Царь нигилистов 5 (СИ) - Волховский Олег - Страница 54

— А внешний долг?

— Больше миллиарда, — вздохнул папа́.

— Теперь понятно, — усмехнулся Саша.

— Ты ещё смеёшься!

— Папа́, у меня есть одна идея.

— Ты нашёл философский камень?

— Не совсем, — проговорил Саша. — И я не знаю, есть ли там 24 миллиона.

— Да? — спросил царь. — Говори!

— В Сибири, я не знаю точно где, но скорее всего недалеко от Байкала, есть река, которая называется Вача, — сказал Саша. — Я видел во сне, как там моют золото.

— Гм… — сказал папа́. — Никогда не слышал этого названия. Выясню у Венцеля.

— Иркутского губернатора?

Отец кивнул.

Возвращаясь к себе после семейного обеда, Саша напевал про себя песенку Высоцкого, которую не решился исполнить из-за крайнего анахронизма:

'Но послал Господь удачу —

Заработал свечку он!

Углядев, что горько плачу,

Он шепнул: "Вали на Вачу!

Торопись, пока сезон!"

Что такое эта Вача —

Разузнал я у бича:

Он на Вачу ехал плача —

Возвращался хохоча.

Вача — это речка с мелью

В глубине сибирских руд,

Вача — это дом с постелью,

Там стараются артелью,

Много золота берут!'

Вечером он предпринял попытку навязать Гогелю одолженные 10 рублей, но гувернёр отказался наотрез.

— Я-то думал, — сказал он, — а это же на благое дело.

Саша сел за письменный прибор и написал дяде Косте:

'У меня появился друг. Князь Пётр Алексеевич Кропоткин, из Смоленских князей, первый ученик четвертого класса Пажеского корпуса. Мы вместе занимаемся воскресными школами для рабочих.

Петя отлично владеет французским и немецким: может цитировать «Фауста» целыми страницами. Но он сирота, и мачеха совсем не даёт ему карманных денег, а отец играет в скупого рыцаря.

Я посоветовал Пете взять переводы.

У тебя нет ничего в «Морском сборнике» с немецкого или французского перевести?

Английского он пока не знает, но, думаю, это временное явление'.

Статья на немецком, из которой Саша понял только, что она про какие-то паровые машины, прибыла уже на следующее утро.

В среду Саша встретился с Кропоткиным в школе Магницкого на уроке латыни и торжественно вручил статью.

— Нужно перевести с немецкого для «Морского сборника», берёшься?

— Да, — кивнул Кропоткин. — Спасибо!

— Если хочешь, можешь сюда на английский походить, — сказал Саша. — Не пожалеешь. Английский мало, кто знает.

— Хорошо, — сказал Петя.

Потом они поехали в Царское село, и Саша представил другу Генриха Киссинджера, который в прошлый раз где-то шлялся по дворцу.

Рыжий разбойник значительно увеличился в размерах за пять месяцев жизни во дворце, но стал куда спокойнее: великодушно дал себя погладить, но быстро удалился на кресло дрыхнуть.

А друзья пошли вытачивать для него очередную когтеточку под чутким руководством Лабзина. Кропоткин делать что-либо руками не умел совсем, но старался.

После урока столярного дела Саша пошёл показывать другу велосипед. Ещё утром он спросил у Никсы разрешения дать покататься на его велике Кропоткину.

— Конечно, конечно, — сказал Никса, — я еду на охоту.

После 8 сентября Никсов велосипед вообще был мало востребован, совершеннолетний братец предпочитал взрослые развлечения. Так что Кропоткин подвернулся как раз вовремя.

С великом у Пети получалось несколько лучше, чем со столярным станком, и к сумеркам уже мог проехать метров пять без посторонней помощи.

По берегам Царскосельского пруда зажглись газовые фонари и отразились в зеркальных водах. Друзья сошли с велосипедов, поставили их возле лавочки и сели отдохнуть, рядом с воспетым Пушкиным фонтаном с девушкой и кувшином.

— Я мечтал о дешёвом транспорте для мастеровых и студентов, а получилось княжеское развлечение, — сказал Саша. — Фребелиусы до сих пор делают только на заказ по 500 рублей штука.

— Я спрошу у пажей, может кто-то захочет, — пообещал Кропоткин.

— Надо ставить массовое производство, а частного кредита нет и денег в казне — тоже. А купцы наши, миллионщики, не горят желанием вбухивать деньги непонятно во что.

— Мой брат любит писать про экономику, — заметил Петя, — но я не очень интересуюсь.

— С социалистами это бывает, — усмехнулся Саша.

— Я не социалист, — четко разделяя слова, сказал Кропоткин.

— Не обижайся, — сказал Саша, — это я о будущем. С братом познакомишь?

— Конечно. Его зовут также, как тебя. Он очень любит поэзию и сам пишет очень легко и звучно. Говорит: «Читай поэзию: от нее человек становится лучше». Иногда присылает мне в письмах целые поэмы и Лермонтова, и Алексея Толстого.

— Я тоже люблю Алексея Константиновича, — сказал Саша. — Он сейчас пишет роман из времен Иоанна Грозного. Называется «Князь Серебряный». Как выйдет, ты прочитай. Очень достойно. Против деспотизма.

— Ты так говоришь, словно его читал, — заметил Кропоткин.

Саша таинственно улыбнулся.

— Читал, конечно. Фома неверующий! Тебе мало? Я действительно вижу будущее. Фрагментарно, не все и не полностью, но иногда очень подробно.

Кропоткин на минуту замолчал.

— Прочитаю и проверю, — наконец, сказал он.

— Давай! А какой у твоего брата любимый поэт?

— Веневитинов, — сказал Кропоткин.

— Я даже не помню, читал я его или нет, — проговорил Саша. — Если читал — то совсем не тронуло. Надо исправляться.

— Мне тоже не нравиться, — сказал Кропоткин, — ты удивишься, но я Некрасова люблю.

— Почему это я удивлюсь? — спросил Саша. — Я его тоже люблю.

И прочитал:

'Без отвращенья, без боязни

Я шел в тюрьму и к месту казни,

В суды, в больницы я входил.

Не повторю, что там я видел…

Клянусь, я честно ненавидел!

Клянусь, я искренно любил!'

— Да! — воскликнул Кропоткин. — Именно оно!

— Слушай, а мы точно не братья? — спросил Саша. — Твоя матушка точно не служила в юности при дворе?

Кропоткин бросил на Сашу свой огненный взгляд.

— Извини, — сказал Саша. — Ну, совсем шуток не понимаешь!

— Я всё равно не могу тебя вызвать, — сказал Кропоткин, — ты великий князь.

— Вызвать можешь, — возразил Саша. — Просто за это смертная казнь. Можно подумать, что это тебя остановит. Можно подумать, что я на тебя донесу. Но я не буду с тобой стреляться. Пульну в воздух.

— Ладно, — сказал Кропоткин.

— Знаешь, отец запретил мне преподавать в воскресных школах, не по чину, говорит.

— Значит, в воскресенье тебя не будет?

— В воскресенье я буду, — возразил Саша. — Я вытряс разрешение заниматься хотя бы их организацией. Буду инспектировать классы и делать вид, что я не учитель.

— Может быть, и правильно, — сказал Кропоткин. — Организатор ты, вроде, неплохой.

— Организатор должен вести за собой. Представь: Наполеон на Аркольском мосту, в парадном мундире, подпоясанный трехцветным поясом, под революционным флагом, с саблей в руке лично ведёт в атаку свою армию. Прямиком к победе. И почему папа́ не нравится этот образ?

Кропоткин усмехнулся.

— Меня в детстве учили, что революция — это смерть с косой.

— Не без этого, — заметил Саша. — Хотя бывают и бархатные революции, и революции сверху. Так что косу можно затупить. Умеючи. А по поводу школ: просто боюсь, что все разбегутся.

— Не разбегутся, — возразил Кропоткин. — В крайнем случае, справимся без тебя.

— Вау! — улыбнулся Саша. — Ты бы знал, насколько мне бальзам на душу идея воскресных школ! Это же самоорганизация, это же сами без понукания и приказа, это горизонтальные связи, это гражданское общество! Вот оно! Работает! Реально существует! И придумал не я, придумал Пирогов. И даже не он первый!