Как я изучаю языки. Заметки полиглота - Ломб Като - Страница 24

Так что обращайте внимание на данные в словарях модели словоупотребления. Можно выписывать их в словник обязательно с управлением, то есть с предлогом, суффиксом, окончанием, посредством которых данное слово (глагол, существительное, прилагательное и т. д.) соединяется с другими словами. По своему вкусу и потребностям можно дополнять их одним-двумя словами.

За последние полтора-два десятилетия достигнуто немало успехов и в этой области. Мы имеем возможность изучать все языки мира по учебникам, созданным на основе самых современных методических принципов.

Я воспользуюсь курсивом, чтобы подчеркнуть: носитель каждого данного языка должен изучать иностранный язык по учебнику, написанному соотечественником учащегося. Важно это потому, что при изучении одного и того же иностранного языка представители разных наций сталкиваются с разными трудностями. Известный датский филолог и лингвометодист Отто Есперсен, например, расположил совершаемые в английском языке ошибки по нациям.

Позвольте и мне привести пример, когда то, что для одного народа – головоломка, для другого – само собой разумеется. Первым учебником русского языка, попавшим в Венгрию после Освобождения, был учебник Н. Потаповой. Изучая книгу, я удивлялась, почему отдельным вопросам, для нас совершенно естественным, в книге уделены многие страницы, а другие моменты, для нас, венгров, действительно трудные, объяснены только парой предложений. Взять хотя бы трудность перевода русского «где» и «куда», о чем в учебнике Н. Потаповой упоминалось часто. Я никак не могла понять, почему это необходимо так долго и подробно объяснять. В венгерском языке «где» и «куда» переводятся и употребляются точно так же, как и в русском. Гадала, пока не сообразила, что учебник был написан для французов и просто переведен у нас на венгерский. Дело в том, что во французском языке нет отдельных соответствий словам «где» и «куда»: и то и другое следует переводить одним словом oű. Естественно, что в учебнике, написанном для французов, на этот языковой факт следует обращать особое внимание.

Неправильно, по-моему, модное сейчас в методике школьного преподавания – а порою и университетского – использование элементарных школьных учебников стран изучаемого языка. Конечно, каждый взрослый, изучающий язык, в каком-то смысле ребенок. Но шести-семилетний ребенок страны изучаемого языка не знает слов только в написанной форме, однако словарный запас его – конечно, прежде всего пассивный – приближается к бытовому словарному запасу взрослого из того же окружения. А что делать изучающим венгерский язык полякам, русским, французам с венгерской школьной книгой для чтения, первое предложение которой «Свинопас взял свой рожок, и полились трели»?

Обычно мы говорим, пользуясь уже известными аналогиями, почерпнутыми отчасти из родного языка, отчасти из той суммы знаний, которые прочно усвоены нами в процессе изучения данного языка или предыдущих, если данный язык не первый.

Задачи, предлагаемые языковой ситуацией, мы стремимся решить, привлекая факты (правила, аналогии) другого известного нам языка. Или же мы стремимся воспользоваться уже имеющимся набором «колодок» изучаемого языка. Обобщая, можно сказать, что мы опираемся либо на межъязыковые, либо на внутренние сходства.

Ученые сформулировали бы этот тезис еще проще. Они сказали бы, что правила языка мы либо экстраполируем, либо интерполируем.

Говоря на иностранном языке, мы экстраполируем и интерполируем автоматически, инстинктивно. И эта инстинктивная деятельность и облегчает, и затрудняет усвоение иностранного языка.

Если не экстраполировать, то каждый иностранный язык придется изучать как первый, как родной язык. А это, как вы догадываетесь, было бы не самым идеальным решением.

По сравнению с нами ребенок является освобожденным учащимся, у которого практически нет никаких других дел, кроме овладения родным языком. К пяти годам он набирает уже около двух тысяч слов. Затем лексическое обогащение начинает идти медленнее; как утверждает ряд педагогов, в год ребенок такого возраста прибавляет уже только по 300–400 слов. Таким образом, выражать свои мысли и описывать окружающие явления с относительной полнотой он может лишь к 12–14 годам.

Что же касается взрослого, то еще до того, как он начинает изучать иностранный язык, у него имеется представление – хотя и не всегда, и не совсем осознанное – о бесконечном разнообразии иностранного языка. У него есть представление о единственном и множественном лице, о настоящем, прошедшем и будущем времени, о разнице между действием и событием, о многочисленных способах выражения мысли. И при изучении иностранного языка эти знания реализуются в его сознании автоматически.

Если же не интерполировать, то каждое отдельное слово, каждое отдельное предложение придется изучать как неповторимое явление. Как только – в случае глагола, например, – мы усвоили цепную связь между такими словами, скажем, как «читать – чтение – читатель – прочитанный», то в остальных языках (во всех языках) надо заменить лишь каждое соответствующее звено цепи, и обойма готова:

Расширение словарного запаса происходит посредством автоматической интерполяции: колодка имеется, нужно лишь выкроить новое явление.

Осознание и использование этих двух типов деятельности – поиск и нахождение межъязыковых и внутриязыковых аналогий – дают нам возможность ориентироваться в лабиринте иностранного языка. И все проблемы были бы решены, если бы языки следовали единым законам, не терпящим исключений. К сожалению, это не так.

Единых законов и не может быть, потому что то, чем долго пользуются, неизбежно снашивается или искажается. Было бы удивительно, если бы не потеряли форму перчатки, которыми утром пользуются, чтобы носить воду, мыть, брать с огня горячие вещи, днем – чтобы, скажем, кататься на лыжах, а вечером – украшать ими руки в театре.

Такими «перчатками», используемыми для множества целей, и являются факты языка. Естественно, что они изменяются: теряют форму и снашиваются, растягиваются и садятся. Теряется правильность форм. И больше всего снашивается язык на тех местах, где им более всего пользуются, – в повседневной речи.

Венгерские языковые методисты составили словарь из 40 чаще всего используемых английских глаголов («делать», «брать», «приходить», «идти», «есть», «пить» и т. п.). Все они оказались неправильными.

Легко перевести предложение о разложении белка протоплазмы на составные части. В научном языке международными оказываются не только слова, но и правила самого построения предложений. Достаточно одного только экстраполирования и интерполирования, чтобы добиться стопроцентного результата. Но горе тому, кто попытается выяснить, который час, дословно переводя венгерское предложение Hány óra van? («Сколько часов?»).

По-немецки это прозвучит «Как поздно сейчас?» (Wie spät ist es?), по-французски – «Какой час?» (Quelle heure est-il?), по-английски – «Что есть время?» (What is the time?), по-шведски – «Как много часов?» (Hur mycket är klockan?).

Изучающий иностранный язык идет по пути значительно более тернистому, чем овладевающий каким-либо другим навыком. Продвижение вперед осложняется автоматическим экстраи интерполированием, которое в языкознании называют трансференцией, интерференцией или перекрестными ассоциациями.

Тот, кто готовится стать врачом или инженером, не должен, начиная учебу, срочно ломать уже сложившиеся в его сознании представления относительно будущей профессии. В нем еще не укоренились ложные – ложные с точки зрения нового учебного материала – медицинские или инженерные знания, которые затрудняли бы усвоение учебного материала, «скрещивались» бы с ним.