Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика - Страница 5

Двумя шеренгами показались знаменосцы Соврано, облаченные в черное с синим, заняли места по обе стороны ворот. Следом вошли трубачи, встали перед знаменосцами и подняли свои скрученные в рог трубы, оглашая двор резким низким звуком, возвещая о появлении своего господина.

Джулия сжала пальцы сестры, не в силах оторвать напряженный взгляд от ворот. Вот он, проклятый, на черном, как ночь, иноходце. Молодой тиран Альфи герцог Фацио Соврано.

Трубные отголоски отлетели в ночное небо, и повисла глухая тишина, перемежаемая лишь треском горящих факелов и цокотом подкованных копыт черного иноходца.

Джулия услышала, как глухо охнула за спиной нянька Теофила:

— Несправедливо, когда бог наделяет чудовище таким обличьем!

Нянька была права, во всем права. Джулия смотрела, словно завороженная, чувствуя, как пересыхает в горле, и всю ее пробирает странная неуместная неловкость. Хотелось отвести глаза, хотя бы так выказать свое презрение этому ненавистному нежеланному гостю, но взгляд словно пристыл. Перед владетелем Альфи меркли все прочие, мельчали. А перед его трауром блекли дорогие одежды, и тускнела позолота. И пусть в Дастрелле уже триста лет не было королей — во двор дворца Ромазо въехал король. И это увидели все.

Фацио Соврано направил иноходца к лестнице медленным шагом, будто желал насладиться впечатлением, которое производил на окружающих. Лоснились в отблесках огня черные конские бока, словно атласные; сухие тонкие ноги отбивали по каменным плитам тревожную мерную дробь. И каждый этот звук стеклянным осколком врезался в сердце, заставляя Джулию вздрагивать. Она посмотрела на Марену. Та стояла истуканом, а ее белое лицо ничего не выражало. Ничего. Она смотрела в пустоту, погрузившись в спасительное состояние отрешенности. Может, это было к лучшему… На балконе тоже воцарилась тишина, лишь было слышно, как воинственно сопела за спиной нянька Теофила, будто намеревалась вот-вот взять в руки алебарду.

Соврано подъехал к лестнице, один из стремянных поспешил принять поводья, а другие направились к четырем свитным, которых за господином попросту едва замечали, будто они были не больше, чем бледные тени его высокой черной фигуры. Стройный, широкоплечий, с непокрытой головой. Длинные черные волосы, блестящие, как озерная гладь, спадали на бархатный плащ. Он был смугл, как все южане, под скулами залегали резко очерченные тени, подчеркивая рельеф лица. Большего с балкона было не разглядеть, но нянька Теофила права… Как же права!

Амато спустился к гостю, они обменялись сдержанными поклонами. И было невозможно не заметить, каким суетливым и неуверенным теперь казался брат. Амато, который держал весь дом в ежовых рукавицах. Владетельный герцог Лимоза, который, по сути, был с Соврано почти на равных. Почти… Но герцогство Амато было не таким большим и богатым, он мог выставить вчетверо меньше мечей и… магия брата была лишь жалким отголоском мощной магии, которой владели предки. Но брат был одним из немногих, в ком магия вообще еще осталась. По всей Дастрелле магия вырождалась с каждым поколением. В отличие от Темного дара Фацио Соврано, который имел другую природу. Смерть старого тирана Альфи наделила наследника силой, которую никто не осмелился бы испытывать.

Соврано на мгновение поднял голову, и Джулия невольно подалась назад, отшатнулась — казалось, тиран Альфи смотрел прямо на нее, и этот взгляд цеплял, как крючья. Она тяжело дышала, прижав ладонь к груди, ее словно окатили кипятком: все глупости… Наверняка он не утерпел и решил взглянуть на свою нареченную, убедиться, так ли уж она хороша. Он смотрел на Марену. На Марену невозможно не смотреть.

Наконец, брат и Соврано вошли в дом. Сначала они уединятся, чтобы лично обсудить некоторые вопросы, потому что переговоры о помолвке велись третьими лицами. А потом свершится то, чего Марена так боялась.

Вслед за Амато и Соврано в дом потянулись гости, собравшиеся во дворе. Паола тронула Марену за плечо, поджала губы:

— Ну, дуреха? И стоило так убиваться? Отменный мужчина, каких поискать. Не то, что этот заморыш Теоро Марки. Теперь-то видишь, как тебе, неблагодарной, повезло?

Марена не отвечала, так и стояла прекрасной статуей и смотрела в одну точку.

Джулия отвела руку Паолы:

— Не трогай ее, не то бед наделаешь.

Паола лишь задрала подбородок, фыркнула:

— Да больно мне нужда. И без нее забот!

Нянька Теофила покачала головой. Ее лицо было пунцовым, влажным.

— Так-то оно так, сеньора. Хороша личина, нечего сказать. Но один только бог ведает, что под ней.

Паола кольнула няньку злыми глазами:

— А у каждого своя ноша, милая моя. Стерпится — слюбится. А не слюбится — так и то не беда. Не на любви браки держатся.

Джулия лишь опустила голову. Нет, между Амато и Паолой нет любви. И, уж, наверное, и не будет. Если бы была — она бы такого не говорила. Она и не знала ее, любви этой. Ей было легче. Зачем сожалеть, когда не знаешь, о чем именно… И отчаяние Марены теперь окрасилось самыми черными красками, как одежды проклятого Фацио Соврано. Марена точно знала, что теряла — ее жестоко вырвали из рук любимого. Но и это горе меркло перед ужасом того, что случится, если свадьбу не удастся расстроить.

Джулия взяла Марену за руку:

— Нужно идти, сестрица. Чем быстрее все закончится, тем быстрее мы уйдем. А завтра он уедет.

Марена рассеянно кивнула, развернулась, сделала пару шагов и пошатнулась. Нянька Теофила подлетела, как наседка:

— Что, девонька, что?

Марена прикрыла глаза:

— Дурно мне, нянюшка, воздуха не хватает.

— От волнения. От волнения, козочка моя. — Нянька вытирала ее лицо краем своего белоснежного покрывала. Потом опомнилась, достала платок и выудила из-за корсажа маленькую склянку с уксусом. Смочила и принялась промокать Марене виски: — Как знала… Ничего, потерпи, милая. Вот, — Теофила вложила платок ей в руку: — Как дурно станет, ты к носу поднеси. И полегчает.

По дороге в большой зал Марена еще несколько раз останавливалась. То хваталась за перила лестницы, то за колонну, то вцеплялась в руку Джулии. Но все это не могло отвратить предстоящей беды.

К гостям не вышли раньше времени, Паола справлялась сама. Это было разумно: от взглядов и перешептываний Марене станет только хуже. Но вечно оттягивать было нельзя. И, наконец, Паола вошла с приговором:

— Спускаются. Нужно идти.

Сестры вошли в большой зал. Несмотря на открытые окна, было нестерпимо душно. Сотни горящих свечей раскаляли воздух, в котором плыл тягучий парфюмерный дух и аромат нарциссов, исходящий от великолепных цветочных гирлянд, украшенных лентами. У торцевой стены, у которой обычно стояло на возвышении церемониальное кресло Амато, было украшено особо роскошно, сверкали начищенные напольные канделябры. Но кресло сегодня убрали.

Марену вывели в самый центр возвышения, по бокам встали Джулия и Паола, как представители семьи. Джулия жадно всматривалась в толпу гостей, надеясь отыскать Теоро Марки, но увидела лишь его отца, старого графа. Теоро не пришел. Вероятно, ему запретили во избежание скандала. Что ж… это было более чем разумно.

Когда объявили о появлении Амато и тирана Альфи, гомон голосов тут же затих. Они вошли в парадные двери напротив, и, казалось, хозяином здесь был вовсе не брат. Фацио Соврано был примерно того же возраста, но выше на целую голову, шире в плечах, с царственной осанкой. И его траурные одежды, деликатно вышитые серебром, лишь усиливали странный контраст. Он снял дорожный плащ и перевязь с мечем, оставшись в короткой стеганой куртке и кожаных штанах, заправленных в высокие кавалерийские сапоги. Брат, разряженный не хуже остальных, во все лучшее, на его фоне будто размазался, поблек. Это он казался странным и неуместным. Недостаточно контрастным, недостаточно величественным, недостаточно… красивым.

Джулия перевела взгляд в толпу и заметила, как смотрят женщины на этого незваного гостя. Некоторые, особенно самые молодые, откровенно смущались и краснели. Дамы постарше бросали пылкие взгляды и прикрывали многозначительные улыбки веерами. Они были очарованы, несмотря на всю дурную славу Соврано. Но хорошо бросать пылкие взгляды, когда точно знаешь, что тебе ничего не грозит.