Сага о Бельфлёрах - Оутс Джойс Кэрол - Страница 130

Ему удалось, сказал Сэм с кривой усмешкой, отговорить их от требования процентных отчислений с доходов Бельфлёров — от чистой прибыли. Они очень шумели по этому поводу, но ему пришлось пресечь это желание, как и другие, которые он считает второстепенными (телефоны, плиты с духовками, холодильники, разрешение купаться в Лейк-Нуар и пользоваться лодками Бельфлёров); но — только пообещав, что в договор будущего года все эти пункты будут включены.

— Будущего года!.. — произнес Ноэль, прижав ладони к груди.

— … ведь в конце концов, толковал я им, — продолжал Сэм, повышая голос, — мы приехали сюда, чтобы собирать фрукты, а они вот-вот начнут гнить или достанутся птицам. Эти прекрасные груши и персики… Да и яблоки тоже почти созрели. Нельзя терять ни минуты, ведь это тысячи акров! Я был с ними непреклонен, — закончил он.

Хайрам пошатнулся, так что Джасперу пришлось подхватить его.

— Процент от доходов… — шептал он. — Чистая прибыль…

— Мы разоримся, — сказал Ноэль. — Мы и так на грани разорения.

Гидеон поднялся и навис над Сэмом.

— Вы сами знаете, что это бред.

— Они возбуждены, немного выпили. У них есть своя воля, — сказал Сэм, пожимая плечами.

— Это ваша воля, а не их.

— Убедитесь сами! Пойдите и спросите, раз вы всё знаете!

— Процент от доходов… — хрипел Хайрам. — Чистая прибыль…

— Мы не верим ни в какое голосование, — заявил Джаспер. — И не признаем его.

— Что ж, ваше право! — сказал Сэм. Он развел руками, его улыбка стала еще шире, потом обмякла, но не исчезла. От него исходил терпкий запах алкоголя, солнца, пота. — У людей есть собственная воля, я не их лидер, я лишь представитель. Я им не указ — уж кого-кого, а меня вы обвинять не можете.

Гидеон схватил его за плечи, поволок к двери и вытолкнул вон.

— Лжец. Вымогатель, — сказал он.

У Сэма подогнулись колени, и он чуть не полетел носом на дорожку. Но удержал равновесие, выпрямился и сделал нервный, непристойный жест в сторону Гидеона.

— Ты, вымогатель, — сказал Гидеон.

— Бельфлёр, — бросил Сэм и удалился, не ускоряя шага.

Однако работники, казалось, были настроены серьезно, и некоторые из них решили, что стачка началась; кучка детей стала носиться по грушевому саду, сбивая плоды дубинками, давя ногами, бросаясь ими друг в друга. Раздавался то резкий визг, то взрывы смеха, и многие из пришлых, даже дети лет двенадцати-тринадцати, к десяти утра уже были полупьяны.

— Они разорят нас, — повторял Ноэль.

— Но ведь это лишь урожай фруктов, правда? — сказала Корнелия.

Однако в ее лице не было ни кровинки, она сидела в своем кресле нахохлившись, в свалявшемся и немного сдвинутом набок парике. Надо бы хорошенько его расчесать, а то создавалось впечатление, будто в нем устроили гнездо мыши.

— Сначала мы потеряем фрукты, — ровным голосом сказал Ноэль, — потом пшеницу, а потом и все остальное — молочную ферму, собственность в Рокленде и в Фоллз. Гипсовые рудники очевидно убыточны, титановые могут иссякнуть… Или рабочие забастуют. Да, они, без сомнения, забастуют, когда прослышат… Когда они узнают, как нас унизили.

— Была бы здорова Лея… — прошептала Корнелия.

— Лея! — воскликнул Ноэль и растерянно заморгал, словно, по своей старческой рассеянности, уже мысленно вычеркнул ее из числа живых.

Узнав о возмутительном поведении сезонных работников, молодежь тут же заявила, что они сами соберут фрукты. Пусть эти дурни лезут в свои автобусы и отправляются восвояси, паршивцы ленивые, Бельфлёры сами соберут свои фрукты, работенка-то непыльная.

Больше всех энтузиазма проявлял Гарт, но собралась целая компания, в основном городские дети из числа приехавших на лето; все они столпились вокруг него и галдели, заражаясь общим возбуждением. Помогать им вызвались почти все слуги — кроме совсем старых, разумеется; даже Паслён, несмотря на свой горб и вдавленную грудь (ведь из-за этого, наверное, взбираться по лестнице было для него мукой) тоже был готов взяться за работу. «С этой шушерой важно принять решение и не отступать ни на шаг!» — возбужденно говорил он всем подряд.

Молодежь возглавила процессию, которая направилась в сады, не позаботившись ни о шляпах, ни о перчатках, словно это была очередная игра; они насвистывали и пели, и шутливо нападали друг на друга с лестницами наперевес, словно бодливые бараны. Их рвение было столь пылким — они окликали друг друга сверху и снизу, бросали друг другу плоды, забирались на скрипящие от тяжести ветки на опасной высоте, — что прошло целых сорок пять минут (а солнце, хотя до полудня было еще далеко, жарило неумолимо), пока они начали терять силы; первой сдалась девочка из Синкфойлов: ее плотная, раскрасневшаяся кожа вдруг стала пугающе бледной.

— Кажется, я сейчас упаду в обморок, — пробормотала она и выронила корзину с персиками, так что та запрыгала по ступенькам стремянки вниз.

Вслед за ней потеряла сознание Вида (было и впрямь чудовищно жарко, солнце безжалостно палило сквозь листву); а потом младший из братьев Раш, он весь взмок, лазая вверх-вниз по стремянкам и хватая товарищей за лодыжки; а потом одна из девушек с кухни, хотя и была с виду ни дать ни взять неутомимая рабочая лошадка. Дети один за другим роняли корзины, так что персики катились во все стороны, а остальные поднимали их на смех: «Вот лентяи! Вы только взгляните! Слабаки!»

Но солнце совсем разъярилось, а никто из сборщиков не был привычен к тяжелой работе; собирать фрукты казалось плевым делом, но ведь приходилось постоянно тянуться вверх, поэтому быстро начинали ныть плечи, потом руки и ноги, по телу ручьями струился пот, перед глазами мелькали странные черные «мушки» и вскоре… вскоре в саду остались только Гарт, Паслён да еще с полдюжины слуг, которые с хмурым видом, но споро собирали персики. Однако солнце карабкалось все выше, и тогда остались только Гарт и Паслён, а потом, около трех часов, у Гарта вдруг случился внезапный и жесточайший приступ рвоты, и это был конец. Горбун, возможно, продолжил бы собирать до сумерек, если бы не оступился, когда в очередной раз лез наверх — его правая нога ушла вперед, левая назад и, резко взвизгнув, несчастный человечек полетел в раззяв стремянки лицом вниз, опрокинув на себя и ее и свою корзину (уже на две трети наполненную персиками). Так завершился сбор фруктов и для Паслёна.

Бельфлёры с отчаянием констатировали: как же мало они собрали!.. Когда фрукты высыпали в корзины объемом в бушель и расставили в ряд, их оказалось не больше трех дюжин; и бо́льшая часть плодов, отметил Гидеон, были битые.

Это безумие, думал он. Потом выпрямился — внизу спины стрельнуло, — и долго вглядывался в бескрайнюю зеленую шапку сада, под которой прятались сотни, нет, тысячи, спелых персиков. Это безумие, думал он, невидяще уставясь в небо.

Он покинул замок. Умчался на своем покрытом дорожной грязью белом двухместном «роллсе», прибавляя газу после каждого поворота, то и дело шаря в бардачке в поисках фляжки. Хотя, конечно, это было опасно, да еще, судя по звуку, двигатель барахлил, и это были не шутки, но какого черта, думал он, а в лицо ему бил ветер, отбрасывая волосы назад.

Рев мотора перешел в стук. Вот же у мастера руки-крюки, машину толком и не починили, с презрением подумал Гидеон и выжал педаль газа. Он вот-вот вырулит на шоссе, и тогда полетит со скоростью сто миль в час, туда, в Иннисфейл. Это был стук сердца, его неукротимого сердца. Отчаянного, мятущегося. Но в нем не было жалости, и он продолжал давить на педаль.

Он хотел взять с собой дочку, просто покататься. Ведь он так редко ее видел. Он любил ее, но почти не видел. Она вжалась в угол комнаты, немного напуганная его поведением (он был такой оживленный, игривый, на себя непохож), но она, конечно, согласилась бы поехать, если бы не Лили, сказавшая с неожиданной решительностью: «Нет. Ты гоняешь слишком быстро. Мы все это знаем. На тебе клеймо. Как и на моем муже. Не трогай ребенка».

(Поскольку мать Джермейн была больна, о девочке заботилась Лили. Она угощала ее печеньем с арахисовым маслом и деревенским хлебом со сливовым джемом; они делали украшения из ракушек. Нанизывали красивые бледно-голубые и желтоватые ракушки на длинные грубые нитки, чтобы получилось ожерелье; одно из них предназначалось для Джермейн в подарок на день рождения. Он же помнит, что через несколько дней у нее день рождения?.. Нет, он не помнил.)