Пожарский 4 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 42

Кош отчётливо скрипнул зубами.

— В прошлый раз мы с вами просохатили, — хрипло выплюнула Яга, — и сейчас опять просидим?

— А-а-а! — махнул рукой Змей. — Ты же его знаешь! Лишь бы чё-нибудь исследовать! Эксперименты-шмексперименты свои ставить. А править — это ж какая нагрузка, а⁈ На науку места ваашпе не останется! Он в тот раз ловко вывернулся, лишь бы в свою лабораторию слинять, и сейчас затихарится, зуб даю!

— Зуб он даёт! — фыркнула Яга.

— И тем не менее, — Кощей отошёл от стола и уселся в кресло, — Я согласен с Тихоном. Дмитрий не станет нас слушать. Что бы мы ни говорили — скажет: без меня желающих очередь в шесть рядов до горизонта стоит. В отказ уходить он мастер.

— А мы скажем ему, что будет, — Змей быстро глянул на одного, на другого. — Из этой же очереди альвы кандидатов надёргают да на мелкие престолы насадят. Вместо Царства Русского снова лоскутное одеяло станет!

— Да понимает он, — уныло проскрипел Кощей. — Но воевать со всеми княжествами да землячествами, чтоб подмять под себя и заставить подчиняться, не захочет. Да и слушать нас не захочет.

— А почему, собственно, нас⁈ — Ярена отвернулась от стола и поочерёдно вперила взгляд в друзей. — Пусть эти все и просят, которые в разные стороны растащились. Не могут сами в кучу собраться — так пусть покло́нятся, чтоб он их собрал!

— И чего это они вдруг просить придут? — подозрительно нахмурился Горыныч.

— Да потому что ты им живительного пинка под сраки выпишешь! — не выдержала Ярена. — И я. И Кош!

— Пошлёт он лесом тех просителей, — настырно пробубнил Кощей.

Яга сплела на груди чёрную и белую руки:

— Вы что, мальчики, сказки забыли? Малых детушек вперёд ставить надобно! У Димки сердце мягкое. Как увидит он деток плачущих, так и дрогнет. Поэтому подняли свои старые тушки и решаем: кто куда направится.

— Яренушка, я бы всё же настаивал на соблюдении палатно-капсульного режима… — начал Кош.

— В жопу твой режим! — огрызнулась Яга. — Скоро страны моей не останется, а я тут буду травками обкладываться! Так. Я лично для начала возьму на себя Болотниковских. Эти больно бо́рзые, их шугануть надо как следует. Да и Малороссию встряхнуть надо, ошалели там совсем от своей вольницы.

— И объявить всем, наконец, кто здесь настоящий ближний к трону Рюрикович, — хлопнул в ладоши Горыныч. — Против такой козырной карты ни один род слова вякнуть не посмеет! А будут возбухать — мы бабулю Умилу попросим за внучка слово сказать. Я для начала в Тулу пойду, а потом по порядку, через восток в обход Москвы.

— Н-ну, что ж, — Кош потянулся, хрустнув пальцами. — Тогда я, пожалуй, прогуляюсь на север.

Когда кхитайские дежурные вместо очередных бегунков привели ко мне первых просителей из числа казачества, с выпученными глазами умолявших «не погубить», «принять под свою руку» и «пожалеть малых детушек» (детушки были предъявлены в убедительном количестве), я сразу заподозрил, что происходит что-то не то. Как минимум, зверские рожи представителей в два счёта могли бы обставить по силе воздействия незабвенного Соловья-разбойника.

Мучаясь смутными сомнениями, я отправил группу в приёмник для бегунков. Там было тепло и чисто, пускай посидят, покуда мои подозрения не оформятся в конкретные соображения.

Но через час явилась ещё одна делегация. В ней, между прочим, кроме казаков и крестьян, были совершенно ошалелые бояре!

Спустя четверть часа привалили ещё, после чего посольства от городов и весей посыпались как из мешка и начали прибывать парами и тройками. Вскоре приёмник наполнился, и первых, отогретых, пришлось вывести на двор, где они толпились кучками и обменивались новостями.

Кузьма обернулся малой стальной мошкой и слетал, послушал. Изрядная картина нарисовалась! Мои старые друзья посчитали, что мытьём Русь-матушка не вразумляется, и решили действовать ка́таньем, для чего последовательно являлись в города и городишки, выступая с речью скорее угрожающей, нежели пламенной, и образно обещаясь, если слушатели в толк не войдут и не встанут за единого царя, явиться повторно и причинить всем такое лютое внушение, после которого всё прежде пережитое им медовыми пряниками покажется. Из общего ряда выделялась Яга, которая без затей обещала, что у всех неслухов почернеют и отвалятся сиськи и письки. Учитывая, сколь жутко она до сих пор выглядела, звучало крайне убедительно.

Днём явки было назначено сегодняшнее число, а кандидатурой царя объявлен я.

— Толково придумано! — возмутился я на весь кабинет. — А меня спросить, например? Хочу я на свою шею этакое ярмо вешать?

— Видать, от судьбы не уйдёшь, бать, — Кузя, к моему возмущению, сразу поддержал моих дружбанов. — Да я и сам хотел к тебе с тем же идти.

Он подошёл к окну и уставился на наполненную народом площадь, а потом эпически воздел руки, сразу напомнив мне ту первую Горушеву композицию «Минин превращается в меч, а Пожарский не может проснуться на лекцию», которая до сих пор украшает угол моей спальни:

— Ты посмотри на них! Натуральные ведь бараны! Бойня близко, а они всё за первенство в стаде бодаются.

— Ой, давай вот без аллегорий! А то начнётся сейчас: стадо, пастухи, волки…

— И ягнята, — Кузя, проигнорировав мои слова, ткнул за окно пальцем. — Ягнят жальче всех. Маленькие, бестолковые…

Я подошёл к окну, посмотрел на кучки испуганных, растерянно озирающихся детей. Тяжко вздохнул. Ядрёна-Матрёна! Царской шапки мне только не хватало! А что делать?..

Долго бы я ещё сомневался, если бы прямо под окнами из очередного портала не выскочил Илюха собственной персоной!

МУРОМСКИЕ

— Илья! Илья! — заорали мы с Кузьмой и прыгнули порталом во двор.

Илюха выглядел… повзрослевшим. Черты лица сделались как будто более рублеными, он совершенно точно поширел в плечах и как будто прибавил в росте.

— Илюха! — я с радостью обнял друга. — Ты куда пропал⁈ Мы тебя обыскались.

— Здорово, князюшко! Расскажу вам историю поучительную, — Илья от души пожал Кузьме руку, но тот только усмехнулся и ответил, осторожно показав свою силу. — Ох, и силён же у тебя мелкий! — уважительно отступился Илюха.

— Так что история?

— Ну, так вот. После первой бомбёжки, — Муромец слегка нахмурился и тряхнул головой, — может, ты в курсе…

— Мы соболезнуем, братишка. И что тебя от места главы рода отодвинули, я в курсе.

— Да уж, дядюшка, вроде бы, из добрых побуждений. Только вот учить меня на главу, как изначально не помню уж кто предложил, никто и не собирался. Советчики набежали, с десятком мнений, как лучше и красивше всё устроить. Туда нельзя, сюда нельзя, на совете показываться не стоит, чтобы, понимаешь ли, не смущать младшие рода…

— Хреновое дело.

— Ага. Посмотрел я, к чему клонится, да, пока у меня батины ключи не отобрали, пришёл в схрон, чоботки надел да палицу прихватил.

— Как тебя охрана-то пропустила? Или пробился?

— Так я не один пришёл. С дядькой, воспитателем. И нач-охраны с дюжиной бойцов тоже со мной ушёл.

— И куда?

— В сельцо родовое поехали. Карачарово сельцо маленькое, там и не живёт почти никто, от тракта далековато, земля там так себе… Что-то думал-думал я, да и надумал, что надо бы в такое место наведаться. Мало ли что ещё с древних лет позаброшено…

— И нашёл?

— Прикинь! — Илюха полез за пазуху, во внутренний карман, и достал тёмный металлический кругляш, похожий на небольшую печенюшку.

— Ух ты! Железный хлеб! Вещь древняя! Я уж не думал такой встретить.

— Как нашёл скажу — не поверите.

— Ну?

— По подполу впотёмках шарился, а он возьми к чоботу да примагниться!

— Ловко!

— Я, конечно, подобрал. Крутил-крутил. Дядька говорит: «Заготовка негодная или свинчатка потерянная», — но я-то вижу, что готовая вещь. Чую! Артефакт! Помыл, почистил, сижу — то ли ко лбу приложить, то ли… — Илюха махнул рукой. — Три недели на печи лежал, сомненьями мучился. Сказки аж начал перечитывать. Дошёл до места, где Иван-царевич в путь собрался. И идти ему, покуда три пары железных сапог не стопчет, три железных посоха не сотрёт и три железных хлеба не сгрызёт. Думаю: а ведь у меня полный комплект! Чоботы в наличии, посох тоже, а вот он — хлеб! Только что делать с железякой-то? И тут как стрельнуло мне: вот же, инструкция! Чё тупим⁈ Грызи, Илюша!