Духов день (СИ) - Бачурова Мила - Страница 26

Я подошёл к столу, махнул рукой подавале и тоже заказал от души всего и всякого. У Ильи Ильича хорошо, конечно, однако слишком уж интеллигентно, по-городскому. А мы с Захаром избалованы тёткой Натальей, для нас обед — дело обстоятельное.

Захар с интересом посмотрел на золотой амулет у меня в руке.

— Это — Троекурова, что ли?

— Да ну. Какого Троекурова? На улице нашёл.

— Угу, я так и понял. Когда этот хмырь из кабинета с квадратными глазами выскочил, а на ходу воротник на место прилаживал… Зачем он тебе?

— Смеёшься, что ли? Чем меньше у твоего врага всякого, для него полезного — тем более это полезно для тебя.

— Угу, а во-вторых?

— А во-вторых, будем исследовать. Если эта штука Знаки морока подзаряжает, то, может, и ещё чего подзарядить сможет. Отсроченные Знаки, там. Да мало ли. В общем, сгодится. Был бы амулет, а применение найдётся.

Кивнув, Захар полностью переключился на еду. Я тоже переключился, но не полностью. Мысль в голове работала, постигая всякое. Я перебирал в памяти все проекты, в которые вписался за последнее время.

Самый долгоиграющий проект — это были честно спираченные листы старинной рукописи, которую пытался расшифровать ещё мой так называемый дядюшка. Работа над рукописью не прерывалась ни днём, ни ночью, она происходила без всякого моего контроля в подсознании.

Результатами, правда, подсознание пока похвастаться не могло. Рукопись оказалась крепким орешком. Даже с дядюшкиными наработками продвинуться удалось всего-ничего. И чем дальше я продвигался, тем сильнее с грустью понимал, что увы и ах, дядя всё понял неправильно. Неизвестные символы в рукописи не были ни буквами в привычном понимании, ни иероглифами. Они представляли собой нечто совершенно иное. И тому, кто выдумал такую письменность, я бы лично поставил памятник в виде огромного мозга.

— Шифр, — сказал я задумчиво. — Это не просто письменность, это ещё и шифр.

— А? — вскинулся Захар.

— На. Ты поел?.. Тогда пошли к Илье Ильичу. Заждался, наверное.

Как и всегда, Знаками Перемещения я без крайней необходимости не пользовался. Не сам придумал, но правило мудрое: имей постоянные якоря только у себя дома, да в таких местах, которые санкционированы охотниками. Все остальные якоря — опасность.

И сейчас я воочию увидел, как был прав.

Мы с Захаром прошли пешком — идти-то было, пять минут. Уже смеркалось. Небо заволокли тучи, обещая к ночи дождь. Что, кстати, не могло не радовать, а то от жары уже все несколько утомились.

Вдруг навстречу нам выскочил мужик — явно из городской стражи — и, выпучив глаза, куда-то понёсся.

— Куда спешишь, служивый? — поймал я его за рукав.

— Пусти! — рванулся тот. — Не тронь! Охотников звать надо!

— А мы кто, по-твоему? — Я показал стражнику перчатку.

Тот сразу изменился в лице и в отношении.

— Господа охотники, там — беда случилась. На дом генерал-губернатора твари напали!

— А ну, ещё раз! — нахмурился я. — Что значит, твари? Какие?

— Да кто ж их разберёт-то? Там такое творится! Вы вдвоём только? Я пойду ещё охотников поищу!

И стражник ускакал за подкреплением. Что характерно — в сторону кабака, где мы бухали накануне. Опытный; знает, где охотников искать.

Мы с Захаром переглянулись.

— Ну, готов? — Я достал меч из ножен.

— А куда ж деваться… — Захар, вздохнув, обнажил свой клинок.

Растёт пацан, аж гордость разбирает.

Мы быстрым шагом приблизились к особняку Обломова. Я обратил внимание, что все соседние дома стоят с наглухо закрытыми окнами, хотя, казалось бы, ещё время-то детское.

— А где тва… — начал было Захар, но я врезал ему кулаком в плечо и показал пальцем.

Захар икнул. И было от чего.

На окне второго этажа висела тварь. За что она держалась, понять было невозможно. Ставни были закрыты, а тварь раскинула ру… ла… блин… Короче, раскинула свои конечности так, как будто пыталась страстно полюбить эти самые ставни.

— Это чё? — просипел Захар. — Это чё, это чё, это — чё…

— Чёрт, — закончил я. — По ходу пьесы…

Чёрта я вживую ещё ни разу не видел, но тут вариантов реально было не так уж много. Четыре конечности. Задние заканчиваются копытами, передние — вроде как с пальцами. Весь в шерсти, на башке — короткие рожки, а из копчика торчит тонкий подвижный хвост, заканчивающийся вилкой, как змеиный язык.

— Эх, Илья Ильич! — послышался визгливый голос сверху. — Да что же ты как неродной-то, в самом деле? Дедушка твой на том свете меня на своём горбу в сортир таскает, а ты даже окошко не открываешь! Открой, а? Побалакаем о том, о сём, горилки выпьем, а⁈

Под конец он даже привзвизгнул.

Я припомнил всё, что было написано в справочнике про чёрта. Не так уж много. Внешность описана довольно точно. Силой, против колдуна, обладает в пять раз большей. Уровень опасности — запредельный. Вообще, по жизни, тусуется в потустороннем мире, где стережёт души умерших людей. Но иногда случаются эксцессы, и черти выбираются в наш мир. Где немедленно начинают куролесить.

Количество костей-сосудов в чертях варьировалось от двух до пяти десятков. Что само по себе уже какбэ намекало на то, что тварь — не самая слабая.

Не так давно мы завалили не потустророннего, а вполне себе земного лешака, в котором оказалось аж сорок восемь родий. Но мы, во-первых, долго готовились, во-вторых, шли десятком. А тут, блин, потусторонний чёрт, подготовки — ноль, и только мы с Захаром вдвоём.

Стражник, правда, побежал подкрепление звать, но хрен знает, дозовётся ли…

Я уже поднял было руку, чтобы для начала кастануть Удар. Надо же с чего-то начинать, пока тварь нас не видит. Но тут вдруг послышался грохот.

Опустив взгляд, я шёпотом выматерился.

Ситуация из очень скверной на глазах превращалась в полное дерьмо. Двое более-менее знакомых и понятных упырей, а может, вурдалаков, колотили — один в дверь, другой — в окно особняка. Впрочем, они быстро сузили круг вариантов до одного: заговорили.

— Впусти! Впусти, Илья Ильич! — завывали упыри наперебой. — Впусти, дело есть! Да мы тебя не тронем, ты только открой!

Н-да. А вот бы мы с Захаром перенеслись сюда — прямо в лапы всей этой шайке. Даже сообразить бы не успели, что вообще происходит.

— Илья Ильич, ну договаривались же! — продолжал увещевать чёрт. — Срок-то уж вышел. Где моя доля, а? Чёрта каждый обидеть норовит! Нехорошо это, Илья Ильич, не по-християнськи.

И он, отняв от стены одну руку-лапу, долбанул кулаком по ставню. Пробил добротную доску насквозь. Послышался звон разбитого стекла, сопровождаемый визгливым смехом чёрта.

Я пальцем указал Захару на упырей. Дождался кивка и только после этого начал разыгрывать свою часть пьесы.

Кастанул, как и планировал, Удар. И тот бахнул чёрту в спину. Хвостатый этого явно не ждал. Он взвизгнул и хряпнулся с высоты второго этажа на каменную мостовую.

— Кто ж там, сука, такой добрый⁈ — завизжал чёрт, поднимаясь, и повернулся ко мне мордой.

Н-да. Не дай бог такое по пьяни увидеть. Поросячье рыло, при этом лицо вроде как человечье, а нижняя челюсть — как у бульдога. И всё это густо заросло чёрной свалявшейся шерстью.

Глаза же были жёлтыми, размером с донышко стакана, и натуральным образом светились.

Плюсом к образу — «кошачий» зрачок, который сейчас, по случаю сумерек, постепенно расширялся до круглой формы.

— Закурить не найдётся? — спросил я.

На упырей внимания не обращал — там плотно занимался Захар. До слуха доносились звуки ударов, звон стали и маты. Уж от двух-то упырей как-нибудь отмашется, хотя бы не сдохнет до поры. На чёрта я бы его, разумеется, не кинул, но упыри — дело более-менее привычное.

— Найдётся, как не найтись! — завизжал чёрт. — На!

Он завертелся на месте и подпрыгнул. Взлетел аж на крышу обломовского особняка. Там остановился и, вскинув руки, обрушил на меня целую бурю огня.