Чудно узорочье твое (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 27

Лида зашла в вокзал. Она сдалась, отступила. Колмаков ее предал. Пусть едет с другой, скатертью дорога. Он такой же как все, обыкновенный, этой Полине можно только посочувствовать — утром целует одну, а едет с другой. Впрочем, он целовался из жалости, бросил как нищенке монету, это не считается.

Тетрадный листок так и болтался словно платочек, зажатый двумя пальцами. Лида скомкала его, собираясь выкинуть в урну, но не смогла. Прислонилась спиной к холодной стене, развернула письмо и начала читать: «Я тут успел кое-что узнать, — поплыли округлые буквы. — Ты говорила, что помнишь отца на арене, так вот, натолкнуло это меня на мысль. В общем я спросил у Митьки, как фамилия твоей матери, у него же Линькин. Оказывается, его родной тетки по мужу фамилия — Горяева, не Скоркина. Как же так? Митька мне признался, что тебя нашли на вокзале. Я успел сегодня пробежаться по циркам, на авось, конечно. Спрашивал — не знавали ли они в стародавние времена такого артиста Федора Скоркина. Я думаю, Линькиным досталась твоя настоящая метрика, значит отец — Федор, ты же Федоровна. Пишу спутанно, извини. Не так уж и много бегать пришлось. В общем старый работник сцены на Садово-Триумфальной признал его. Лида, крепись, твой отец погиб в восемнадцатом во время представления, сорвался с высоты, что-то там с креплением было не в порядке. Мать забрала тебя и уехала к свекрови в Саратов. Но мы знаем, что не забрала, что-то случилось. Лида, Скоркины — это не такая распространенная фамилия. Можно поискать твою родню в Саратове. Ты сможешь больше узнать о родителях. Если они цирковые, можно в местный цирк сходить». Письмо резко обрывалось, хотя, почему резко, что хотел, Николай уже написал. Вот так просто, за пару часов взял и столько нарыл.

— Спасибо, Коля, — поцеловала Лида письмо.

Злость прошла. Да, он откупался от нее заботой — устроил в экспедицию, оставил комнату, навел мосты, чтобы была возможность потом перевестись в Коломенское, даже нашел ее корни, дал шанс в будущем обрести родню, и все лишь для того, чтобы она не обижалась, чтобы отпустила с другой. «Поезжай, Коля, спокойно, я не сержусь». Лида бережно положила письмо в карман.

— Валенки не нужны, а вот кому валенки? Хорошие валенки, сносу не будет, — рассекая людское море, с большими валенками в руках двигался лохматый деревенского вида мужик, пытаясь всунуть отъезжающим на север пассажирам свой теплый товар.

— Валенки? — встрепенулась Лида.

— Хорошие валенки, — тут же подлетел к ней лохматый мужик, от него пахнуло перегаром, смешенным с луком. — Мужу, брату, жениху. Бери, зацелует на радостях. Гляди, какие толстые, войлок плотный, — показал он край.

— Они какие-то большие, — с сомнение посмотрела Лида.

— А твой что ж, махонький? — удивленно вскинул он жесткие словно проволока брови.

— Ну, не махонький, но и не оглобля, как бы с ноги не соскочили.

— Так носок на кой тогда, — высокомерно проговорил продавец, — а с портянками так еще ладней будет. Бери, не пожалеет. Новенькие, по своей ноге разомнет, в мороз не нарадуется.

— Это да, — не смогла не согласиться Лида.

И тут она поняла, что у нее нет денег, только мелочь на проезд. Как же быть, ведь и вправду добротный товар, а у Коли только хлипкие ботиночки, еще не известно, влезут ли в них теплые носки Эльзы?

— А не возьмете взамен сумку? — ни секунду не раздумывая, предложила покупательница самую дорогую сердцу вещь, и видя, что мужик недовольно нахмурился, стала тоже расхваливать свой товар: — Отличная ковровая сумка, одних павлинов по две штуки с каждой стороны. А вместительная, даже валенки ваши засунуть можно. Старинная работа, таких больше не делают.

— Да ну, на кой она мне, — разочарованно махнул рукой мужик, собираясь уходить. — Да и ношеная, вон по шву уж затертая.

— А… а у меня еще юбка есть, — вытянула Лида край материи. — Новая, почти неношеная. Вы же из деревни? Может, дочке возьмете, еще вот бусы, — она зарылась в сумке и вытащила нить бисера. — Смотрите, красота же?

— Такого добра у нас и самих, — буркнул мужик. — Разве что на обувку вот твою я б сменял, ладная обувка, — он указал на румынки.

— Но они гораздо дороже стоят, — пробормотала Лила, — и в чем я тогда домой пойду?

— А это не моя забота, — почувствовав Лидину слабину, принял мужик холодно-равнодушный вид. — Нет, так я пошел, недосуг мне здесь выстаивать.

И он демонстративно развернулся спиной.

— П-подождите! — отчаянно почти крикнула Лида. — В-вот, возьмите, — и она начала торопливо развязывать шнурки.

Пальцы плохо слушались, как бы предупреждая хозяйку о последствиях. «Коле нужны валенки, он столько для меня сделал, а мне, что ж, обуви для него жалко», — отругала себя Лида и стащила правый ботинок.

— Я сейчас, сейчас, — сняла она и левый. — Вот, берите.

— Другой разговор, — торопливо всучив покупательнице валенки, сцапал румынки мужик.

— Грабят! Грабят! — раздался рядом визгливый женский голос. — Люди добрые, смотрите что делается-то, девчонку разувают!

Шумевшая женщина показалась Лиде знакомой, не она ли сторожила ее сумку на вокзале в прошлый раз? Да точно она, вон и курносенькие близняшки рядом крутятся. Живут они здесь, что ли?

— Чего орешь, дура⁈ — попытался успокоить горластую тетку мужик. — Она мне сама отдала.

— Дяденьки милиционеры, тут девушку грабят! — закричали уже на два голоса близняшки. — Дяденьки милиционеры, быстрее!

— Что здесь происходит? — сквозь расступившуюся толпу шли два подтянутых сотрудника в синих шинелях.

Мужик заметался, пытаясь скрыться, но крепкие пассажиры сомкнули ряды.

— Разул ирод девку, — указала женщина. — Сама видела — пригрозил, мол, сымай, она, сердешная, и сняла.

— Да врет гадина, врет! — возмутился мужик, делая еще одну отчаянную попытку пробиться вон из круга.

— Разберемся, — сухо произнес один из патрульных, — рассматривая Лидины носки. — Документы имеются?

— Конечно, — полезла Лида в сумку. — Это недоразумение, мы поменялись, я ему ботинки, а он мне валенки. Мне для… мужа, он на север едет. Он реставратор, научный сотрудник, в Вологодский музей пригласили, — зачем-то посчитала она нужным добавить, — в Вологде же холодно.

— Холодно — холодно, — подтвердил мужик, активно кивая, и тут он зашвырнул румынками в крайнего милиционера и, яростно толкнув людскую стену, пробил в ней брешь.

— Стоять! — заорал патрульный, пускаясь в погоню.

Мужик ломанулся к выходу. Все пришло в движение.

— Ловите, ловите!!!

Лида растерянно смотрела в спины удаляющимся синим шинелям.

— Вот, тетенька, ваша обувка, — протянули ей девочки ботинки.

— Так неудобно получилось, его валенки вот, у меня остались, — пробормотала Лида, все же обуваясь.

— Какие там его, — возмутилась маленькая спасительница Лидиных румынок. — Это ж Митяй, тот еще ворюга, там стащил, тута продает, аспид.

— А на вид трудовой человек, от земли, — удивленно захлопала Лида ресницами.

— Отродясь тяжелее стакана ничего не держал, — подтвердила и мать девчонок.

— А как же валенки? Раз они ворованные, их надо вернуть, — протянула Лида женщине свою «покупку».

— Забирай, заслужила, — словно хозяйка милостиво разрешила тетка. — Где теперь тех хозяев искать, твоему ученому нужнее.

И тут раздался призывный паровозный гудок. Он оглушил Лиду, перехватил дыхание. Коля уезжает!

— Коля уезжает, — жалобно прошептала она.

— Так беги, чего ж тут стоять, — всунула валенки в руки Лиде благодетельница.

И Лида, зажав валенки под мышкой, с хлопающей по боку сумкой, бросилась на перрон. Поезд тронулся, вагоны пришли в движение. Какой вагон? Восьмой? Где восьмой?

Лида, натыкаясь на провожающих бежала параллельно ускоряющемуся поезду, глотая едкий пахнущий лесным костром пар.

— Лида, что ты делаешь⁈ — где-то боковым зрением она заметила Митю. — Лида, вернись! Не позорься!