Американец - Борниш Роже - Страница 11

Он подзывает официанта, расплачивается с ним и добавляет:

— А может, они ошиблись, и Американец поехал на Сицилию… Так было бы лучше… У него ведь там родственники, так?

Его глаза вдруг загораются.

— Скажите, Борниш, а что если вам махнуть в Палермо и разузнать все на месте… Это же лучше, чем Коррез, правда? Как вам кажется?

Помолчав, он посмотрел на меня, допил содержимое бокала и, покачав головой, снова спросил:

— А как вы думаете, что это за «важная операция»?

От широких окон просторной гостиной, выходящих на бульвар Суше, в этот августовский день проку было не больше, чем от ипподрома без лошадей, дорогих для сердца и кошелька Франсиса Лангусты. Поэтому хозяин не торопился открывать плотные шторы, частично закрывавшие окна. В полумраке комнаты было тихо, спокойно, хотелось немного подремать и помечтать. Разумная роскошь в обстановке сочеталась со здравым смыслом. Мягкий дневной свет струился по обитым шелком стенам, на которых можно было увидеть картины известных мастеров. Венгерский паркет был почти незаметен под гигантским восточным ковром, густым как шкура зверя. Мебель составила бы предмет гордости антиквара.

Франсис Лангуст не обращал никакого внимания на привычный интерьер. Он заказал его художнику, чтобы жить с уверенностью, что дом соответствует накопленному им состоянию. Больше всего на свете он любит смотреть телевизор и смотрит все подряд, даже фильмы с субтитрами киноклуба и политические дискуссии «Закройте кавычки», в которых он ничего не понимает. Любимое его зрелище — спортивные передачи, он их смакует и смотрит, как и скачки на ипподроме напротив его дома, не вставая с дивана.

Сегодня праздник: Лангуст с наслаждением следит за всеми перипетиями товарищеской встречи «Олимпика» из Марселя и ланского «Рэйсинг-клуба» Каждый против северян, каждое движение перед воротами южан заставляет его холодеть от страха. Сигарета тлеет в хрустальной пепельнице и столбик сизого дыма поднимается к потолку. Когда, наконец, свисток судьи объявляет об окончании матча, Лангуст облегченно вздыхает Марсель победил!

Франсис Суберта, по прозвищу Лангуст, выглядит старше своих пятидесяти. Морщины на лице, мешки под глазами свидетельствуют о безудержных желаниях. Франсис любит гульнуть и не скрывает своей натуры… На теле сохранились следы разных периодов его бурной жизни. Ранняя лысина обнажила лоб. а затылок сохранил поросль седых волос. Пронзительный взгляд серых глаз компенсирует курносый нос и мягкие толстые губы.

Сын небогатых торговцев рыбой с улицы Лонг-Декапю-сэн, известной во всем Марселе своими лавками, пропахшими рыбой, оливками, специями, забитой бесчисленными ящиками и тюками, Франсис начал с ловли лангустов, поэтому и получил свою кличку К сожалению, ловить их становилось все труднее, надо было расставлять ловушки все дальше и дальше от берега. Франсис понял, что работа становится опасной. Он продал лодку и снасти приятелю из Старого порта и уехал в Париж. Его связи с нехорошими ребятками в Марселе и Тулоне сослужили ему хорошую службу, а природная говорливость и изворотливость также пошли на пользу Он быстро стал известен в сомнительном бизнесе.

Лангуст знал, на что идет.

— Надо правильно выбрать профессию, — часто говорил он.

Его собственная профессия заключалась в подготовке краж, подборе исполнителей, скупке и перепродаже добычи. Все блатные авторитеты хорошо знали Франсиса перекупщика и часто к нему обращались. Даже мафия, связным которой он был, ценила его профессиональные достоинства и знания в этой сфере деятельности, где точность и скрытность являются самыми необходимыми качествами. Для бандитов он был посланником провидения, как и они для него. Благодаря им, он имел миллионные барыши и старался вложить их в серьезное дело. Кроме шикарных апартаментов на бульваре Суше, сейчас ему принадлежат охотничий домик в Солони и доля в некоторых ночных заведениях папаши Массьяка — императора ночного Парижа.

Полиция хорошо знала, что он занимается этим грязным, но доходным бизнесом. Сколько раз многочисленные инспекторы пытались найти улики и засадить за решетку хитроумного Франсиса но пока безрезультатно. Очень осторожный, он к тому же щедро платил своим экономно там и юристам, которые окружили его непреодолимым частоколом официальных бумаг о который разбивались все атаки служителей закона. До сих пор ни одному инспектору будь го сотрудник уголовной полиции или налогового ведомства, не удалось взять его с поличным. И, несмотря на допросы с пристрастием никто из сообщников не решился назвать его имя.

Тем не менее один раз Франсиса вызвали в суд и заставили дать подписку о невыезде. Тогда он перешел от скромного молчания к яростной защите своей невиновности и стал угрожать пожаловаться крупным начальникам, которые не прочь были поохотиться в его владениях. Взяв измором доблестных судейских, он принудил их отступить в ожидании лучших времен.

— Молчание — единственный круг, который никогда не предает.

Ему, Франсису-Мудрецу, нравилось повторять эту фразу своим хрипловатым голосом. И все его близкие благоговейно соблюдали обет молчания. Они знали, что самая безобидная болтовня может отразиться на благополучии каждого.

Еще когда Франсис Лангуст только входил в преступный мир, ему пришла в голову блестящая мысль: он заключил договор со всеми карманниками — этими талантливыми жуликами, для которых не составляло труда вытащить бумажник у кого угодно. Поскольку карманников интересовали только деньги, а украденные документы они обычно бросали в канализацию, Франсис предложил купить у них ненужные документы. Его друг — фальшивомонетчик, наклеивал фотографию очередного клиента, и готово. С такими документами — «настоящей не бывает», — как говорил Лангуст, — богатый клиент мог рассчитывать на свободное прохождение полицейского и пограничного контроля.

Мелодичный двухтоновый звонок раздался в прихожей. Франсис не испытал никакого беспокойства. Он знал всех, кто мог к нему прийти. Настенные часы пробили пять раз. Рокко Мессина и Лилиан Серизоль пришли вовремя. Франсис с трудом оторвался от репортажа Жоржа де Копа с футбольного матча, надел тапочки, запахнул свой шелковый с золотом домашний халат и не торопясь пошел открывать дверь. В это первое воскресенье августа у его слуги-вьетнамца выходной. Машинально Франсис посмотрел в глазок, затем открыл замок. Легким кивком головы он пригласил гостей пройти в прихожую, закрыл дверь, набросил цепочку. Не произнеся ни слова, Франсис проводил гостей в свой кабинет, где царил полумрак. Он приподнял шторы и пригласил всех сесть в мягкие, просторные кресла.

— Можешь снять черные очки, Рокко. Здесь ты в полной безопасности.

Рокко положил очки во внутренний карман легкого светло-серого пиджака и изучающе посмотрел на друга дона Кало Пуццоли — таинственного парижского связного мафии, который и организовал его приезд в Париж. Франсис медленно обошел вокруг стола и, довольно хмыкнув, рухнул в кресло:

— Рад с вами познакомиться, — произнес Рокко. — Вы в отличной форме…

Лангуст скривил рот — бреясь, он видел, как все сильнее проступают морщины, а от неумеренного потребления алкоголя и бессонных ночей появляются круги под глазами.

— Я тоже рад с тобой познакомиться, сынок. Лилиан мне часто говорила о тебе… Она — хорошая девочка. Я так говорю не потому, что она здесь, а потому, что это действительно так. Жаль, что она принадлежит моему другу Массьяку…

Немного помолчав, он открыл ящичек из черного дерева, достал оттуда гаванскую сигару, предложил ее Рокко. Тот жестом отказался. Лангуст, покрутив сигару в руках, продолжил разговор в своей мягкой марсельской манере:

— Я очень ценю, что ты примчался по первому моему зову.

— Ничего особенного, — говорит Рокко. — Дон Кало полностью доверяет вам.

Движением мягкой руки Франсис, на которого произвела впечатление холодная сдержанность Рокко, отмахнулся от комплимента:

— Главное, что ты здесь. Я подумал о тебе, потому что у меня созрел один план…