Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика - Страница 65

Тираниха подняла голову, глядя на сына снизу вверх:

— Сын мой… Черный день. Черный, черный день!

Казалось, Фацио все еще не находил в себе сил обнять мать. Он не привык, он не знал, каково это — обнимать мать. Но, не сейчас, значит, потом. Ему нужно время.

Тираниха вновь положила голову ему на грудь:

— Страшный день…

Фацио с трудом сглотнул, разжал зубы:

— Все обошлось, матушка. Будьте спокойны. Отныне все будет иначе.

Та вновь подняла голову, кивнула:

— Ты прав, мой сын: отныне все будет иначе. Покоя мне не увидеть. Ведь это все равно, что потерять невинное дитя! Дорогое обожаемое дитя.

Джулия невольно замерла, заметила, как Фацио нахмурился. Он отстранился от тиранихи:

— О чем вы говорите, матушка? Что произошло?

Сеньора Соврано истерично всхлипнула, кивнула куда-то за спину. Джулия проследила ее взгляд: та же неизменная свита. Мерзавка Доротея, три служанки. Но сейчас вместо Розабеллы сеньору сопровождал Мерригар, держащий в руках алую бархатную подушку, на которой сонно распластался кот. Вероятно, тонкие ручки Доротеи уже не в силах выдержать вес этого обжоры.

Фацио с недоумением перевел взгляд на мать:

— Я слушаю вас, матушка.

Та скорбно вздохнула, поднесла платочек к воспаленным глазам и промакнула.

Джулия невольно отшатнулась, чувствуя, как внутри все стынет. Тираниха словно не видела своего сына, хоть тот и стоял прямо перед ней. Не замечала усталость на его лице, багровую от крови рубашку. Казалось, он сейчас представлялся для нее чем-то вроде призрачных фигур из подземелья — достаточно было лишь обозначения присутствия и извлеченного звука. Ее не волновало, где он был.

По лицу Фацио пробежала грозовая тень, и на крошечное мгновение отразилось глубокое отчаянное разочарование, смешанное с болью. Горькое, немыслимое. Джулия едва сдержалась, чтобы не подбежать к нему. Не теперь. Это дело матери и сына. Оставалось лишь наблюдать.

Тираниха театральным жестом подозвала Мерригара с котом. Многозначительно молчала, задрав голову, и бесконечно промакивала глаза. Чего ей нужно? Джулия отвернулась, но, все же, посмотрела на отвратительного кота. Он спал, распластавшись на подушке, но что-то в этом сне настораживало, отвращало.

Джулия пригляделась. Кот стал каким-то плоским, будто растекся. Да и вся поза казалась неестественной для такого животного. Господь всемогущий! Джулия невольно осенила себя знаком, отгоняющим беду, и крепче прижала Лапушку, который от возмущения едва слышно тявкнул. Кот тиранихи был мертв…

Сеньора Соврано не могла отвести взгляд от своего любимца. Ее губы нервно дрожали, платочек снова прижимался к лицу. Наконец, она подняла взгляд на Фацио:

— Вот что творится в твоем доме, сын мой. Это яд. Мерригар может это подтвердить.

Лекарь поклонился, насколько это было возможно с такой ношей:

— Истинная правда, сеньор.

Тираниха ухватила сына за куртку:

— Только бессердечное чудовище может покуситься на безответное животное.

Фацио сжал зубы, глубоко вздохнул:

— Кто же, по-вашему, виновен, матушка?

Та театрально молчала, выдерживая паузу. Всхлипнула:

— Разве посмеет совершить подобное кто-то из этого дома? Зная, насколько дорог для меня Золотко?

Она вновь замолчала, и это молчание заметно раздражало Фацио. Джулия буквально чувствовала его негодование. И боль, засевшую глубоко внутри. Ничто в тиранихе не изменилось. Вероятно, все, сидевшее в ней, было исконным и природным. И Джулия уже наверняка знала, где Золотко добыл яд… и для кого он предназначался… Она прижала Лапушку к груди, поцеловала в макушку. Умный и хитрый — истинная правда. Лапа будто чуял возможный исход и забирался повыше, чтобы кот мог беспрепятственно совершать свои ночные набеги. Лапушка предвидел. К счастью… Но что тираниха? Неужели посмеет обвинить?

Фацио холодно посмотрел на мать. Казалось, он был погружен глубоко в свои мысли.

— Так кого вы обвиняете, матушка?

Та вздохнула, маленькие розовые губы скривились:

— Разве не очевидно? Эта безобразная старая ведьма.

Джулию будто окатили кипятком. Она выступила вперед, не собираясь слушать эту грязь:

— Господь с вами, сеньора! Теофила на такое не способна! Я ручаюсь за нее, как за себя.

Тираниха прижала тонкие пальцы к вискам, будто вот-вот собиралась заткнуть уши:

— Ложь! Все ложь!

Джулия покачала головой:

— Не ложь, сеньора. И вы сами это прекрасно знаете. Ваш кот давно повадился лазать по ночам в мою спальню и есть Лапушкину курятину, оставленную с вечера. Мы не гоняли его. И сегодня ночью он тоже приходил. Беда в том… что вы об этом не знали. А вашего кота жаль…

Тираниха побагровела. Сжала кулачки, кинулась к Джулии и занесла руку, но Фацио перехватил удар у самого лица. Сеньора Соврано тут же мертвенно побледнела. Растерянно смотрела в лицо сына. Тот оттащил мать на несколько шагов, разжал хватку:

— Не смейте. Никогда.

Та шумно выдохнула, даже притопнула ногой. В несколько широких шагов подскочила к Доротее и отхлестала ее по щекам обеими руками с такой силой, что у той, наверняка, зазвенело в ушах. Кажется, от этого жеста тиранихе стало немного легче. Она стояла и растерянно смотрела на сына.

Фацио нервно сглотнул:

— Вас запрут в покоях, матушка. Завтра утром я приду, чтобы поговорить с вами.

Тонкие брови сеньоры Соврано ползли вверх:

— Запрут? Меня? На каком основании?

Фацио стиснул зубы:

— На основании моего приказа. Возвращайтесь к себе. Либо вы пойдете добровольно, либо я прикажу сопроводить вас с охраной.

Тираниха фыркнула, задрала голову, подобрала юбки и удалилась, громко стуча каблуками.

Фацио с болью в глазах посмотрел на Джулию, проговорил едва слышно:

— Отец был прав. Вот и доказательство.

Он выглядел разбитым, усталым. Потерянным. Наверняка Фацио давно о чем-то догадывался, но не хотел уверяться. Джулия подошла и положила голову ему на грудь. Она просто чувствовала, что сейчас это важно. Ни вопросы, ни обвинения. Просто молчание рядом и тихое наивное заверение:

— Теперь все будет хорошо.

— Я не могу. Я не должна… Это твоя мать!

Джулия покачала головой, нахмурилась, отстраняясь. Она была растеряна, и эта неуверенность делала ее такой ранимой, такой нежной. Такой настоящей… Фацио тронул ее за плечи, посмотрел в лицо, в лучистые глаза с осенней рыжинкой:

— Ты и должна. Правду знаете лишь ты и Дженарро. Присутствие слуги — это слишком, а твое будет равносильно суду присяжных. Этого будет достаточно, чтобы… — он не договорил, опустил голову, чувствуя, как слова горечью оседают в горле. От напряжения заломило скулы. Нужно быть предельно наивным, чтобы надеяться, что все могло закончиться как-то иначе. Он и так получил больше, чем мог вообразить.

Джулия сглотнула, даже отшатнулась:

— Унизить?

Фацио поспешно покачал головой, нахмурился. Он сам не мог подобрать точного слова, точного чувства. Но Джулия воплощала в себе все то, лучшее, чего не было в его матери. Понимание, сострадание, нежность, солнечное тепло, которое окутывало. Свежесть ручья, легкий взмах невесомых крыльев бабочки. Фацио не мог на нее насмотреться, не желал отпускать от себя ни на шаг, будто обратился мифическим драконом, который бережет свое сокровище. Он еще не привык к образовавшейся пустоте внутри, но в ее присутствии она заполнялась чем-то нестерпимо нежным, что одновременно доставляло и томительное мучение, и необъяснимое наслаждение. Это было не то острое чувство, которое порождал Темный дар: резкое, приземленное, плоское, как полотно клинка, невыносимое до рези. Это новое чувство будто витало в воздухе, подобно туману в подземелье, окутывало и ласкало. Фацио теперь не ощущал ее присутствия, и порой это становилось мучительно — он постоянно искал ее глазами, будто по недосмотру Джулия могла ускользнуть с порывом легкого ветра. Ему было важно знать, что она здесь. И казалось, будто она была здесь всегда. На своем месте. Теперь он просто не мог представить этот дом без нее.