Сладкий обман (ЛП) - Акваа К. - Страница 17

Его лицо не хмурится, мягкое дыхание срывается с его румяных розовых губ, ожидая, что я спрошу его о чем-то еще. Его запястье все еще находится в моей руке, но проходит секунда, затем другая, и его тело напрягается.

Медленно, но верно я чувствую, как Ремо вырывает свою руку из моего захвата. Он делает небольшой шаг в сторону, и моя рука опускается на бок. Он отрывисто кивает мне, не отводя взгляда.

Я вижу, как нетерпеливо подрагивает его челюсть, и мое сердце падает.

— Еда всегда есть в холодильнике, если ты голодна. Я пойду переоденусь.

Затем он проходит мимо меня, оставляя в атмосфере только свой запах.

Глубоко вдыхая и медленно выдыхая, я снимаю сумку и бросаю ее на кухонный остров. Открываю холодильник и заглядываю внутрь. Там много блюд, которые ждут своего часа.

В этот момент мой желудок решает заурчать, и я смеюсь, качая головой. Я беру блюдо с курицей и рисом и ставлю его разогреваться в микроволновую печь. Пока оно греется, я осматриваю помещение. Обеденный стол и вся обстановка в доме минималистичны: нейтральные, коричневые и красные цвета.

Выглядит хорошо, но это определенно не то, как я представлял себе его дом.

Что мне удалось заметить, так это тишину. Нет ни единого писка, скрипа половиц или чего-то еще. Только тихое гудение микроволновки, от которого у меня потеют ладони, а глаза проверяют все темные углы, словно оттуда что-то может выпрыгнуть.

Лондонские особняки и дома так не выглядят. Особенно те, которые принадлежат мужчинам. Но, опять же, Ремо не совсем британец. Он наполовину итальянец, и, похоже, знает немало о своей культуре, своем происхождении и своих корнях. Не говоря уже о том, что он владеет компанией по производству итальянских вин и свободно говорит по-итальянски.

Микроволновка пищит, нарушая тишину. Я вздрагиваю, затем быстро проверяю ящики и шкафы, пока не нахожу тарелку и ложку. Я тихо сажусь за обеденный стол.

Я съедаю первую ложку.

Вдруг в голове мелькнула мысль, что за мной кто-то наблюдает.

Я вскидываю голову и, прищурившись, смотрю в окно на задний двор. Там темно. Так темно, что я ничего не вижу, и паранойя возвращается. Холодок пробегает ледяными пальцами по позвоночнику, и я вдруг не могу усидеть на месте. Мои глаза метались вокруг, судорожно пытаясь найти источник безопасности.

Хоть что-нибудь.

Я слышу шаги по коридору, и сердце бешено колотится в груди. В висках пульсирует, шаги становятся все ближе и ближе.

Аппетит забыт.

Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но он выходит рваным, и я не могу ни на чем сосредоточиться.

Глаза затуманиваются и…

— Аврора?

Все с визгом останавливается.

Мир перестает вращаться, и я смотрю на Ремо, стоящего позади меня в черной толстовке и тренировочных штанах с белыми носками на ногах. Он выглядит гораздо более спокойным и домашним.

Его окружает спокойствие, что-то успокаивающее, и мое сердце замирает. Он становится центром моего внимания.

— Да? — Мой голос тих, но остатки головной боли пульсируют в висках в такт биению сердца.

Ремо больше не хмурится, но все же как-то украшает резкость, проступающую на его чертах.

— Ты ужинаешь? — спрашивает он.

Я еще раз моргаю, затем заставляю свои губы приподняться в болезненной улыбке. — Да. Хочешь, я разогрею тебе что-нибудь? Там есть курица с рисом, и это очень вкусно.

Я дрожаще выдохнула, указывая на свою едва тронутую тарелку.

— Давай я сделаю тебе, — предлагаю я и встаю, не дав ему ответить. Я обхожу стойку, достаю оставшийся рис, раскладываю его по тарелкам и включаю микроволновку.

Я стою и смотрю, как идет время на цифровых часах микроволновки. В голове у меня сейчас полный бардак.

— Я вытащу это из микроволновки. Ты можешь идти и есть, — говорит Ремо.

Я оглядываюсь через плечо и вижу Ремо, стоящего рядом с обеденным столом.

— Все в порядке, — шепчу я.

Мы оба сидим и молча едим, причем Ремо рядом со мной.

Я мягко улыбаюсь, глядя на эту сцену. Тусклый свет люстры над столом освещает два стакана с водой, две тарелки и нас двоих, которые просто сидят и едят. Щелкающие звуки посуды наполняют пространство, но на этот раз оно не такое пустое, и я не считаю время.

Я не готова уходить.

Ремо не смотрит на меня, не принуждает к разговору, но тишины больше нет.

— Мне это нравится. Давай продолжать ужинать вместе, а то и обедать. Мы сможем наверстать упущенное и быть в курсе событий друг друга, — предлагаю я, но уже готова к тому, что он откажет мне.

— Хорошо.

Мои брови взлетают вверх. — Правда?

Ремо поднимает взгляд от своей тарелки и поджимает губы, словно хочет быть где угодно, только не здесь. Я не возражаю. Я привыкла к тому, что люди делают это в моем присутствии.

— Должен ли я привыкнуть к тому, что ты плохо слышишь и вынужден повторять?

Я тихонько хихикаю, и чувство одиночества и паранойи в пустом доме заглушается мыслями о том, как заставить Ремо перестать быть таким ворчливым.

Завтра я уже точно буду искать способы, как сделать так, чтобы ты кому-то понравился.

Я научусь тебе нравиться, Ремо.

9

— Можно оставить ночник включенным?

В Италии мне не пришлось этого делать, потому что на небе была видна луна. Я оставила занавески открытыми, чтобы лунный свет проникал в комнату, и все было хорошо видно.

А Ремо нигде не было.

Однако в Лондоне облака закрывают луну, и когда темнеет, наступает кромешная тьма. Я не могу разглядеть свою комнату, и это заставляет меня нервничать.

Я иду справа от кровати, дальше всего от окна и ближе к двери. Я стою и смотрю, как Ремо переходит на другую сторону.

— Так нормально? — спрашиваю я снова, мой голос тих и мягок, так как уже поздно. Я ерзаю, дергая мех на рукавах своей белой пижамы.

Глаза Ремо переходят на меня, и он кивает.

— Ты делала это в Италии? — спрашивает он, хмурясь.

— Я все хорошо видела из-за лунного света, проникающего в окно.

Я жестом показываю на окна, которые закрыты тяжелыми шторами.

Ремо смотрит на них, потом хмыкает и кивает головой.

Я завороженно наблюдаю, как он снимает толстовку, оттягивая шею, и бросает ее куда-то. Мой взгляд останавливается на его большом, сильном теле. Его мышцы напрягаются, когда он отодвигает плед, чтобы лечь на кровать, мышцы спины настолько рельефны, что мне хочется их потрогать.

Я сглатываю, хватаю свою часть одеяла и забираюсь на кровать, затем придвигаюсь чуть ближе к Ремо. Он наблюдает за мной в темноте, мягкий желтый свет не дает ничего, кроме небольшого свечения рядом с кроватью с моей стороны.

Темнота не скрывает того, как его глаза блуждают по глубокому вырезу моей пижамы.

Я ложусь и устраиваюсь поудобнее, прислонившись спиной к матрасу и глядя в потолок. Глубокий, долгий вздох срывается с моих губ. Мы не разговаривали в Италии. Мы даже не смотрели друг на друга, когда Ремо начал избегать меня, но теперь, когда мы здесь, мы не можем этого делать.

— Никогда не забывай, что со мной ты не сможешь переступить ни одной черты, Аврора. Мы оба согласились на это по своим собственным причинам.

Я резко вдыхаю, поскольку его напоминание, произнесенное шепотом, — это не просто напоминание.

— Играй в заботливую жену на публике. Никогда не пытайся делать это за закрытыми дверями.

Его слова режут мне сердце.

Я тихонько выдыхаю, чувствуя себя слишком принужденной, когда встречаюсь взглядом с Ремо.

— Я прекрасно знаю, что это фальшивка. Я могу потерять больше, чем ты. Так что поверь мне, когда я говорю, что я ничего не пытаюсь сделать. Если у тебя есть проблемы с тем, что я здесь ночую, я с радостью перееду. Дай мне другую комнату в этом большом доме, или я займу диван прямо перед кроватью.

Мои слова кажутся слишком тяжелыми, и мне требуется все, чтобы вытолкнуть их изо рта.

Я ему не нравлюсь. Ну и ладно.