— Мариночка! — он порывисто шагнул к ней, схватил за руку, прижал пальцы к губам. Поцелуй длился куда более положенного, и Марина с досадой отняла у кавалера руку:

— Ежи, я же просила вас сдерживать чувства! Нас могут увидеть.

С тех пор, как молодая царица (царица же?) почувствовала признаки беременности и подтвердила её наступление с помощью новейших медицинских тестовых эликсиров (одна капля под язык, если вы чувствуете кислый вкус — беременность есть, сладкий — нет), она старалась держаться от Юрия Трубецкого подальше. Но как тут подальше удержишься, когда юнец совсем голову потерял, а его папаши вечно нет дома!

— Мариночка, я соскучился! И неужели мы опять на вы⁈

— Скажите лучше, удалось ли установить телефонную связь хотя бы традиционным способом?

Бушующие на линии Тула — Сандомир бои с применением магостатических снарядов, делали связь по магофону решительно невыносимой. А Марине необходимо было срочно переговорить с отцом. Попросить хотя бы немного денег, чтобы не чувствовать себя нищей приживалкой!

— О, да, моя несравненная дама! — боги милосердные, сколько пафоса! — Связь будет через час, и я надеялся, что мы сможем…