Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 29

— Подарки передавал? Передавал, стало быть, помнит. А что не приезжал, так княжий работник, занятой человек. Примет, и не сомневайся, где семеро, там и восьмая пристроится. Я его мальчонкой белобрысым помню, жалостливый был, добрый.

— Люди меняются, — вздохнула Зорька.

— Ну, ежели не примет, так обратно поедем, делов-то, — ласково произнес Крыж, даря малую надежду, но Зорька ему не поверила, слишком хорошо она знала свою родню.

Возок догнал ярыжников[4], тянувших по левому берегу Колокши против течения груженый седым камнем струг. Грязные изнуренные тяжким трудом мужички все ж приосанились и оскалились улыбками при виде хорошенькой девки. Зорька смущенно спряталась за дядькой.

— А на что им столько камня? — спросила она.

— Так втолковывал же тебе — князь — камнетес, храм какой поновляет али новый строит.

— Камень же серый, неприглядный, разве его можно на храм? Храмы, сказывают, в градах белокаменные. Деди… так мне сказывали.

— Ну, может, их довезут да в реке промоют. Откуда мне знать, — буркнул Крыж.

— Эй, отец, дочь за меня отдашь, я холостой⁈ — проорал один из ярыг, с копной нечесаных волос и разбойничьим хитрым взглядом.

— Вот видишь, — шепнул Крыж Зорьке, — женихов тут под каждым кустом, только выбирай.

— Такого-то мне не надобно, — Зорька ближе притерлась к дядьке.

— Эй, ладушка, пойдешь за меня⁈ — продолжал в спину орать «жених», забавляя работяг.

— Как птаха в твоем гнезде птенцов высидит, так свататься приходи! — зло выкрикнула ему в ответ Зорька, мстя не этому косматому шутнику, а деревенскому парню с паволокой волос.

За спиной грянул дружный хохот, что ответил косматый, Зорька не услышала, Крыж от греха подальше пустил лошадку в галоп.

— Так-то шутить здесь не надобно, осторожней надобно быть, — проворчал он. — Чай, не дома.

— Не дома, — эхом повторила за ним Зорька, снова впадая в тоску.

— В граде народец разный, сразу и не разберешь — кто есть кто, — нудел дядька, — а ты со всеми будь приветливой, долу очи опускай. А ну как вот такой лохматый тиуном княжьим окажется али боярином каким.

— Чего ж еще боярам делать, как только в драных рубахах камни вдоль реки таскать, — не удержалась от издевки Зорька.

— Поучи — поучи старого, — сокрушенно покачал головой дядька. — распустил тебя Векша, ни почтения, ни смирения. Битой будешь при муже ходить, попомни мои слова.

Но Зорька уж не слушала ворчания, она увидела Юрьев. Стольный град князя Святослава Всеволодовича сбегал с пологого холма серыми домишками посада. То тут, то там избы, что грибы по осени, прорастали за тыном городни, не помещаясь в кольце деревянных стен. На холме за мощным валом стояла крепость повыше и понадежней, с пряслами и восьмигранниками башенок по кругу, за ней виднелись маковки церквей и крыши теремов. Там, в детинце, и жил князь с боярами, приезжал окормить чад епископ из Владимира, туда, стащив по сходням причала, поволокут ярыжники тяжелую ношу — седые камни.

Что и говорить, красиво… но боязно, как примет новая родня, удастся ли обустроиться и назвать Юрьев своим градом? Любоваться надобно да от радости ликовать, а на душе камень тяжелее тех, что на стругах плыли по Колокше, и так хотелось домой, на родную лежанку, к очагу, а потом побежать за буренушкой на луг, с озорной хворостинкой в руках, и чтобы ступни касались прогретой за день землицы. А в граде небось босыми не ходят, не положено, засовывают ноги в тесные поршни.

— Люди добрые, не подскажете, как найти Вольгу Верхуславича, камнереза княжьего? — нараспев, что псалом, проговорил Крыж, останавливаясь перед воротниками.

Те переглянулись, зашептались, разглядывая чужака.

— Тебе, старче, зачем он надобен? — сурово спросил тот, что постарше.

— Племянницу ему везу на житье, сиротку, сестры покойной дочь. Одна одинешенька осталась, — всплакнул Крыж, утирая невидимую слезу.

Воротники снова переглянулись. Старший задумчиво пригладил бороду, разглядывая притихшую Зорьку.

— Веди их к тысяцкому, он разберется, — наконец произнес он, вздыхая.

Молодой воротник кивнул, мол, поезжайте за мной, и возок застучал по деревянному настилу юрьевских улиц.

[1] Уй — дядька по матери.

[2] Сестринича — племянница

[3] Рухлядь — мех.

[4] Ярыжники — бурлаки.

Все то здесь не так как дома — улицы тесные, дворы один к другому лепятся, собаки ленивые, лишний раз и не тявкнут. А народу-то сколько — мужи, бабы, детишки, и все по своим делам спешат, пройдут и не оглянутся, не раскланяются честь по чести. Новые люди в град въехали, а местным и дела до них нет. Деревенские уж выбежали бы за плетень, разговор завели, вопросами засыпали бы, а в Юрьеве, ежели кто и бросит украдкой любопытный взгляд, так тут же и отведет, мало ли таких гостей захаживает.

Воротник повелел возок кинуть у опустевшего торга. Время вечернее, лавки затворились, коробейники разбрелись.

— Да как же бросить? — заволновался Крыж. — А ежели добро растащат, сиротку обидят?

— Отроки приглядят, — указал воротник на дремавших на ступенях деревянной церквушки ратных.

— Такие приглядят, и самих вынесут, — проворчал Крыж, но все ж спрыгнул с возка и принялся привязывать кобылку к коновязи.

Зорька соскользнула на землю вслед за дядькой, отряхнула подол. Волнение усиливалось, не давая спокойно дышать. Боязно, как же боязно!

Воротник повел гостей вверх к самому детинцу, провел через внутренний вал, под надвратной церковью с позолоченным куполом. Зорька торопливо перекрестилась.

За стенами внутреннего града царила чистота, роскошь и показная сытость, не иначе ларец с самоцветами. Такой красотищи Зорька отродясь не видывала. Убранные кружевной резьбой терема со светлицами, высоким крыльцом и многочисленными подклетями. А заборы-то какие чудные — не косые жерди, чтоб курам не перебраться, а гладкие доски, деревянными цветами да завитками трав прорастающие.

— Вишь, как люди живут, — закивал головой дядька, — чего ж так-то не пожить.

— Да и у нас не хуже, просторней, — из вредности запротестовала Зорька.

И тут она увидела его… Огромный белокаменный собор, еще без купола, но уже поднявшийся двумя ярусами к синему небу. У его подножий лежали груды камней — серых невзрачных, как на струге, и уже белоснежных, что первый снег, обтесанных опытной рукой. Вот она отгадка, как камень разоблачается. А по стенам нового храма разбегались, путаясь ветвями, диковинные деревья, в их кронах прятались птицы, выступали китоврасы да сирины, грозные неведомые звери дремали на крепких лапах.

— Вот это да! — вырвался из груди восторг.

Глаза разбегались, смотреть да не пересмотреть.

— Диво дивное, — согласился Крыж.

— Наши умельцы режут да из булгар, пришлые, — пояснил воротник. — Райский сад творят. А там святые угодники, уж почти готовы, — указал он на самый верх.

— А вон тот кто? — показала Зорька на высокого каменного воина с тонким копьем в руке.

— Так то ж сам Георгий Победоносец.

— Кудрявый, — залюбовалась Зорька, — надо же, каждую кудряшку выбили, так-то искусно.

— И в самом Владимире Златоверхом такого чуда нет, князь наш расстарался.

— Вот видишь, а ты ехать не хотела, — шепнул Крыж.

Они пошли дальше, а Зорька все оглядывалась и оглядывалась на белоснежного великана, медленно заворачивавшегося в вечерний сумрак.

Долгий путь закончился у распахнутых ворот большого двора. Гостей оставили ждать в уголке под забором. Воротник убежал в крепкие хоромы.

Странно, но волнение отступило, видно заблудилось среди ветвей райского каменного узора.

— А зачем нам к тысяцкому, ежели нам к нему и не надобно? — тихо проговорила Зорька. — Отчего сразу к дядьке не повели, а уж он бы сам и решил — нужна я ему или не нужна?

— Порядок должно такой, — почесал затылок Крыж. — Пошли, нас зовут, — дернул он племянницу за рукав, увидев, что им машут с крыльца.