Что будет, если я проснусь - Монахова Анна Сергеевна - Страница 2

Боря начал вставать, и процесс этот затянулся надолго. Боря явно был выше всех в классе. И чуть ниже липы, растущей за окном.

– Познакомьтесь, ребята, это Борис Мушинский. Боря переехал вместе с семьёй из Мурманска в наш город и теперь будет ходить в нашу школу. Он отлично учится и занимается боксом. Надеемся, Боря, что ты будешь гордостью нашей школы.

Боря кивнул, и по этому кивку я понял, кто в недалёком будущем будет лидером в классе. Как он с такой смазливой физиономией боксом-то заняться решил?

– Ещё у нас появилась новая ученица. Таня, встань, – моя соседка поднялась, по-прежнему глядя в окно. Светлана Ивановна продолжала, теребя в руках указку: – Таня Лагутина. Тане, возможно, придётся трудновато поначалу. Но, я думаю, она привыкнет. Поэтому попрошу вас проявить понимание. Таня, можешь садиться. Начинаем урок русского языка.

А Таня, вместо того чтобы сесть на своё место, заскользила по классу, разглядывая стены, светильники, окна. Таня ходила так до тех пор, пока Светлана Ивановна на удивление терпеливо не взяла её за руку и не усадила за парту. Отшатнулся ли я? Нет. Мне самому часто говорили, что я «белая ворона». Но тут было что-то другое. Класс покатывался со смеху. Так в нашем классе появилась Таня.

Думали ли вы о смысле жизни? Наверное, каждый когда-нибудь размышлял. А Таня, как мне кажется, о таких вещах не думала. Она просто знала что-то, чего я никогда не узнаю. Но в нашей школе эти знания ей ничем помочь не могли. У меня самого в классе друзей немного, но я чувствовал, что у Тани их вообще не будет. Я сам не со всеми общаюсь. Иванов, например, кошку пнёт и глядит, далеко ли она пролетит. И мне почему-то показалось, что новенький Борис не зря сел рядом с Лёшкой Ивановым.

Что ещё было в этот день, я помню смутно. Я смотрел в окно или на учителей, но думал о её тонких пальцах, о глазах, цвет которых я так и не сумел разглядеть, потому что Таня редко смотрела на кого-то в упор. Думал о том, почему она тоже смотрит в окно, как и я. Писала она странно, я видел. Почерк у неё, конечно, был, далеко не каллиграфический. Но писала она быстро и явно всё схватывала. После уроков Таню увела домой мама. Увела под ручку. Я слышал смех и перешёптывания девчонок. Как маленькие фонтанчики в воздух взлетали брызги хохота и ядовитых смешков.

Словно и не было Первого сентября.

Не было праздника. Был день. И мы с ней в отражении окна.

Вернувшись домой, я засел за комп. Я искал хоть что-нибудь. Как это называется, когда человек ходит по классу, когда все другие сидят, и смотрит внутрь, а не наружу. Или вообще сквозь тебя. Как такое вообще возможно? Она за весь день ни с кем не заговорила. И со мной тоже. Яндекс выдавал инфу. Что-то мне показалось полным бредом, кое-что подводило к истине. Промелькнуло слово «аутизм». Оно мне было знакомо. Я слышал уже о таких людях. Только обычно их представляют или как гениев, или как людей, полностью погружённых в себя, которые сидят и раскладывают игрушки в рядок. А Таня такой не была. Я стал читать.

Через несколько часов мама постучалась в мою дверь. Я долго, кстати, добивался, чтобы в мою дверь стучали. А я всё ещё читал. Пришлось прерваться на ужин. Бабушка ушла в гости к своей закадычной подружке, и поэтому ужин состоял из покупных отварных пельменей. Их мама готовила просто виртуозно, засекая время варки по кухонным часам.

– Федя, что с тобой? – вид у мамы был участливый, из серии театральных масок «Я мать и готова тебя выслушать».

А сама погромче радиоприемник включила. Напротив меня отец уткнулся в свой «Вестник».

– А где дядя Витя? – спросил я, осторожно пробуя готовность пельмешки.

– Неужели тебя это так заботит? – мама пододвинула ко мне сметану. – Уехал. Теперь будет жить у другой сестры.

– И долго он так гастролировать собирается? – глухо, как из будки, донёсся голос отца.

Мама обиженно посмотрела на «Вестник».

– Ты же знаешь, что ему негде жить. Он ушёл от Зои, оставив ей всё. И, если ты думаешь…

– Ради Бога! Лен, не начинай снова, – взмолился отец. – Давай проведём без Вити хоть один день.

– На здоровье, – мрачно огрызнулась мама.

Голос диктора из радиоприемника гипнотизировал, предлагая купить новейшее патентованное средство от облысения, гастрита и запора одновременно.

Я быстро доел пельмени и вернулся за компьютер. Я помню, что когда-то я их очень любил. Отца и мать. Наверное, я и сейчас их люблю. Несмотря ни на что. Если бы не их вечные нравоучения, их легко можно было бы любить. Но они явно без этого не могут. Без поучений. А я не могу их больше слушать.

Разбудил меня звонок мобильника. Оказывается, я так и заснул за компьютерным столом. Часы в телефоне показывали пятнадцать минут первого. Звонил Майкл:

– Слушай, Федь, мы репетицию решили перенести на час раньше. В пять придёшь?

Майкл, как всегда, говорил взахлёб, как будто торопился куда-то. Майкл, он же Миша Романенко, был моим другом чуть ли не с ползункового возраста. Рыжий, рыжий, конопатый. Наверное, на ирландца похож, хотя я ни одного ирландца пока что не видел. Майкл умеет говорить, смотреть телик и есть одновременно. Вообще, не знаю, чего он не умеет. Просто человек-оркестр.

С десяти лет мы начали бренчать на гитарах, потом к нам потихоньку примкнули двое, клавишник Оскар и барабанщик Митька. Он был страшно рад, что мы его взяли в группу, так как дома он уже достал всех своими африканскими тамтамами. Мы выпросили у Мишкиного отца гараж, который стоял на пустыре, в бессрочную аренду. Его «Форд» уже и волшебной палочкой не заведёшь. Так что Мишкин батя милостиво разрешил нам делать в гараже всё, что мы пожелаем.

Мы расчистили гаражное пространство и начали репетиции. Пели мы пока что сами для себя. Фанатов у нас было маловато, но мы не сдавались. Это была моя тайная жизнь. Здесь было всё – и свет, и тени, и слова, и музыка без слов.

Стихи писал я, музыку – Майкл и Ос-кар, мешать мы никому не могли, а по пустырю только собаки иногда пробегали. Бывало, забредал к нам бомж Филя, садился у двери и слушал. Мы делились с ним бутербродами, и он засыпал у гаража, подстелив под себя картонку.

Прошло несколько дней, прежде чем я попытался начать разговор с Таней. Вы не представляете, что это такое – заговорить с человеком, который всё время смотрит в сторону. Или глядит на вас, как на пустое место. И всё же я попробовал. Попросил у неё линейку. Таня молча взяла линейку и положила рядом со мной. А потом тихо сказала:

– Пожалуйста.

Начало было положено. Я поблагодарил её, но как продолжать разговор дальше, не знал. Так вышло, что красиво говорить я не умею, хоть стихи и пишу. И девушкам лапшу на уши не развешиваю. Да и видно было, что Тане не важны красивые слова. Она не пыталась ни с кем сблизиться, ни перед кем не заискивала. Отвечала она на уроках правильно, но, бывало, смеялась невпопад или начинала повторять одно и то же по нескольку раз. Девчонки из нашего класса сразу признали Таню чужой. Но Таня этого не заметила или не поняла. Она подошла зачем-то к Нинке Пахомовой, и та гневно скривилась, поджала губы и отвернулась. Таню это вроде бы не задело. Она спокойно вернулась на своё место. После уроков я вышел вместе со всеми на школьное крыльцо и увидел, что сегодня Таню мама не встречает. И я решился, подошёл к ней.

– Хочешь, я тебя провожу? – несмело предложил я. – Меня Федя зовут.

Я видел, как она колеблется, решая, что выбрать.

Всё-таки Таня кивнула и ни слова не говоря пошла дальше.

– Ты далеко живёшь?

– На улице Ленина.

Я знал эту улицу. Старенькие пятиэтажки, маленький сквер – не самое престижное место в городе. Улица эта находилась недалеко от школы. Мы пошли рядом. Я долго молчал. А потом решил заговорить.