Без памяти (СИ) - Мейер Лана - Страница 40

— Сегодня ночью повторим, но вместо пальцев в одной из твоих дырок будет мой член. Выбирай в какой, пока я добрый.

— Добрый? — одарив меня возмущённым взглядом, задушено шепчет Тея. — Ты похабное животное, Леонель Голденштерн.

— Извращенец, насильник, подонок, садист, убийца и много кто еще…, — усмехнувшись, продолжаю ее мысль. — С тобой определённо что-то не так, малышка, раз ты течешь от одного взгляда на такого ужасного человека.

— Поверь, я не раз размышляла на эту тему, — трогая припухшие губы, которыми совсем недавно самозабвенно полировала мой член, задумчиво выдает Тея. — Влечение к тебе…, — сбивается, нервно лизнув крошечную трещинку на нижней губе. — Оно нездоровое, неправильное, противоестественное.

— Неужели? — вкрадчиво уточняю я.

— Меня бешено тянет к тебе, но после… после секса я чувствую себя грязной и использованной. Между любящими супругами так быть не должно, Леон, — тщательно подбирая слова, она пытается донести до меня свою позицию, с которой я в корне не согласен.

— Разумеется, милая, — невозмутимо соглашаюсь я. — Между любящими — не должно. А в нашей паре люблю только я. Ты же не испытываешь ко мне ничего, кроме похоти. С чего бы тебе чувствовать себя чистой?

— Перестань повторять этот бред про любовь, — раздраженно огрызается Тея. — Ты обращаешься со мной, как с доступной шлюхой, а не любимой женой.

— Не думала, что ты такая и есть?

— Ты был у меня первым! — оскорбленно шипит побледневшая девушка. Удар она держать не умеет. Придется учить.

— И я хочу тебя именно такую? — пропустив ее реплику, завершаю то, что хотел сказать. — Ты моя шлюха, детка. Больше ничья. Поняла или повторить еще раз?

— Ну и где здесь про любовь? — на ее глазах выступают слезы, заставляя мое сердце рвано дернуться в груди.

— Блядь, не выноси мне мозг, Алатея, — агрессивно рявкаю я.

Она вздрагивает, обхватывая плечи руками. Уязвимая, несчастная, напуганная. Какого хера у меня чешутся руки, чтобы обнять ее и утешить?

— Каких слов ты ждешь? Сопливых признаний? Мне почти сорок, малыш, а ты ни хуя не невинная овечка. Твоими усилиями мы оказались запертыми в гребаном бункере. Я потерял целый месяц из-за того, что твои потекшие мозги так и не сумели вспомнить, кто надоумил тебя угостить меня ядом.

— Сорок? — ошеломленно переспрашивает Тея. Сука, это все, что она услышала? — Я… думала не больше тридцати пяти. С ума сойти… — растеряно бормочет она, окидывая меня потрясенным взглядом. — Ты неплохо сохранился. — губы кривит ядовитая улыбка. — Потянуло не свежатинку, господин Голденштерн?

— Допустим. Я могу себе позволить хоть легион юных девственниц. Что дальше? — угрожающе скалюсь я.

— Не кусайся, Леон, — она неожиданно повышает голос. — Мне просто необходимо понять, как я вообще с тобой связалась, почему ты меня подпустил, по каким критериям выбрал. В голове не укладывается, как так вышло, что из всего легиона юных девственниц твой взгляд пал именно на меня. Откуда в той комнате столько картин с моим изображением, если мы знакомы всего полгода? За месяц ты не написал ни одной. Скажи мне правду! На них не я? Да? Кто-то очень на меня похожий? Я права? Маленькая девочка со снимка тоже не я! — Наклонившись вперед, Тея сверлит меня яростным взглядом, цепляясь побелевшими костяшками в подлокотники кресла. — Кто такая, Эмили, черт бы тебя побрал? Ответь мне, Леон!

— Моя жена, — схватив ее за горло, взбешённо цежу сквозь зубы. По венам растекается концентрированная ненависть. В этот момент я не управляю собой. Вывела сука. Сжимаю пальцы, пока Алатея не начинает хрипеть, распахивая от ужаса глаза и отчаянно царапая мое запястье. — Единственная, кого я когда-либо любил. Единственная, ради кого я похороню этот никчемный мир. Не смей больше произносит ее имя своим грязным ртом. Не смей даже думать, что можешь сравниться с моей Ми. Ты ничто, пустое место, жалкая бесполезная подделка. И я, блядь, тебя не выбирал, тебя подсунули мне те, кто знал о моей единственной слабости. Если бы твоя смерть могла ее вернуть, я бы не раздумывая вырвал твое сердце и сожрал. Но это, твою мать, невозможно. Именно поэтому ты до сих пор жива. Я твой Бог, девочка. Твой Дьявол. Молись на меня за щедрую возможность дышать со мной одним воздухом и принимать мой член в свое продажное тело, — расслабив пальцы, брезгливо одергиваю руку и откинувшись на сиденье, устало прикрываю глаза.

К хуям этот цирк. Я заебался играть с ней в дурацкие шарады. Эта мелкая капризная дрянь сделает все, что прикажу или окажется в гробу. Выбор не велик, а она не конченная дура.

— Мы никогда не были женаты? Я правильно тебя поняла? — отдышавшись, сипло спрашивает Тея.

В сдавленном голосе шок, слезы, боль и обречённое отчаянье. Я чувствую, как между нами вибрирует пространство из-за того, что ее колотит в истерическом припадке. Мне откровенно похуй. Клянусь, ничего не дрогнет, даже если она умрет от разрыва сердца.

— Моя жена умерла, — бросаю я, проваливаясь во тьму сжирающих меня образов, но ни в одном из них не нахожу свою Ми. Почему ты ушла, Эмили? Как ты посмела меня оставить? Я целиком и полностью твой. Навсегда. Наши клятвы никто не сможет разорвать. Никогда. Умоляю, Ми, я умру, если не увижу снова твое лицо.

Грудную клетку атакует тупая боль, пока я тщетно пытаюсь воскресить в памяти ее лицо, но вижу лишь размытый силуэт, все дальше и дальше ускользающий в черную пустоту… Остановись, Ми, мысленно кричу я, отчаянно удерживая воображаемый образ. Но она не слышит меня, не отзывается. Ее мерцающий туманный облик осыпается грудой мелких осколков, каждый из которых вонзается в мое заледеневшее сердце.

Я открываю глаза в момент удара шасси по взлетной полосе. Не могу сказать, что оглушивший меня взрыв ярости, полностью сошел на нет. Откат оказался сильнее, чем обычно. Чувствую себя выпотрошенным и смертельно уставшим. Стюардесса с широкой улыбкой на смазливом лице сообщает, что борт благополучно сел.

Заторможено отстёгиваю ремень безопасности, бегло мазнув взглядом по застывшей в противоположном кресле Алатее. Девчонка выглядит разбитой, уничтоженной и потерянной. На тонкой шее расползаются синие пятна от моей грубой хватки, на щеках подсохшие дрожки слез. Вместо лица восковая маска, побелевшие губы плотно сжаты.

— Вставай, у нас пересадка, — отдаю холодный приказ и поднимаюсь на ноги. Она дёргается, словно я влепил ей звонкую пощечину. Шумно втягивает воздух носом, и, выдернув ремень из пазов, вскидывает голову. Несколько секунд пронзительно-остро смотрит мне в глаза.

— Я тебя ненавижу, — скривившись, едва слышно шепчет она.

Уверен, что сейчас Алатея не блефует. Ненависть — очень сильное чувство и его не так-то просто заслужить. Порой даже любовь внушить проще, чем заставить себя искренне и всей душой ненавидеть. Мне за короткий срок удалось и то, и другое. Доволен ли я собой? Отчасти…

— Держи удар, девочка, — взяв ее за локоть, рывком ставлю на ноги. — Мы еще в самом начале пути. Дальше будет больнее.

Если бы я не знал, что послужило причиной ее подавленного состояния, решил бы, что Алатею вот-вот вырвет на мои начищенные до блеска ботинки. Но нужно отдать ей должное, она быстро берет эмоции под контроль и, расправив плечи, следует за мной к выходу.

В сопровождении охраны мы спускаемся по трапу и пересаживаемся в военный вертолет, ожидающий нас в сотне метрах от места посадки. Буквально через минуту, огромная железная птичка, оснащённая надежной защитой и радиолокационной системой обнаружения всех типов ракетного оружия, резво взмывает в воздух. От грохота массивных двигателей спасают шумоподавляющие наушники.

Вцепившись в специальные поручни, Тея расфокусировано смотрит перед собой, а я на наливающиеся отметины на ее коже. Непроизвольно сжимаю пальцы, которыми с легкостью мог сломать хрупкие позвонки. Перед глазами мельтешат алые всполохи, во рту привкус металла. Я мог ее убить и отчётливо сознаю, что в моменте хотел этого.