Семья для чемпиона - Алекс Коваль - Страница 6

Мальчишки, переговариваясь, быстро покидают лед.

– Мне тоже нужно идти, – говорю, разворачиваясь в сторону выхода. – Рада была повидаться, Ярослав.

– Пацаны сейчас как минимум на полчаса зависнут в раздевалке.

– И?

– У нас есть время выпить кофе.

– У меня весьма предвзятое отношение к кофе, который подают в спортивных заведениях. Психологическая травма молодости, – посмеиваюсь.

– Здесь в служебной столовой он не такой ужасный, как был тогда, на базе. Клянусь.

Я улыбаюсь. На языке навязчиво крутится решительное «нет». Но от того, как смотрит на меня Ремизов, этот же самый язык не поворачивается, чтобы это «нет» озвучить. В итоге я сдаюсь и киваю:

– Кофе – отлично…

В местной столовой мы надолго не задержались. Ярослав не обманул, кофе там варят действительно неплохой. А вот разговор как таковой у нас не заладился. Мы больше молча переглядывались, каждый думая о своем. Сидели, пока мне на телефон не прилетело сообщение от Димки, который писал, что ждет меня в фойе.

И сейчас, и тогда из сладкого морока я выныриваю благодаря сыну, который прямо у меня над ухом восхищенно охает:

– О, ма, ты знаешь, кто этот чел?!

– Какой?

– Вон тот, в черной кофте у крутой тачки.

Очевидно, мое чадо про Ярослава, который в этот момент тормозит около черного, наглухо тонированного дорогого внедорожника.

Да, знаю. Но Димке об этом сообщать не тороплюсь. Наш разговор с его дядей на трибунах сын не заметил. Может, оно и к лучшему.

Спрашиваю, прикидываясь дурочкой:

– И кто же?

– Ремизов. Ярослав. Офигенный хоккеист! Он в НХЛ до этого года играл. Кубок Стэнли с «Вашингтоном» взял. И до этого дважды, представляешь? Лучший бомбардир плей-офф! И капитаном был в сборной на этом чемпионате мира. Прикинь? А в следующем его, сто пудов, возьмут на Олимпийские игры. Крутой чувак, да?

– Крутой, – задумчиво киваю. – Да.

Оказывается, Яр времени тоже зря не терял. Пока я познавала радости материнства, Ремизов познавал радости чемпионства, отхватывая кубок за кубком и медаль за медалью. А так по нему и не скажешь. Ну что он богатый и знаменитый. Ни разу не пафосная выскочка, каким мне всегда расписывал его Гордей.

– Я, когда вырасту, буду как Ярослав. Клубы за меня драться будут! Вот увидишь, мам.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, сынок, – улыбаюсь, в молчаливой поддержке сжимая его коленку. – Я в тебя верю и всегда поддержу.

– Блин, вот бы его автограф замутить.

– Замутишь. Вы целый год на одной арене будете играть. Может, представится счастливый случай.

– Ну ты наивная, ма. Взрослая, а все в сказки веришь, – фыркает сынок.

– Эй, почему это сказки?

– Парни из команды после тренировок разъезжаются сразу. Вряд ли мы где-то пересечемся. А лучше провел бы Ярослав у нас мастер-класс, пацаны из моей прошлой команды обзавидовались бы!

Мы с Димкой задумчиво замолкаем.

Ремизов обменивается с каким-то мужчиной рукопожатиями, перекидываясь парой фраз. Кивает и закидывает сумку в багажник. Закрывает его, скидывает с головы капюшон и… оглядывается.

Мое сердце запинается.

Не знаю, каким таким чудесным образом, но глаза мужчины безошибочно в десятке припаркованных машин находят именно нашу с Димкой. Мы встречаемся взглядами.

Неужели он почувствовал, что мы на него пялимся?

Ярослав стоит примерно в двух десятках метров от нас, но ощущение, будто он смотрит на меня в упор. И от этого мое сердце набирает разбег, начиная нездорово частить. Странная реакция. Сегодняшняя встреча вообще творит с моим организмом что-то невообразимое. Мои гормоны сошли с ума!

– Ма, он что, на нас смотрит, что ли?

– Похоже на то, – сиплю я.

– Или на тебя все-таки?

– Даже не знаю, что тебе на это ответить, сын.

– Вы, случайно, не знакомы?

С моих губ слетает нервный смешок.

– С чего бы ради?

– Ну…

Димка теряется. Я ничего не отвечаю. А Ярослав, будто ему и этого мало, берет и едва заметно мне… кивает. Заставляя мое чадо окончательно офигеть от такого поворота событий. Потом садится в тачку и стремительно покидает парковку.

Я же только сейчас понимаю, что все эти долгие мгновения сидела не дыша. Зато сейчас выдыхаю, давлю на педаль газа и по новой напрягаюсь, когда слышу елейное:

– Мамуль, ты точно ничего не хочешь мне рассказать?

– Да ты рофлишь?

– Зуб даю!

– Значит, вы с Ярославом давно знакомы?

– Очень давно. Тебя тогда еще даже в планах не было, – улыбаюсь, стаскивая из коробки кусок остывшей пиццы.

– И вы больше десяти лет не виделись и не общались?

– Не-а.

– И он все равно тебя узнал.

– Мхм, – мычу, с аппетитом жуя любимую пеперони.

– Очуметь, мам. По ходу, он на тебя запал.

Я от неожиданности закашливаюсь. До соплей и слез! Это что еще за умозаключения? Таращусь на Димку огромными красными глазами. Он лыбится, паразит! И хлопает меня по спине, издевательски приговаривая:

– Ну ты чего, осторожней, мам.

Я немного отхожу от шока, запиваю вставший поперек горла кусок пиццы соком и возмущенно выдаю:

– Дмитрий! Что за разговоры? Что еще за «запал»?

– Ну а что, не так, что ли?

– Почему сразу «запал»? Может, у Ярослава просто хорошая память. А еще он вежливый и внимательный мужчина. А не то, что ты себе нафантазировал!

– Ну-ну, – поигрывает бровями сын.

– Димка, хватит строить мне глазки.

– Мне не пять, чтобы верить в единорогов.

– Между мной и Ремизовым ничего не было, нет и не будет. Точка.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Твои слова.

– Дима! – охаю я, подхватывая диванную подушку. – А ну иди сюда!

Сын хохочет. Подскакивает с дивана, перелетая через подголовник, и улепетывает так быстро, только пятки сверкают и паркет скрипит. Бедные соседи снизу!

– Ну все, это война, парень!

– Бой подушками?

– Только чур на этот раз не поддаваться!

Есть один существенный плюс стать мамой в девятнадцать: когда тебе всего тридцать, ребенок уже достаточно взрослый, чтобы быть с тобой на одной волне. Подраться подушками? Да запросто! Залипнуть на модный сериальчик? Святое! Помышковать из холодильника вкусняшки посреди ночи? Любим, умеем и практикуем.

Битва получается не на жизнь, а на смерть. Набегавшись до упаду и насмеявшись до колик в животе, разгромив спальню парня, мы заваливаемся на его огромную двуспальную кровать. Я таращусь в потолок и пытаюсь отдышаться. Моему спортсмену хоть бы хны! Вот что значит хорошая физическая форма.

– Между прочим, ма, я был бы совсем не против, если бы у меня был такой крутой батя.

– Ты опять?

– Не опять, а снова.

Я хватаю и швыряю в сына подушку.

Он смеется, ловко ее перехватывая прямо на лету.

Об отце Димы мы говорим редко. Вернее, никогда. Сын знает, что он где-то есть. Жив, здоров и радуется жизни. Но понятия не имеет, кто он конкретно. У него даже в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит гордый прочерк.

Однажды я попыталась завести разговор о Гордее. Дима абсолютно равнодушно заявил, что ему это знать не обязательно. Сказал: почему я должен интересоваться тем, кто мной не интересуется? Л – логика. Д – детская. А с ней не поспоришь.

А вот ухажеров моих Димка не видел. Их было немного за тринадцать лет. С кем-то я ходила на свидание, с кем-то на два. А с парочкой даже до секса дошло. Но на этом все и закончилось. Мое убеждение, что ребенок не должен видеть меняющиеся мужские лица в жизни мамы, – твердое и непоколебимое. Так что…

– Слушай, а чего бы и нет? – не унимается сын. – Ты у меня классная! Умная, красивая, добрая и вообще самая крутая мама! Тоже бывшая спортсменка, кстати. Понятно, что Ремизов на тебя заглядывается.

– Дима, перестань, – закатываю я глаза, – я морально не готова к тому, что ты уже взрослый и мы можем вести диалоги на подобные темы.