Камень 1993. Книга 1 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 30

Обернулся — увидел машину. Я замахал руками, водитель ударил по тормозам. От машины повеяло пылью, нагретым металлом, гарью от плохого бензина. Рыбак, или кто он там в непромокаемом плаще и дурацкой панамке, выскочил из машины, бросился ко мне, явно обуреваемый желанием наорать… Но что-то, по-видимому, было в моих глазах, раз он остановился и вопросительно дернул лоснящимся подбородком.

— Там, там! — кричал я, тыча рукой в сторону берега Каменки. — Посвети!

Мужик понял, что дело дрянь, и оказался порядочным. Молча, всего лишь кивнув, прыгнул в машину. Взревел двигатель, «Нива», подпрыгивая на кочках, рванула к берегу с включенным дальним светом. Давай, дядька, родной! Поднажми!

Я бежал перед «Нивой», потом параллельно, затем уже догонял ее… В свете фар между зарослями мелькнула какая-то тень — человеческий силуэт! Задергался, словно его застукали за чем-то постыдным, вскочил и нырнул в кусты. Я прибавил ходу — хорошо, что начал тренироваться. Мужику, видимо, тоже не понравился тот неизвестный, он выскочил из машины и, тяжело бухая рыбацкими сапожищами, побежал рядом со мной.

— Что там, парниш? — слегка клокочущим голосом спросил он. — Кого ловим?

Я помотал головой, открыл рот, и тут… Вовремя остановился, едва не споткнувшись о лежащее в траве тело. Светлые мокрые волосы, покрытые цветастой косынкой, разорванное черное платье в мелкий белый горошек задрано. Туфель на ногах нет, валяются неподалеку. Не сразу, но я узнал ее — девушка-археолог с раскопок, за кем отчаянно и безнадежно пытался ухаживать аспирант Тимофеев.

— Ох ты ж, господи!.. — булькнул рыбак, тоже остановившись.

Девушка еще была в сознании, но жизнь уходила из нее с каждым мгновением. Губы разбиты, скрюченные пальцы дрожат, под ногтями грязь — видимо, тащил он ее, а она не давалась, цеплялась за землю, за почву. Вон даже трава выдранная рядом лежит. Глаза навыкате, и кровь… Всюду просто море крови, по которой мы с мужиком пробежали, приняв за росу. И страшная рваная рана на шее девушки.

— Кто? — к горлу подступил предательский ком, но я все-таки выдержал. — Кто? Как он выглядел?

— Он… он… — девушка попыталась что-то сказать, и в этот миг жизнь окончательно ее покинула.

Я вздрогнул. Эти глаза… За свои настоящие пятьдесят два я повидал многое. В том числе трупы — в двадцатые годы нового века их тоже хватало. Но я никогда за все это время не видел уходящую жизнь. Девушка, убитая тварью-маньяком, была жестоко обезображена, даже почти что выпотрошена местами. Вот только страшнее всего оказался тот самый момент, когда глаза страдающего человека, полные боли, внезапно обретают умиротворение, стекленеют, а сам человек за мгновение превращается в поломанную реалистичную куклу. Мертвую куклу.

А я ничего даже не успел сделать. Просто не смог бы — слишком быстро она ушла.

— Поешь, сын, — отец в очередной раз мягко придвинул ко мне тарелку с дымящейся манной кашей и маслом.

Хотя, нет. Она уже не дымилась, даже успела покрыться застывшей корочкой. Сколько я так сидел, уставившись в кухонные обои, сложно сказать.

Как выдержал до конца смены, не помню. Спасибо тому мужику, вместе вернулись к проходной, наорали на перепуганного до полусмерти Пал Саныча, который так и не вызвал милицию. Виктор Иванович пытался меня отпоить чаем, но у меня к горлу постоянно подступал ком. Не помню, как приехала милиция, прокурорские, какие-то странные люди в штатском. Скорая помощь, которую я запомнил, потому что это была американская «Шевроле». Такие чудом попали в девяностых в российские города и еще большим чудом в наш Новокаменск.

А еще я запомнил Машу, старшую сестру Вероники. Она приехала на одной из прокурорских машин. Но опрашивал меня ее коллега — кудрявый мужик с вытянутым лицом. Помню, что я рассказывал ему все четко и по существу. Как услышал крики, побежал проверять, привлек проезжающего мимо рыбака на «Ниве». Как вместе с ним мы заметили убегающего человека, затем наткнулись на труп. И нет, к сожалению, никаких примет. Мужчина, телосложение скорее худощавое, двигался ловко — собственно, все.

— Он ведь не должен был никого убить, — глухо сказал я, и отец вздрогнул. — Должен был исчезнуть… Что же пошло не так?

— Сынок, ты чего? — взволнованно спросил он. — Ты про кого сейчас? Откуда ты знаешь?

Кажется, я настолько погрузился в раздумья, что начал говорить вслух. И причем совершенно не то, что надо бы.

— Маша говорила, — я взял себя в руки и снова решил воспользоваться репутацией старшей Терешенко, — что маньяк еще месяц точно не будет убивать. Прятаться будет, затаится. А то и больше месяца. Но… сам видишь.

Неожиданно зазвонил телефон.

Он бежал. Скрывался от погони, заметая следы. Утопил в реке нож, потом сжигал в бочке окровавленную одежду, а остатки ее закапывал в землю. Нет, нельзя было так подставляться, опасно! Слишком сильно его охватили эмоции. Слишком сильно и слишком рано.

Он хотел ту белокурую девушку, завершенный эскиз гениального художника. Но подумал, что она не идеал, увидев ее с другим. Не нужно было торопиться, нужно было дождаться конца сеанса и посмотреть, как у них все прошло. Проверить свои подозрения. Вот только злость и необузданное желание найти идеал прямо сегодня и обладать мечтой взяли верх. В итоге его снова постигла неудача, и пришлось браться за скальпель.

Кабинет следователя Ерохина

— Что думаете, Мария? — Олег Дмитриевич Ерохин, старший следователь по особо важным делам, стряхнул пепел в стеклянную вазочку.

— Его что-то встревожило, — Маша тоже затянулась сигаретой.

Дома она не курила, во всяком случае при сестрах. Катька совсем мелкая, а Вероника… слишком правильная. А вот на службе можно было расслабиться. Хотя, конечно, так говорить некорректно — расслабишься тут, когда маньяк убил еще одну девушку спустя всего несколько дней. Причем настолько жестоким способом, что Маше даже хотелось написать рапорт с просьбой об отставке. Правда, желание улетучилось, когда она успокоилась — что ни говори, плюсов в ее службе было больше, чем минусов.

— С цепи сорвался, — добавил Рогов, суровый опер с обгоревшим лицом.

— Это-то и понятно, но почему? — терпеливо уточнил Ерохин.

В кабинете уже было накурено так, что портрет президента Ельцина почти заволокло дымом. Маша встала с хлипкого клееного стула, открыла пошире окно, подложила под растрескавшуюся раму сложенную бумажку. С улицы потянуло жарким воздухом, но даже это было гораздо лучше, чем дышать сигаретным дымом от смолящей в полном составе рабочей группы. Милиция с прокуратурой трудились в тесной связке, и в команду отобрали лучших. Маша себя скромно таковой не считала, но Ерохин был о ней весьма хорошего мнения. И даже прочил ей в будущем карьеру в региональной столице.

— В соседней области, — начал Борисов, следак из районного отдела, — ловили насильника. Парень долго скрывался, не могли на него выйти никак. Это мне друган рассказывал, вместе в армейке служили. Так вот. Число эпизодов зашкалило осенью, потом спад зимой, и по весне опять пик. Все думали, головы ломали, как он выбирает жертв. Цвет волос не важен, возраст тоже не особо. Там и страшные, и жирные были… Маша, вы извините, что я так о женщинах.

— Ничего, — Терешенко покачала головой. — Мы же сейчас работу обсуждаем…

— А он, собака такая, — продолжил Борисов, — западал на женские сапоги. Чем выше, как у этих, путан, тем лучше. Его так и прозвали — Сапожник. Летом он по понятным причинам был не очень активен, а вот с приходом, скажем, осенних дождей…

— Здесь ничего нового, — Маша пожала плечами. — Все жертвы — блондинки, и эта, последняя, тоже. Молодые, симпатичные. Ни одной неблагополучной — наркоманок там или тех же путан. Одежда самая простая… Хотя вы правы, Алексей Викторович, надо еще раз посмотреть, в чем они были — вдруг есть общая деталь.