Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич - Страница 39

Впрочем, для описанного выхода из нынешнего витка своего кризиса Израилю придется проявить милосердие либо стратегическое мышление, равно не свойственные, как мы слишком хорошо знаем по собственному опыту, либеральным «эффективным менеджерам», – равно как и их предшественникам (в том числе и по следованию примеру Британии), гитлеровским фашистам.

Как было показано выше, исторический успех Англии во многом был достигнут созданием для решения крайне сложных задач: финансовое регулирование, организация промышленной революции, управление колоссальной империей, – качественно новой в истории человечества производительной силы – науки. (В свою очередь стоит напомнить, что это стало возможным лишь благодаря уникальной ситуации скомпрометированности всех страт общества и его элиты, вынудившей привлекать к прямому управлению государством исследователей)

Понятно, что созданная в Англии наука была ориентирована на решение вопросов своего времени, свойственных прежде всего мануфактурному производству. Открытие законов механики, крупные физические открытия и разработка необходимых для этого разделов математики создала базис для создания средств производства, обеспечивших технологическое лидерство Англии.

Специфика тогдашних задач предопределила метафизический характер создаваемой и совершенствуемой для их решения науки: она рассматривала закономерности взятых по отдельности и в неизменности, без учета процессов их развития явлений преимущественно неживой природы, занимаясь прежде всего собиранием фактов и описанием явлений, а отнюдь не осмыслением их единства и процессов их эволюции.

Впрочем, этого было более чем достаточно для надежного обеспечения английского лидерства в тогдашнем мире (равно как и для развития сменявших друг друга конкурентов Англии – сначала короткое время Голландии, затем длительное время Франции).

Механистичность тогдашних научных подходов обусловила формирование атомистической картины мира и либерализма как доминирующей в соответствии с этой картиной идеологии. (Дополнительным фактором его расцвета именно в Англии являлась, как будет показано ниже, необходимость политического раздробления континентальной Европы, для чего надо было энергично создавать, пусть даже на почти пустом месте, и последовательно возбуждать локальные национализмы против империй, – а либерализм лучше всех других идеологических концепций соответствует решению подобных задач.)

Развитие промышленности привело к постепенному вытеснению из элиты европейских стран традиционной аристократии набирающей силу крупной буржуазией, что вызвало у аристократов естественную жажду если и не полноценного социального реванша, то, как минимум, прекращения снижения своей социальной значимости [65].

Однако для этого аристократам каждой сколь-нибудь значимой европейской страны необходимо было создать в качестве надежного источника своих высоких доходов собственную промышленность, причём (с учетом идущей полным ходом внутриевропейской конкуренции) значительно более эффективную и мощную, чем уже существовавшие в то время английская и французская [89].

А мировое лидерство Англии (до неё – Голландии и Испании) и конкурировавшей с ней Франции практически гарантированно блокировало возможность промышленного развития других европейских стран на уже достигнутом к тому времени технологическом уровне. Ведь, не имея крупных колоний (и даже гипотетической возможности захвата их), они, соответственно, не имели источников сырья и рынков сбыта.

В то же время для опережения лидеров путем создания более совершенного технологического базиса, для выхода на качественный новый уровень развития требовались новые фундаментальные знания: необходимо было создать принципиально новую науку, причём в первую очередь фундаментальную, для чего у большинства европейских стран не было культурных и управленческих предпосылок, позволяющих хотя бы поставить эту задачу.

В начавшей промышленную революцию и достигшей благодаря этому мирового лидерства Англии (как и в примыкавших к ней по уровню технологического развития Франции и Голландии) потребности в создании качественно новой науки не существовало и в принципе не могло возникнуть по тем же причинам, что и в настоящее время: такая наука сама по себе неминуемо породила бы новые технологии, которые подорвали бы мировое доминирование английских монополий, а тем самым – и саму Британскую империю в том виде, в котором она сложилась благодаря промышленной революции.

Источниками принципиально новой фундаментальной науки и, шире, порожденного ею принципиально нового мировоззрения, позволявших вырваться из колониальных по сути тисков английского либерализма, стали Германия и, в меньшей степени, Австрийская империя.

Они обе были лишены значимых с точки зрения участия в глобальной конкуренции колоний (и даже самой возможности захватить их) и эксплуатировались (хотя и не прямо, а опосредованно, через финансовые механизмы и заведомо неэквивалентную торговлю) Англией за счет её подавляющего технологического преимущества, однако решали после революций 1848–1849 годов полностью противоположные по сути задачи.

Если Германия находилась в процессе создания себя как некоего принципиально нового политического целого и нуждалась поэтому в новой науке как инструменте самосозидания, то Австрийская империя раздиралась жесточайшими внутренними национальными противоречиями и потому решала консервативную задачу самосохранения, а не революционную задачу рождения заново.

Именно это является фундаментальной причиной того, что Германия дала миру величайших революционеров XIX века – Гегеля и Маркса (не говоря об основоположнике физической экономии Фридрихе Листе), – а Австрийская (с 1867 года – Австро-Венгерская) империя в научном плане так и осталась безнадежной провинцией (за исключением технологий социальной инженерии, с блеском отработанных на создании украинцев, геноциде русинов, управлении поляками и контроле за хорватами и словенцами), с большим опозданием ограничившись реакционным, но отнюдь не революционным Фрейдом.

Объективная (да и субъективная – как психоисторического конкурентного оружия Англии) нацеленность либерализма как идеологии на разрушение самих основ феодальной институциональной системы и на свержение власти аристократии обрекало элиты Германии и Австрии на вынужденно жесткое противостояние ему в политике (включая подбор кадров в образовательных и научных учреждениях) и на опровержение его принципов и подходов в философии.

Однако успешная борьба с идеологией требует уничтожения прежде всего её основы – ценностей. Поэтому развитие фундаментальной науки в Германии началось (при, как минимум, энергичном покровительстве немецкой аристократии) именно с философии.

Возможно, был учтен и уникальный опыт высокого Средневековья, когда угроза кочевых нашествий потребовала массового сложного производства оружия. Для обеспечения такого массового производства было необходимо качественно снизить уровень подрывавшего производительные силы произвольного насилия со стороны феодалов и обуздать их постоянную агрессию против ремесленников. Гениальным решением стало коренное изменение общественного сознания в целом (как социальных верхов, так и низов), исподволь осуществленное католической церковью через тщательную и самоотверженную разработку всеобъемлющей и потому крайне эффективной с управленческой точки зрения религиозной доктрины [89].

Доспехи долгое время остававшейся непобедимой тяжелой европейской рыцарской конницы и всесокрушающая артиллерия – «последний довод королей»[88] – в конечном итоге были выкованы именно монастырскими теологами.