Пекин и Великая Китайская стена - Грицак Елена Николаевна - Страница 8

Великая Китайская стена

Утратив императора, знатные землевладельцы оказались в отчаянном положении. Решив использовать для борьбы с бунтовщиками давнишнего врага, они попросили маньчжурских князей о помощи, таким образом предоставив страну иноземцам. Заняв трон Китая, маньчжуры из династии Цин постарались привести в упадок военное дело, всячески подчеркивая символическую роль Великой стены. Прибывавшие в Китай иностранцы обязательно пересекали проходы, что, несомненно, производило сильное впечатление. Несмотря на разрушения и запущенный вид, стена и сегодня ошеломляет своим грандиозным видом. Начинаясь северо-восточнее Пекина, она гигантской змеей вьется по землям провинции Ляонин, идет на запад через Шаньси и Шэньси и заканчивается в Центральном Китае. В течение многих столетий Великая Китайская стена защищала империю от чужеземцев. Однако, имея важное оборонительное значение, она вовсе не препятствовала торговле Китая с соседними народами. В очередной раз утратив оборонительную роль, детище Шихуанди сохранило свои колоссальные формы и навсегда осталось самым впечатляющим памятником китайской архитектуры.

Трудно представить китайца, которого не переполняла бы гордость за творения великих предков. Подобные чувства испытывает каждый житель страны, хоть однажды видевший Великую Китайскую стену – свидетельство высокой культуры строительства и совершенства технической мысли. Совсем иные ощущения вызывают дворцы, огромные и красивые императорские дома Шихуанди, не сумевшие пережить своего создателя.

Одновременно с возведением стены император приступил к строительству своей новой резиденции. Если верить летописям, в начале правления «он трудился днем и ночью, заботясь о черноголовых, как по новым правилам называли себя жители Поднебесной империи. Однако в последние годы все его мысли занимало собственное благополучие». Невиданно роскошный дворец предполагалось построить в окрестностях Сяньяна (современный Сиань, провинция Шэньси), на берегу реки Вэйхэ. В главный город империи Цинь, как в Древний Рим, вели дороги и транспортные каналы, соединявшие столицу с другими крупными поселениями страны. Для сохранности наземных путей сообщения были унифицированы оси телег, чтобы широкие повозки не выходили за колею и не продавливали следы в мягкой почве. Все эти мероприятия способствовали развитию торговли, и в Цинь постепенно перестали быть средством обмена такие товары, как жемчуг, яшма, черепаховые щитки, серебро и олово. В качестве денег, наряду с единой медной монетой, стали употребляться золотые слитки.

Крепость в Сиане

По приказу владыки всем жителям Китая надлежало сдавать бронзовое оружие на переплавку. Из полученного металла лучшие скульпторы страны создали 12 статуй для украшения входа в жилище Сына неба. Вполне вероятно, что изъятие оружия проводилось с целью ослабления внутренних врагов. Во всяком случае именно эту цель преследовал Цинь Шихуанди, разрушив все крупные укрепления внутри Китая, которые могли бы послужить в случае восстаний.

Решив прославить себя грандиозными сооружениями, император не жалел средств. Из ближайших и отдаленных районов в столицу доставлялось все самое ценное, редкое и прекрасное: сияющие камни, изделия из благородных металлов, деревья с пахучей древесиной невиданной окраски – розовой и зеленоватой. Две части города, раскинувшегося по обоим берегам реки, соединял мост. Являясь чудом техники своего времени, он стал образцом для архитекторов Пекина.

Устроенные к северу от Вэйхэ жилые кварталы дополнялись широкими улицами, уютными аллеями, садами и великолепными дворцами знати. Южное побережье занимал императорский парк, по сути представлявший собой лес, точнее, заповедник, куда допускался только Шихуанди с семейством и свитой. Возведенный среди деревьев дворец по всем параметрам превосходил ранее известные сооружения. О величине главного здания можно судить по размерам парадного зала, по слухам вмещавшего 10 тысяч человек. Комнаты были заполнены колоколами и барабанами, пологами и занавесями, слугами и прекрасными наложницами. Все вещи всегда находились на своих местах, и даже люди не могли передвигаться без указаний.

Впрочем, столичное жилище императора было лишь лучшим из многих: ему принадлежало более 700 дворцов только в Китае, причем 300 из них располагались в окрестностях Сяньяна. Огромные усадьбы вблизи города составляли единый архитектурный ансамбль, в плане воссоздававший звездное небо. Почти все императорские дома строились по аналогии с теми, которые раньше принадлежали покоренным князьям. Захватив какую-либо область, Шихуанди приказывал зарисовать устройство главного дворца, с тем чтобы возвести себе точно такой же.

Формирование идеального государства, каковым хотел сделать Цинь Шихуанди свою империю, невозможно без соответствующих законов. Их разработкой занимались не только отдельные личности, от странствующих мудрецов и городских учителей до знатных вельмож, но и целые философские школы. Особого внимания монарха удостоился труд Шана Яна, впоследствии министра царства Цинь, знаменитого реформатора древности. «Если наказывать, то карать сурово за мелкие проступки, – гласил один из его законов, – и тогда исчезнут наказания, дела увенчаются успехом, а государство усилится. В древности люди были просты и честны, ныне же они хитры и лживы. Сегодня возврат к добродетели возможен только путем смертных казней и примирения справедливости с насилием». Взгляды Шана Яна согласовались с имперской философией. Немного позже, отраженные в обширном уголовном кодексе, они воплотились в законе, который в основном применялся к незнатным лицам.

Сопротивление власти в эпоху Цинь подавлялось жестоко, нередко с помощью изощренных видов смертной казни. За человека, нарушившего закон, как правило, отвечала вся семья. За серьезное преступление смерть грозила не только самому виновнику, но и всем его родичам в трех поколениях. Родственников казнили вместе с осужденным или превращали в рабов. Воры, растратчики общественных средств, неверные жены обычно наказывались отрезанием носа или разрубанием колен. Государственные преступники заканчивали жизнь в кипящих котлах; их разрубали пополам или на мелкие части, разрывали колесницами, закапывали живыми в землю, возводили на плаху, где измученному пытками человеку пробивали темень либо выламывали ребра. Отрубание головы считалось милостью, поскольку сулило быструю смерть.

Аристократы из покоренных царств – 120 тысяч богатых и знатных семейств – были насильно переселены в «пустующие земли и сильно горевали по этому поводу». Лишенные свободы, они жили в достатке, но под пристальным надзором слуг императора. В летописях сей акт назывался «великим очищением от сильных и красноречивых». Те, кто осмеливался возражать, подвергались смертной казни. С отменой прежних титулов главным критерием знатности признавались государственные заслуги.

«Если на тысячу человек, посвятивших себя земледелию, придется всего лишь один, знающий „Шицзин“ или „Шуцзин“ и показавший себя умным оратором, то вся страна откажется пахать», – утверждал Шан Ян. Связанные с именем Конфуция, эти книги олицетворяли благородство, провозглашали индивидуализм и неравенство, более того, призывали к неподчинению владыке, если тот ошибался. По указу Цинь Шихуанди все труды великого философа были брошены в костер на площади столицы, где сваренные в котлах и закопанные живыми погибли 460 конфуцианцев.

Запуганные чиновники боялись сказать правду, поэтому император не знал, что «злодеяний становится все больше, разбойников развелось без числа, дела ведутся все беспорядочней… На рынках империи сандалии дешевеют, а протезы для ног дорожают, поскольку бродягам отрубают ноги. Спасаясь от налогов, крестьяне убегают в горы целыми деревнями, казематы не вмещают узников, дороги переполнены осужденными в окровавленных рубашках…». Не подозревая о болезни владыки, но чувствуя ослабление власти, в конце его правления люди все чаще подавали голос. Однажды в городе появился камень с небрежно вырезанной фразой: «Шихуанди умрет, и землю империи разделят». Камень быстро убрали и расплавили в огне, вскоре казнив всех, кто жил поблизости от этого места. Поднимая камни ко дворцу Эфан, задуманному как дополнение императорской гробницы, каторжники тихо напевали песню: