Инженер Средневековья - Франковски Лео - Страница 8

• Предыдущая
• 8/57
• Следующая

«Мерцающий свет», под которым он спал в гостинице «Красные ворота», сделал больше, нежели просто осветил путь из транспортационной капсулы. Он уничтожил в нем все чужеродные микроорганизмы и дал полный иммунитет от всех болезней.

Одно из главных преимуществ перемещений во времени — то, что у тебя есть возможность сделать важные дела. Я провел большую часть своей жизни, помогая строить техническую цивилизацию в 63 веке до нашей эры. Она обеспечивает нас большинством нашего персонала и некоторыми очень сложными технологиями. А также там просто приятно жить.

— Раз уж речь зашла о болезнях, Том, что там у этого священника?

— У отца Игнация? Ничего. С ним все в порядке.

— Но эти огромные ступни в мозолях?

— Это не болезнь. Так обычно выглядят ступни человека, всю жизнь ходившего босиком по камням и снегу.

Голая официантка, улыбаясь, объявила ленч, и мы сделали перерыв.

К часу дня мы вновь вернулись к экрану.

— Вставай, Конрад! Вставай!

Отец Игнаций тряс меня за плечо. Я находился в темной, вонючей, задымленной хижине с бревенчатыми стенами, земляным полом и соломенной крышей. Я все вспомнил. Босоногий святой. Снег. Тринадцатый век.

— Да-да, отец. Я проснулся. Что случилось?

— Ничего не случилось. Бог счел нужным подарить нам новый день. Как истинные христиане, мы не должны растратить его дар впустую. Пойдем, нам пора отправляться в путь.

— О да. Конечно. — Я начал собирать свои вещи. — Угли еще теплые. Давай приготовим завтрак и попьем кофе перед дорогой.

— Что? Есть сразу после пробуждения? Это привычка лентяев. Пойдем. Я уже попрощался с хозяином, и теперь нужно поторопиться.

Мне всегда почему-то бывает трудно отстаивать свою позицию на голодный желудок, и вскоре мы уже брели на север в тусклом свете зарождающегося дня. По мере приближения к реке Дунаец снега становилось меньше. Мы обнаружили маленькую деревянную пристань, но лодки там не было.

— Зачем же было так спешить, отец? Лодка отплыла без нас?

— Да. Вчера утром, и это была последняя лодка в этом году. Тебе не следовало терять сознание так рано, Конрад.

— Я просто заснул.

— Мне показалось, что ты потерял сознание. Затем я выслушал исповеди наших добрых хозяев — Ивана и Марии, и помолился за их семью. Они сказали мне про лодку.

— Какой нам прок от уплывшей лодки?

— Правильно, уплывшей. Но с командой из двух человек. Рулевой и странствующий поэт — бездельник, бесполезный тип. Несмотря на снег и дождь, уровень воды в реке все еще низкий, и человек шесть было бы лучше, чем двое. Возможно, Бог распорядится так, что мы найдем их севшими на мель и нуждающимися в нашей помощи.

Мы шагали по тропе вдоль реки.

— Что ж, пойдем. Но, по правде говоря, у меня больше нет надобности добираться до Кракова. Моего дома там нет. У меня вообще больше нет дома. Нет матери. Нет работы.

Я чувствовал, что попал в западню, и с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться.

— Мы будем молиться за твою мать, сын мой. Не забывай, что она не умерла, она просто где-то еще. Что же до твоего дома, это всего лишь материальное препятствие, и при необходимости его можно устранить. Ты образованный, здоровый молодой человек — ну, может быть, слегка высоковат, — и тебе будет несложно найти подходящую работу. Я уже упоминал, что у меня есть задание в Кракове. Оно состоит в том, чтобы возглавить отдел переписчиков францисканского монастыря. Мне приказано увеличить число переписчиков и основать хорошую библиотеку. Ты умеешь читать и писать, и ты говорил мне, что знаешь алгебру и Эвклидову геометрию.

Не говоря уже об аналитической геометрии, интегральном и дифференциальном исчислении и компьютерном программировании, подумал я.

— Ты предлагаешь мне работать на тебя в качестве переписчика?

— А почему бы нет? Ты сказал, что твоя предыдущая работа в основном была у чертежной доски. Судя по твоему описанию, это нечто вроде копировального стола.

— Хм. — Мысль о постоянной работе немного взбодрила меня.

Я вырос в стране, где политика правительства основана на в общем-то разумных социалистических принципах. Хотя подобная система и не одобряет чрезмерного обогащения, она все же гарантирует, что обо всех людях будет проявлена забота. А вот из уроков истории я помнил, что в тринадцатом веке правительство позволяло народу — своим соотечественникам — умирать с голоду!

— Мне отчасти нравится твое предложение, хотя есть и некоторые проблемы. Во-первых, я не думаю, что готов принять постриг.

— Я согласен с тобой, сын мой. Ты не готов к такому внезапному решению, но в этом нет надобности. Тебя возьмут в качестве брата-мирянина, и ты не должен будешь давать обет.

— Следующая проблема заключается в том, что я не знаю, справлюсь ли с работой переписчика. Это не совсем то, чем мне приходилось заниматься раньше.

— Я тоже не знаю этого, сын мой, и поэтому мое предложение предварительное и временное — по меньшей мере на зимний период.

— Затем еще вопрос о вознаграждении за мой труд, отец. Каковы расценки за работу?

— У меня нет ни малейшего представления о расценках в Кракове. Когда спрос большой, а переписчиков мало, оплата может быть очень высокой. В любом случае тебе гарантируется крыша над головой и еда в желудке.

— Тогда отлично, отец. Я согласен работать на тебя в течение некоторого времени на твоих условиях.

Снегопад закончился. Небо было ярко-синего цвета, а вечнозеленые деревья немного оживляли унылый ландшафт.

— Вот и замечательно! Я рад, что все устроилось, ведь я беспокоюсь о тебе. Теперь вот что. У меня к тебе тысячи вопросов. Вчера, будучи твоим исповедником, я должен был сосредоточить внимание на твоих грехах. Сегодня же я твой спутник и будущий работодатель, и поэтому имею право задавать вопросы по своему усмотрению. Теперь скажи мне, прав ли я. Ты родился в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году от Рождества Христова?

— Верно, отец.

— В двадцатом веке! Расскажи мне про церковь, сын мой! Папа все еще правит из Рима? Им повелевают немцы?

— Папа главенствует в Ватикане; светская власть не имеет над ним силы. Немцев оттеснили к северу от Альп и к западу от Одры.

— А сам Папа — что с ним? — Священник дрожал от волнения.

— Его зовут Иоанн Павел II, и — тебе это понравится — он, как и ты, поляк, урожденный Кароль Войтыла. Хороший человек и замечательный Папа.

— О, превосходно! Сын мой, твои слова наполняют мое сердце радостью!

Этот необычайно стойкий человек, босиком перешедший через Альпы, молившийся в глубоких сугробах, остановился, и по его обветренных щекам заструились слезы.

Через некоторое время мы вновь пустились в путь до Кракова по дороге вдоль реки.

— А что стало с моим орденом, сын мой? Расскажи мне о последователях Франциска Ассизского.

— С радостью, потому что тебе будет приятно услышать об этом. Основатель известен исключительно как Святой Франциск Ассизский. Орден францисканцев жив и процветает в двадцатом веке. Я был знаком с одним из его представителей и считал этого человека своим другом. В колледже мы были в одной фехтовальной команде, он хорошо владел саблей, а я частенько побеждал его рапирой.

Игнаций остановился, крепко обнял меня, пригнул мою голову и расцеловал в обе щеки. Я почувствовал себя неловко. В мое время, мужчины отказались от древнего славянского обычая целовать друг друга; возможно, потому, что за гомосексуализм хотя и не преследовали, но и не поощряли, и нормальные мужчины не хотели ассоциироваться с другими.

— Я вижу, что обидел тебя, сын мой.

— Нет, все в порядке. Просто со временем обычаи меняются.

— Прости. Что ты еще помнишь?

— О францисканцах? Погоди… Да, я помню, что видел древнюю медную табличку, где говорилось о большой церкви, почти что соборе, которая была построена Генрихом Благочестивым для францисканцев в 1237 году. Эта церковь до сих пор стоит в Кракове.

• Предыдущая
• 8/57
• Следующая