Ошибка Выжившего 2 (СИ) - "Лемор" - Страница 62

Это постепенно приводило её в отчаяние.

«Вернись, вернись, вернись, вернись…»

Образ стеснительной Луны, скрывающейся за настоящей луной, становился всё ярче.

Нет. Была только одна луна. Прекрасная, по-настоящему волшебная.

Сэнди уселась на кровать своего друга, окружённая бесчисленными безобразными рисунками странных созданий, сжав в руках аквариум с рыбкой Феликса. Рисунки вокруг неё будто бы постепенно оживали, выбирались из своих картин, погружая комнату в непроглядную тьму; эти рисунки словно поддерживали её, успокаивали, и Сэнди чувствовала, насколько они все были искренними.

За всем со стороны наблюдали застывшие в небе фигуры.

— Мы бессильны, — натянул на лицо улыбку Джон.

— Какая романтичная ситуация, — прошептала безжизненным голосом Бритни. — Мы почти потеряли работу, Джон…

Ведущие повернули головы к Луне. Пусть на улице и был день, они всё равно прекрасно её видели.

Ставшую заметно больше, по-настоящему прекрасную. Ничто не могло скрыть её красоту.

— Будем надеяться, что наш самый дорогой зритель всё учёл, — улыбнулся ещё шире Джон.

— Либо мы тоже станем выбывшими! Это так романтично, Джон!

— И не говори, Брит! С места событий!

Пространство разорвалось. Ублюдок разорвал его голыми руками, вцепившись в саму метрику пространства так, будто это была какая-то вязкая глина, которую он в любой момент мог взять и сделать с ней что угодно.

«Ред, Пит, переключайтесь на Чарльза, я не смогу его защитить. Шед, просто не вмешивайся и по возможности прикрывай».

Сомневаюсь, что животное отпустит его. Остаётся только надеяться, что ручные твари успеют отреагировать и сам дружбан не оплошает.

Это была первая и последняя команда, которую я чисто рефлекторно успел дать, грубо говоря, впервые получив по лицу.

Видение Второй Луны исчезло, в глаза ударил свет, закрутился водоворот бесчисленных красок. Я почувствовал, как мы переместились куда-то за пределы мира, оказавшись то ли в какой-то иной реальности, то ли в каком-то энергетическом плане, погрузившись так глубоко, что разобрать что-либо было уже невозможно.

В следующий момент нас, словно щенков, попытались схватить. Самым здесь ужасающим стало то, что ублюдок попытался схватить нас не за физическое тело, а прямо за бессмертное метафизическое сознание.

Бесконечно долгий миг среди нереальности был нарушен вмешательством извне, и я знал, что если «меня» действительно схватят, то «я» исчезну во всех вариациях. Мы все есть «я», мы все есть застывшее среди нереальности метафизическое сознание, существовавшее одновременно в бесчисленных вариациях.

Это была слабость, которая в будущем могла бы помочь мне добраться до всех вариаций Мистера Стивенсона. Нужно только дотянуться, как дотянулись до меня.

К несчастью для твари, я не был беззащитным.

И, что самое главное, МЫ с малышкой Эммой не были беззащитны.

Даже среди нереальности были краски. Существующие и несуществующие, переплетающиеся в бесконечную картину затонувшего древа реальности.

Попытавшись схватить моё метафизическое сознание, ублюдок столкнулся лишь с красками, принявшими его форму.

Я был хорош в иллюзиях. Стал ещё лучше, увидев мировые краски благодаря специфической помощи торчка. Принявшая форму кисти ручка стала частью моей души, позволив использовать её в полной мере даже между всем и ничем.

Умудрившись избежать захвата, моё метафизическое сознание само атаковало то, что попыталось вторгнуться в мою субъективную вечность. Окружающее бытие, размываясь в бесчисленных красках, изменило форму.

Миг, растянувшийся на бесконечность, обратился в океан, в который моё метафизическое сознание закинуло удочку, мгновенно поймав среди красок нужную мне тварь.

Я не собирался никого ловить. Лишь хотел нанести вред. И у меня получилось: дар океана, зацепившись за жертву, разорвал её в тот миг, когда я резко дёрнул удочкой назад.

К несчастью, в тот самый момент, когда я разорвал сущность твари, окружающее бытие превратилось в глину. Краски, которыми я управлял, сама реальная нереальность, обратившаяся в холст, на котором я кистью писал смерть ублюдку, резко изменили форму.

В моём покорёженном восприятии это всё ещё были краски, но, к несчастью, мир был слишком многогранным.

«Скульптор», — пронеслась в голове мысль.

Вот же срань.

В следующий момент уже со мной попытались что-то сделать. Обратить в глину, слепить из самой моей глубинной сущности что-то.

Из-за действий бесполого торчка у меня возникло определённое чувство дежавю.

И я мог поддаться этому. Мог, но я не был один. Как образно, абстрактно, так и буквально: в нашем противостоянии была третья метафизическая сущность. Злобная сучка, увлекающаяся куклами.

«Касание» скульптора прошло словно сквозь меня. В руках широко улыбающейся сучки застыла кукла, начав обращаться в глину.

Я же, получив возможность сделать новый манёвр, ринулся как образно, так и буквально вперёд — прямиком на животное, дорвавшееся до «сладкого».

Краски вновь погрузились в водоворот безумия.

Чарльз догадывался, что демон большую часть времени сдерживался. Для него просто не было смысла показывать свою истинную силу. Когда же у Феликса появлялась возможность проявить себя — прямо Чарльз воздействий Фишера не видел.

Скорее, лишь результат. Какие-то отдельные намёки на то, что произошло нечто… пожалуй, ломающее любое представление обо всём.

Хоть умом вечно мрачный мужчина и понимал, что перед ним находится безумно могущественный ублюдок, сам Чарльз всё ещё оставался человеком и… как уже говорилось ранее, просто привык к демону. Привык к тому уровню возможностей, что он показывает; привык к его безумию и повадкам. Это создало определённый образ. Образ могущественного, нестабильного и вместе с этим во многом уязвимого существа, с которым сквозь зубную боль, но можно уживаться. Какое-то время. Как-то. До определённого момента.

Но то, что Чарльзу пришлось увидеть, напрочь ломало любые представления о силе демона. О, можно сказать, мужчина увидел возможности твари… тварей в полной мере, и пусть он понимал, что осознавал дай Немое процентов десять от того, что видел, масштаб ужаса, в который он ненароком оказался втянут, приводил в настоящее отчаяние.

Специально или нет, появившийся из ниоткуда ещё один «другой» Фишер затянул их в… какую-то непередаваемую хренотень.

Чарльз впервые полностью оказался на чистом энергетическом плане, осознавая всё от и до. И пусть мужчина вполне справлялся с тем, что видел, его разум трещал по швам от того, как проходила потасовка трёх сумасшедших блондинов.

Казалось, само мироздание скручивалось под теми воздействиями, что они совершали. Бесчисленные вспышки энергии, смещение пространства, какие-то непонятные разрывы, уничтожающие весь энергетический мир. Наконец…

Плавящееся, словно глина, бытие. Раздвоение миров. Бесчисленные зеркальные отражения, разбивающиеся прямо на глазах, создававшие такие водовороты… чего-то, что их вновь подхватывало и куда-то выкидывало. В разные энергетические планы, разные физические миры, не отличающиеся, казалось, никак и вместе с этим отличающиеся чуть больше чем полностью.

Они пролетали сквозь города и страны, лишь чудом не разнося всё на своём пути. На многие миры разносились крики ужаса бесчисленных существ, ненароком оказавшихся всего на какой-то жалкий миг в эпицентре противостояния древних тварей прямиком из Бездны. Они переносились на дно океана и куда-то в космос, проносились через целые космические флоты и корабли. Миры принимали то реалистичную форму, то какую-то мультяшную, насквозь «детскую». То яркую, то тёмную. То добрую, то злую. То вполне понятную и привычную, то такую, что Чарльз предпочитал лишний раз не думать над тем, что ненароком узрел, опасаясь окончательно сойти с ума.