Последняя осень. Буря (СИ) - Весенняя Надежда - Страница 17

– Тупость, – отмахнулась Динара. – Волгин перепил, потерял равновесие. Вот и вся тайна.

– Тогда ноги должны лежать на ступенях, а не на полу, – со знанием дела перебил Леонид. – Похоже, он полз. От кого? И почему свалился? Тут же не скользко.

– Ты мудришь. Очевидно, это несчастный случай, – отрезал Игорь. – Или месть призрака.

– Опять шизофрения, – издевательски протянула Динара. – Еще НЛО приплети. Мы же застряли в Средневековье, сжигаем ученых.

– Как наука объясняет паранормальное? Никак. Вы, нетакуси, даже не пытаетесь вникнуть глубже. Повторяй за стадом, если в башке пусто. Все народы считали, что неупокоенная душа становится привидением или полтергейстом, злится на живых. Совпадение? Не думаю. Прежде чем стебаться над потусторонним, вспомни Волгина. Тот унизил Юру и сдох. Хочешь так же?

– Сказочный шизик, – усмехнулась та.

– Обойдемся без конспирологии, псевдоистин и заблуждений, – осадил их Кирилл. – Глеб перебрал и умер. Грустно, конечно, но с любым может случиться.

– Не, он если цистерну выпьет, не поморщится, – встрял Женя, вызвав негодование у бывшего друга. – Ему текила, водка, ром, коньяк – как вода. Бухим ходил на пары, тренировался, сдавал экзамены, водил машину.

– Не верю, что он так глупо, – запнулась Вика. – Какой-то кошмар.

– Есть мысли, почему Глеб откинул коньки? – упорствовал Леонид. – В сериалах опер глядит на тело, сразу понимает: произошло убийство. Вас такому не учат?

Кирилл усмехнулся и пояснил:

– Сценаристы врут. Мы не углубляемся в криминалистику. Желающие в это погрузиться выбирают факультатив по судебной медицине.

– Что это? – осведомился Леонид.

– Самостоятельная дисциплина, которая исследует вопросы медицинского и общебиологического характера, возникающие в процессе расследования и судебного разбирательства, – без запинки оттарабанил Игорь. – Задачами данной науки являются…

– Ближе к сути, – нетерпеливо потребовал Леонид.

– Я только первый билет зазубрил, на зачете списал, – растерялся Игорь.

Леонид повеселел, уставился на Кирилла. Тот взъерошил волосы и ответил, что для дачи заключения ему не хватает опыта и профессиональных навыков.

– И знаний, – снисходительно фыркнула Вика. – Мы на парах рубились в морской бой и читали доклады из интернета. Удивительно, что получили автоматы.

– Я вообще не ходил, лектор слишком нудный, – признался Женя. – По предмету помню, что муторно устанавливать время смерти: сначала патологоанатом замеряет температуру, потом высчитывает по каким-то формулам. Еще по странгуляционной борозде – полосе на шее – определяют, сам парашютист повесился или ему подсобили.

– При чем здесь парашютисты? – удивился Леонид.

– Это самоубийцы на ментовском жаргоне, – пояснил рыжий.

Маша вздрогнула, на миг будто переместилась в худший день своей жизни.

Ничего не предвещало беды, осень баловала солнечной погодой, настроение было отличным. Пары закончились, Тигран отстал, получив желаемое, Марка перестали подозревать в гибели Артема и выпустили из СИЗО. Шторм невзгод наконец-то сменился штилем. Войдя в подъезд, она поднялась на этаж, вставила ключ в замочную скважину и поморщилась, представив вечер: «Дурацкая конституционка. Куча домашки, даже не отдохну, – хмыкнула она и тут же удивилась, потянув за поцарапанную ручку. – Открыто? Отец сегодня раньше, чем обычно». Маша не успела закончить мысль, перешагнула порог и приросла к паркету. Взгляд приковала веревка, перекинутая через кухонную дверь. В петле висел папа. Растянутые спортивные штаны, серая футболка с пятном, дырявые носки – все было таким знакомым и одновременно пугающим. С безмятежного лица пропали тени забот. Если бы не розовые пятна на щеках и серые губы, можно было бы решить, что он спит. Маша трясущимися руками нашарила телефон, но тут же выронила и, наклонившись, распласталась по полу. На то, чтобы закричать или позвать соседей, не хватило сил. Она растерянно оглядела составленную в ряд обувь, плащи на крючках, шапки на полке, пыльное зеркало. Квартира не изменилась, но возникло ощущение, будто девушку занесло в сон или галлюцинацию. Когда дрожь ослабла, она попыталась встать, задела плечом черную куртку, подхватила упавшую вещь и прикоснулась к пуговице, болтавшейся на нитке. В памяти мелькнул недавний разговор. «Опять оторвалась, – ворчал отец, почесывая бороду. – Крепко пришей, – добавил он и лишь отмахнулся от предложения купить обновку. – Цены видела? Я не миллионер, деньги не печатаю. Похороны нынче дорогие. На мои, слава богу, вам с мамой хватит». Слова не встревожили Машу. Ей с детства приходилось слышать крики матери: «Миша, брось службу. Хочешь, чтобы дочь росла без отца?» И вот сбылся самый страшный кошмар. Ей хотелось спрятаться, забыть о произошедшем, раствориться, однако у нее не было выбора.

Дальнейший звонок в скорую, приезд полиции заволокло туманом. Веревку обрезали, отца положили в коридоре. Через него постоянно перешагивали, будто он был частью интерьера. Маша силилась понять, о чем он думал, что чувствовал перед смертью. «Если бы я не пошла в универ, папа бы выжил?» – гадала она, кусая щеки, боясь разреветься. Несмотря на присутствие людей, ей было до одури одиноко. «Эх, Михал Палыч, – со скорбью прошептал следователь, – вчера же рассказывал, как ценна человеческая жизнь, а теперь это. Неужели совпадение?» Когда дом опустел, Маша нашла пуговицу, сжала в ладони и еще долго носила с собой.

Из воспоминаний ее вырвал голос Динары.

– Нечестно! – обиженно надулась та. – Меня на конкурентном праве замучили проверочными, на сессии спрашивали по полчаса. Пока я пахала, вы балду пинали, а дипломы будут одинаковыми. Где справедливость?

– У вас скучная антимонополка, у нас экскурсии в морг, фотки со вскрытий и ламповые байки про расчлененку, – лукаво улыбнулась Вика.

Женя убрал фляжку, спустился к подножию лестницы, посветил смартфоном, затем аккуратно, чтобы ничего не нарушить, изучил обстановку, попросил остальных включить фонарики. Никто не спорил. Маша разглядела пятна разнообразных форм и оттенков.

– Видимо, Глеб ударился черепушкой о выступ, хлынула кровь, – сказал Женя, ткнув в большое пятно под первой ступенькой. – Вот нечеткий отпечаток, похоже на носок ботинка. Наверное, из раны накапало, он шевельнул ступней, размазал. Дальше следы размытые, будто что-то волокли. Много длинных и коротких потеков, вытянутых капель. Короче, Леня прав, Глеб полз к выходу, почти сразу отключился и замерз.

– Криминалистическая лаборатория на выезде, – хмыкнула Динара. – Мы не эксперты. Нафантазировать можно что угодно: от расправы до суицида.

– Зачем он потащился на мороз? Там же быстрее окоченеешь, – упрямо возразил Леонид. – Любой нормальный человек позвал бы на помощь, попытался согреться.

– Ты занимаешься ерундой, – презрительно скривился Кирилл. – Пусть патологоанатомы отрабатывают зарплату.

– Вы же юристы. Хоть кто-то интересовался судмедициной?

Вика шумно втянула носом воздух, сощурилась, потерла запястье, словно хотела согреться, и произнесла:

– Глеб, – она сжалась, – повернут на преступлениях. То есть был.

Маша приоткрыла рот, поскольку считала Волгина противоположностью отличникам и примерным стипендиатам. По Викиному описанию получалось, что Глеб мало интересовался учебой, уделял внимание лишь уголовно-правовому профилю, обожал подкасты с криминальной хроникой, проходил практику в следственном комитете. Изначально он рвался в Питер или Москву, но забывал даты битв, путал акции с облигациями, допускал орфографические ошибки, поэтому баллы за экзамены оказались низковаты для поступления. Родители согласились оплачивать юрфак в местном вузе, настойчиво посоветовали сыну переключиться на гражданское право, чтобы после окончания консультировать семейный бизнес – небольшую сеть салонов красоты. Они разругались, Волгин-младший снял квартиру, начал скупать и перепродавать одежду, но увлечение не забросил.

– Он собирал папки с нераскрытыми делами, – продолжила Вика. – Понятия не имею, как добывал копии документов, снимков, расшифровок допросов. Перед нашим расставанием Глеб загорелся очередным висяком. Раньше без умолку болтал о своих «проектах», а про этот молчал. Как-то обмолвился, что скоро найдет неопровержимые доказательства. Смог ли он? Уже никто и никогда не узнает.