Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика - Страница 24

— Все в толк не возьму, что ей нужно? — Она подошла к раскрытой двери, ведущей на небольшую, залитую солнцем террасу, кивнула на улицу: — Тиранихе? Сеньор Соврано сказал, что она не в себе от горя, но мне так не кажется.

Альба подошла и тоже выглянула. Похоже, сеньора Соврано сидела на своей террасе, отделенной резной каменной решеткой, каждое утро, смотрела на лазурную бухту. Сегодня она что-то читала. На белом мраморе ее траурный туалет казался зловещей кляксой. Будто присела на согретый солнцем камень огромная черная птица с пышным оперением.

Горничная пожала плечами:

— А пес ее знает! Может, ревнует?

Джулия с недоумением посмотрела на нее:

— К чему?

Альба вновь пожала плечами:

— К сыну… А, может, к молодости, к красоте вашей.

Джулия даже фыркнула:

— Да ты что! Ты же ее видела! Ей и годы нипочем не дашь. Все лишь нрав портит. А о красоте и говорить нечего.

Альба нахмурилась:

— Что с того? Как там говорила нянька Теофила: «Годы тряпицей не вытрешь». Они ведь идут, сеньора, ничего не поделаешь. Говорят, уж больно сильно писаные красавицы об этом печалятся. Такие, как наша сеньора Марена. И тираниха, видать, из их числа.

Джулия лишь задумчиво кивнула: что-то было в этих словах. Ведь так и есть — чем ярче красота, тем труднее смириться с ее потерей… А увечье порой может довести до безумия. Ей всегда было интересно посмотреть, какой была в молодые годы нянька Теофила. Конечно, не бог весть, какой красавицей, но вообразить не получалось. С нянек не пишут портретов, не изображают на фресках. Казалось, Теофила уже пришла в этот мир краснолицей грузной старухой, неизменно замотанной в свое белоснежное покрывало. И в груди защемило от желания увидеть ее, обнять, услышать родной голос. От нее всегда пахло кислым молоком. Джулия даже улыбнулась, вспомнив, как воинственно нянька сжимала в красных руках свой узелок перед ее отъездом. Как дрожали слезы в зареванных глазах. Доведется ли еще увидеть?

Альба тронула ее за руку:

— Гляньте-ка, сеньора.

Джулия подняла голову. Альба не сводила глаз с тиранихи. Та отложила свою книгу, насторожилась. И почти бегом, подобрав юбки, к ней семенила Доротея. Альба уже где-то прознала, что та при тиранихе кем-то вроде воспитанницы или камеристки. Толком и не разобрать. Но покои имела свои, тут же, рядом. Статус воспитанницы, по крайней мере, объяснял ее появление за общим столом. Наверняка Фацио не хотел лишний раз спорить с матерью.

Доротея что-то говорила, заламывая руки, рухнула на мрамор и уткнулась лицом в подол своей благодетельницы. Похоже, плакала. Тираниха какое-то время сидела, задеревенев, наконец, решительно оттолкнула Доротею и вскочила на ноги. Кажется, что-то говорила, но что именно, расслышать было совершенно невозможно. Свист ветра, крики чаек, далекий шум разбивающихся о скалы волн не оставляли ни малейшего шанса.

Обе ушли, а Джулия помрачнела. Этих женщин могло расстроить, что угодно, но в голове настойчиво билась одна-единственная мысль — Фацио стало хуже. Эта догадка не давала покоя. Джулия и без того чувствовала себя виноватой, что ушла тогда, оставила его на попечение слуги. Нужно было затаиться, пойти следом, убедиться, что ему не стало хуже. Или хотя бы справиться о его здоровье на следующий день. Ведь это так естественно! Почему она не догадалась? Спросить у него самого или хотя бы у Дженарро, раз он запретил говорить об этом другим! Джулия чувствовала себя так, будто бросила своего жениха, когда он нуждался в помощи.

Лапа спрыгнул с рук и вышел на теплый камень под солнечные лучи. Навострил уши, вытянул серебристую мордочку, принюхиваясь. Он ежеминутно что-то изучал на новом месте. Кажется, ему здесь нравилось.

Джулия порывисто схватила Альбу за руку:

— Пойдешь сейчас же и отыщешь Дженарро.

— Что?! — та округлила глаза и едва не подпрыгнула. — Это еще зачем?

Прозвучало так, что захотелось влепить Альбе пощечину.

— Делай, что говорят! Сыщешь Дженарро и скажешь, что я срочно хочу его видеть. Ступай.

Горничная скривилась:

— Сеньора! Только не этого! Скажите, что именно нужно, я у других слуг все вызнаю. А к этому — помилуйте. Ни за что не пойду, хоть режьте! Ведь подумает, что я предлог отыскала, чтобы на рожу его поганую полюбоваться! Как пить дать, подумает!

Джулия сжала пальцы так, что Альба даже ойкнула:

— Пойдешь, сыщешь Дженарро и передашь то, что я сказала. А не пойдешь — так на что мне служанка, которая приказов не исполняет?

Альба скорчила жалостливую гримасу:

— Сеньора, миленькая…

Джулия разжала пальцы и кивнула на дверь:

— Ступай!

Та на глазах залилась краской, поклонилась и все же вышла, не сказав ни слова. Но в успехе порученца теперь не было никакой уверенности. Что-то подсказывало, что Альба не проявит в этом деле должного усердия. Послоняется по дому и вернется ни с чем. Скажет, не сыскала. Джулия подождала какое-то время, закрыла Лапу в комнате и вышла следом, думая лишь о том, чтобы ее опасения оказались напрасными.

Сейчас Джулия опасалась нос к носу столкнуться с тиранихой. Она приоткрыла дверь, выглянула, убеждаясь, что путь свободен. Выскользнула из покоев и почти бегом засеменила по лестнице. Сошла со ступеней и увидела, как слуги несут вниз сундуки. Тут же показалась зареванная Доротея. Заметив Джулию, та как-то дергано-деревянно поклонилась, окинула ее горящим презрительным взглядом и отвернулась. Джулия лишь пожала плечами: неужели тираниха выставила свою не пойми кого? Но от этой мысли внутри потеплело. Она не сделала Доротее ничего дурного, но буквально хребтом чувствовала какую-то ощутимую неприязнь. Казалось, эта девица ее попросту ненавидит. Как говорит Альба: пес с ней. Радовало то, что эти рыдания, кажется, не имели никакого отношения к Фацио Соврано. Но удостовериться стоило.

Вероятнее всего, Дженарро следовало искать в покоях господина. Джулия спрашивала слуг, и те время от времени указывали дорогу. Покои Фацио Соврано находились в другой части дома. Джулия никогда не была здесь. Нигде толком не была. Все время они с Альбой проводили в своих комнатах. Выходили на террасу, когда там не было тиранихи, и смотрели на море, на городские крыши и заборы, увитые пышным многоцветьем бугенвиллий, на стоящие на рейде суда. Дышали удивительным ароматным воздухом, слушали крики чаек и плеск далеких волн. Но тогда неотступно преследовала мысль, что сеньора Соврано попросту следит. Из-за портьер, из-за резных каменных решеток. Вздор! Делать ей больше нечего! Но Джулия не могла отделаться от этой мысли. Как и не могла понять, что именно не так. Убеждала себя, что это лишь излишняя чувствительность, страх, воображение, но внутри что-то подзуживало, будто зажатая в кулаке муха. И вместе с тем в груди будто наливался жаром протест. Джулия не пленница. Глупо сидеть запертой в покоях, как перепуганная мышь. Теперь это и ее дом: нравится это тиранихе или нет.

Чем дальше Джулия удалялась от своих комнат, тем реже в коридорах и на лестницах встречались слуги. Они неизменно приветствовали ее поклонами и старались поскорее уйти. На вопросы о том, как пройти в покои сеньора Соврано, лишь кивали в нужную сторону или тыкали пальцами. Но на просьбы сопроводить отвечали неизменным отказом, ссылались на важные и спешные дела. Лишь одна молоденькая служанка с корзиной белья снизошла до ответа:

— Простите, сеньора, но сеньор Соврано не любит, когда лишние люди болтаются на его половине без его одобрения или одобрения сеньора Дженарро. Если прикажут — проведу, сеньора. Но без позволения — даже не просите. — Она потупилась: — Может, и вам бы не следовало…

Джулия лишь кивнула:

— Хорошо, ступай.

Служанка покрепче перехватила свою корзину и поспешила уйти. Джулия посмотрела ей в спину, дождалась, когда та скроется за поворотом галереи. Несправедливо винить слуг… Что ж, сам Соврано и не нужен — Джулия не собиралась его беспокоить, достаточно разыскать Дженарро. И просто убедиться, что с господином все в порядке — большего не надо. Просто угомонить дурные мысли.