Любовный треугольник (СИ) - Савицкая Элла - Страница 56

- То есть… - сконцентрировав взгляд на моей груди, произносит сипло, - тебе никогда не нравилось заниматься со мной любовью?

Вздыхаю, искренне не желая снова обидеть её.

- А тебе самой нравилось?

- Да.

- Что именно?

Вопросительно вскидывает блестящий от слез взгляд.

- В каком смысле?

- Что именно тебе нравилось в нашем сексе?

- Давид, зачем эти вопросы? – покраснев, выглядит так, будто я задал самый сложный вопрос в ее жизни.

- Я хочу узнать, что тебе нравилось.

Нервно ведет плечом.

- Всё. Сам секс.

Устало вздыхаю.

- А знаешь, что мне нравится в сексе?

Нахмурившись, со страхом смотрит мне в глаза.

- Да… тебе нравится быть жестким. Я замечала.

- Жестким я был, потому что мне хотелось эмоций. А нравится мне смотреть в глаза девушке, с которой я им занимаюсь. Нравятся ее эмоции в момент, когда я внутри неё. Нравится видеть потребность в себе. То, какое удовольствие ей приносит сам процесс. Её самоотдача. Желание доставить мне такое же удовольствие.

Вздрогнув, Ани крепче впивается побелевшими пальцами в свои плечи.

- Ты и сейчас с кем-то им занимаешься?

Я ей об одном, она о другом…

- Нет, Ани. Сейчас я ни с кем им не занимаюсь. Я говорю тебе, что если тебе что-то нравится в сексе, то это можно описать. А тебе не нравилось им со мной заниматься. Ты делала это потому что, так нужно было. Потому что я твой муж, и ты считала, что мои потребности нужно утолять.

- Я хотела нашего секса, - вскинувшись, воинственно бьет ладонью по кровати.

- Хорошо… возможно. Но хотят обычно не секса, а конкретного человека. Понимаешь, о чем я?

Молчит, расстреливая меня блестящими от слез глазами.

- Секс – это не только способ продления рода. Это еще одна возможность стать ближе с тем, кого любишь. Когда тебе настолько мало этого человека, что хочется срастись с ним в одно целое. Впечатать его в себя, прочувствовать каждой клеткой. Ты хотя бы раз испытывала ко мне подобные эмоции? В процессе нашего с тобой секса – какие мысли тебя посещали? Тебе хотелось, чтобы он длился как можно дольше, потому что тебе было настолько хорошо со мной, что отпускать не было ни малейшего желания?

Смотрит на меня стеклянным взглядом, и ответ я вижу на её лице. Никогда она не испытывала такого ко мне. Как и я к ней. Только признаться себе сама не в состоянии. Потому что её так научили – не говорить о том, что чувствуешь. Принимать все, как данное. Ложиться в постель с мужем, когда ему нужно.

- Ани? Не бойся меня обидеть. Я – то ответ знаю и сам.

- К чему ты ведешь, Давид? – спрашивает тихо.

- К тому, что ты не чувствуешь ко мне того, что должна была бы, если бы любила по-настоящему.

- А вот это неправда! Я люблю тебя.

- Как отца своих детей. Как того, за кого тебя выдали замуж. Но не как мужчину, без которого ты не можешь дышать.

- Это не так! – резко вскочив на пол, отходит от меня на пару метров. Разворачивается, устремляя в меня долгий взгляд, а по щекам текут слезы, - Я люблю тебя.

Вздохнув, медленно киваю, а потом встаю, чтобы откинуть покрывало в сторону.

- Иди ложись спать, Ани. И подумай над тем, что я сказал.

Развернувшись, она подходит к двери, но перед тем, как открыть её, оборачивается.

- Мы теперь всегда так будем жить? – подбородок дрожит, в глазах боль и обреченность.

- Как так?

- Вот так. В разных комнатах. Как знакомые…

- А ты хочешь себе такой жизни в двадцать два года? – смотрю на неё в упор.

Жду, когда её прорвет, но ожидаемо, времени на осознание ей нужно больше. Потому что признать, что она меня не любит – это тоже самое, что признать то, что последние несколько лет она жила в самообмане, выращенном её же родителями и окружением.

Поэтому, всхлипнув, Ани опускает ручку и выходит из комнаты.

- Смотри, какая рубашка, папе понравится, - мама останавливается около прилавка, рассматривая светло-серую рубашку с коротким рукавом.

- Думаю, да, - соглашаюсь, присматриваясь к вещи.

Папа вызвался поиграть на детской площадке с мальчиками, пока мы с мамой поехали на рынок. Ей нужно платье и юбка на смену, а то носит все время одно и то же. Мне захотелось её порадовать и подарить что-то, но в магазин она отправиться наотрез отказалась. Привыкла покупать вещи на рынке.

- Давай вместо того, чтобы взять мне юбку, купим отцу рубашку, как считаешь?

- Мам, мы можем и папе купить и тебе, - успокаиваю её я, - не волнуйся.

- Нет, совестно мне вот так деньги тратить твои. А вот смотри какие ещё тут рубашки. Не хочешь Давиду купить?

Вскидываю голову, обводя взглядом прилавок.

- Думаю, нет.

Давид предпочитает покупать вещи в магазинах. Примерить и только потом, когда поймёт, что вещь сидит хорошо, купить.

- А галстук? Нужен ему?

- Он почти их не носит.

- Ну да, ты права. Можно еще что-то ему посмотреть. Пройдись пока, а я куплю рубашку и платье тут в соседней палатке примерю, которое мне понравилось.

Для того, чтобы не вызвать подозрений, бесцельно бреду вперед между прилавками. Конечно, покупать я ничего не стану. Потому что Давиду в принципе мои подарки не нужны. Наверное, для него самым лучшим подарком было бы, чтобы я вообще исчезла.

Если эти месяцы у меня была хотя бы какая-то надежда на то, что между нами можно вернуть все как было, то после недавнего разговора я поняла, что ничего уже не будет как раньше. Я для него – жена, которую он никогда не любил. Это не Оля – никто, а я. Я для него – никто. И пусть у нас все выглядит так, как раньше, он приходит домой, играет с мальчиками, разговаривает со мной, но на самом деле, Давид стал чужим.

Не холодным, не отстраненным. Нет… С мальчиками он играет в футбол, на выходных мы ездим на речку. Я бы не сказала, что он холоден. Он просто… чужой. Мы больше вообще никак тактильно не контактируем.

И мне обидно от этого. Потому что, смотря на то, как на речке обнимаются другие пары, я бы тоже хотела, чтобы он меня обнимал. Хотелось бы чувствовать себя нужной.

А я в принципе никогда себя таковой не ощущала. Раньше я полагала, что это из-за того, что он не эмоционален, а теперь понимаю, что причина была в другом. Он очень эмоционален. Кадры того, каким он был при общении с Олей ярким цветным пятном въелись в память. Того, как он зол был, когда увидел меня в её доме, как открыт… Никогда Давид не был таким до того дня. И после тоже.

Поэтому он никогда не проявлял ко мне эмоций. Он просто не хотел. Его и так все устраивало, а я мирилась. Думала, что любит, как умеет…

Глупая… Господи, какая же я глупая…

Я так боялась стать такой, как Агнес, а в итоге ею и стала. Разница лишь в том, что она даже не пыталась стать хорошей женой для Карена, а я делала всё, что в моих силах, наивно полагая, что вкусная еда, внимание к Давиду, и тепло, которым я окутала наш дом, смогут заставить его полюбить меня.

Оказывается, любимая фраза отца «стерпится, слюбится» работает не всегда.

Если бы можно было, я бы попросила Бога вернуть все назад, только с одной единственной поправкой. Чтобы Давид любил меня. И хоть он не верит в мою любовь – она есть. Да, возможно я не питаю сильной симпатии к сексу. Возможно, я не умею дарить ему нужные ему эмоции. Но я люблю его по-своему.

В глазах снова начинают собираться слезы, но я быстро беру себя в руки. В последнее время я научилась бороться со слезами. Или выплакала их все, точно не знаю. Делаю несколько глубоких вдохов перед тем, как развернуться обратно. По пути натыкаюсь на прилавок с мужскими ремнями и притормаживаю. Наверное, ремень можно было бы все-таки взять. Их Давид носит. И даже если ему будет все равно не этот мой подарок, я так или иначе хочу ему его подарить.

Расплатившись с продавцом, кладу коробку в сумочку и подхожу к палатке, в которой мама меряет платье.

- Да, вот сейчас как раз занята. Она отошла, нету со мной рядом, позвони ей, - слышу, как она говорит из-за шторки.