Царь нигилистов 5 (СИ) - Волховский Олег - Страница 9

— Мя! — возразил Киссинджер.

Мол, что ты, хозяин, лажу гонишь? Как это не еда? Самая, что ни на есть: жирная, трёхцветная и мышью пахнет.

И начал вырываться из рук в сторону морской свинки.

— Нет, так не пойдёт, — сказал Саша.

Отпустил Киссинджера и взял клетку с Кохом.

Посмотрел, куда бы поставить повыше. Шкаф с книгами и тетрадями в комнате присутствовал, но был не очень высок, примерно с Володьку. Саша водрузил на него клетку, не особенно надеясь на успех предприятия.

Киссинджер мигом оказался на камине, а оттуда сиганул на шкаф.

— Понятно, — сказал Саша.

И снял клетку обратно.

Володька прыснул со смеху.

— Решим проблему, — пообещал Саша.

Взял клетку и направился к Никсе.

Киссинджер обошёлся без приглашения и затрусил следом.

Брат нашёлся в своём кабинете с плывущими лошадями и жёлтыми обоями.

— Можешь пока приютить Коха? — спросил Саша. — А то Киссинджер не прочь им пообедать.

Николай принял клетку и водрузил на невысокий книжный шкаф у окна, под старинные часы с маятником и итальянские пейзажи.

Киссинджер запрыгнул на подоконник и оттуда — на шкаф.

— Нельзя! — крикнул Никса.

— Ну, что ты кричишь? — спросил Саша. — Он же не собака! Его покормить надо.

Снял бандита со шкафа, с некоторым трудом отодрав его когти от клетки, и взял на руки.

— Сейчас ужин принесут, — пообещал брат. — Поужинаешь у меня?

— Конечно.

На ужин были котлетки, добрая половина которых ушла Киссинджеру. Это несколько отвлекло его от охоты на морскую свинку. А Саша обеспокоенно переводил взгляд с дорогого красно-синего ковра и не менее дорогой тюль на окнах и кожаную обивку диванов и кресел. Но Генрих нажрался, свернулся клубком у Саши на коленях и, видимо, решил ничего радикального не предпринимать, ибо котлетки были доступнее.

После ужина явился Гогель.

— Александр Александрович, я сейчас говорил с государем, он зовет вас к себе.

Саша и не сомневался, что вечером окажется в кабинете папа́.

— Только я отнесу кота, Григорий Фёдорович, — попросил Саша. — А то их с Кохом одних не оставишь.

Киссинджер был доставлен обратно и поручен заботам Володи и Гогеля, а Никса проводил Сашу до кабинета.

— Я тебя подожду, — пообещал он.

— Ну, слушай! — разрешил Саша.

Речь для царя он продумал ещё в поезде.

— Садись, — сказал папа́. — Я жду объяснений.

Любезные мои, бесценные читатели!

С пятой проды начинается платная часть.

Если вы не в России, пишите мне в личку, я вам дам мои болгарские или армянские реквизиты, или PayPal. А после оплаты вышлю промокод, и вы получите доступ по промокоду.

Ваш преданный автор,

Олег Волховский.

В голосе его сквозила усталость и понимание неэффективности жёстких мер против отбившегося от рук сына. Саша задумался, хорошо это или плохо, но заготовленный в уме текст решил не менять.

— Хорошо. Всё по порядку. Когда мы приехали на вокзал, меня встречала толпа студентов с цветами и криками «Ура!». Почему встречала совершенно понятно: Склифосовский проболтался о моём приезде.

— Да, понятно, — хмыкнул царь. — Из-за статей в «Колоколе».

— Конечно, — не растерялся Саша. — Отсюда следует несколько выводов. Во-первых, студенты читают «Колокол». Во-вторых, он им нравится. А значит они настроены весьма либерально. То есть мы с ними огребём, если вовремя не начнём решать их проблемы. Студенты — это хворост революции.

Честно говоря, иногда отсыревший. Саша вспомнил с каким трудом ему удавалось поднять студентов образца 1990-го бороться за демократию против коммунистов. И латышскую «Атмоду» раздавал, и литовское «Согласие», и родное «Свободное слово», и листовки. Но выхлоп был почти нулевой. Зато потом в августе 1991-го оказалось, что «Белый дом» из студентов МИФИ защищало ещё человек десять. Нет, значит, не впустую.

Но раскачивались тяжело.

— Они готовы принять идею конституционной монархии, — продолжил Саша. — И этим надо пользоваться, пока не поздно. Уже есть более радикальные ребята, но немного.

— А самодержавия? — поинтересовался царь.

— Боюсь, что исчезающее меньшинство, — сказал Саша. — Разве что прогрессистской абсолютной монархии, о которой мечтает Бакунин. Или народной, основанной на принципе: «Все отнять и поделить». Не думаю, что наши цели совпадают.

Царь усмехнулся.

— К тому же они быстро додумаются выбрать кого-нибудь порадикальнее нас, — заметил Саша. — Их вождь, конечно, окажется тираном, но мы этого не увидим, поскольку не доживём.

— Ты считаешь, что ситуация настолько плоха?

— Пока лечится. Они голодны и у них нет крыши над головой. А голодный и бездомный студент гораздо опаснее сытого и домашнего. Первая проблема решается вообще без дополнительного государственного финансирования. Надо просто пресечь воровство на студенческих кухнях. Именно для этого я создал студенческий совет и посоветовал ему вывести студенческие столовые на аутсорсинг.

Папа́ приподнял брови.

— Пригласить сторонних трактирщиков, — объяснил Саша. — То есть то, что я придумал, это никакой не студенческий парламент, а «Административно-хозяйственное управление на выборном начале». В его компетенцию вообще не входят политические вопросы. Это от Крестовоздвиженской общины Пирогова и Елены Павловны недалеко ушло. Просто в другой сфере.

— «Административно-хозяйственные управления» обычно склонны переходить к политическим вопросам, — усмехнулся царь.

— Ну, и пусть, — сказал Саша. — Предложат они допустим новый «Закон об образовании». Полномочий его принять у них нет и не будет. А мы ознакомимся. По крайней мере, будем знать, чего они хотят и чего нельзя делать ни в коем случае.

— Ты переоцениваешь опасность, — сказал папа́. — Студенческие волнения пресекаются очень просто, достаточно исключить студентов-бунтовщиков, и всё сходит на нет.

— Не переоцениваю, — упрямо сказал Саша. — Возможно, недооцениваю. В университетах, конечно, настанет некоторое затишье после исключения активных людей. А куда пойдут эти активные люди? После крушения надежд, с разрушенной карьерой, лишённые перспектив. Они пойдут в революцию. Выгнать их из университета — это своими руками создать когорту профессиональных революционеров, папа́. Это всё равно, что выгонять чумных из больниц. Так бы они самореализовывались на студенческих сходках, а потом в парламенте, в случае его учреждения. А, может, и в Госсовете. А так быстренько научатся обращаться с нитроглицерином и метать Орсиниевские бомбы.

— И поэтому ты собрал деньги на «Дом студента», — заметил царь. — Чтобы было место, где обсуждать бомбометание?

— Если в «Доме студента» тепло и с крыши не течет, там парламенты обсуждают, а не свойства взрывчатки, — возразил Саша. — Может быть, и Бакунина почитают попеременно Марксом, но этим кончится. Я не создаю социальную напряженность, я пытаюсь её снимать. А для сборки бомб можно любой подвал найти, без всякого студенческого общежития. Я стряс с купцов деньги, но надо, чтобы государство всё-таки поучаствовало, хотя бы на организационном уровне. В идеале добавить финансирования, потому что все равно не хватит, а в газетах можно раструбить о государственной помощи демократическому студенческому союзу. Может даже, Герцен тиснет заметочку для целевой аудитории. Александр Иванович не упертый и готов хвалить правительство, если есть, за что.

— Не упертый?

— Если они решат, что всякая помощь от правительства есть взятка, которую брать — только мараться, будет гораздо хуже. Надеюсь, что пока не так.

Царь, кажется, колебался.

— Ладно, дальше, — милостиво разрешил он.

— Я ездил в Москву не ради студентов, а ради открытия Склифосовского. И оно совершено. Он это сделал! Мы выделили бактерию туберкулёза, и это даёт шанс всем больным. Я считаю, что автор заслуживает Демидовской премии в двойном размере и чина действительного тайного советника.