Духов день (СИ) - Бачурова Мила - Страница 18

Я дремал, но всё же открыл глаза и, посмотрев на тонкие запястья девушки, сказал:

— Золотые, по всему видать. Наверное, дорогие. Продать хочешь?

— Ага. Продать, и вам имение выкупить.

Тут я даже проснулся. И захохотал.

— Чего вы? — обиделась Маруся.

— Маруся… Имение я бы уже давно мог выкупить. Но мне рассрочку дали, вот я и не спешу, чтобы пояса затягивать не пришлось. Грамотная рассрочка — это не кабала, а счастье. Продать-то можешь и продать, только деньги потрать на себя, пожалуйста.

— Вы меня от водяного спасли. Я хотела отблагодарить вас…

— Да ты уже отблагодарила. — Я поцеловал её в губы. — Лучше и не придумаешь. А теперь давай-ка поспим.

Не знаю, как Маруся, а лично я вырубился моментально.

* * *

Утром, около двух дня, проснулся. Употребил завтрак, лакирнул кофием и во вздохом принялся снаряжаться в путь-дорогу.

— Опять куда-то один пойдёшь? — с завистью глядя, как я затягиваю ремень, спросил Захар.

Он сидел у меня в башне. Только что успешно сдал экзамен по справочнику.

— Вообще, могу тебя с собой взять. Знак-то прокачал ночью. Если фича есть, то почему её не заюзать.

— Я готов! — вскочил Захар. — А куда ты?

— В Смоленск.

— А что там, в Смоленске?

— Смоляне.

— Понял. Пошли!

Вот хорошая команда у меня, всё-таки, просто изумительная. Даже и прибавить нечего.

Мы с Захаром встали на Знак и мгновенно переместились в «фонтан». Не успели выбраться, как из пункта приёма костей вышел приёмщик и направился ко мне с мешочком.

— Деньги твои, Владимир, — сказал он, протягивая мне мешочек.

— Ого! — У Захара от такого глаза на лоб полезли.

Наверное, в этот момент он решил, что я что-то типа божества. Переубеждать его было бы долго и скучно, хотя на самом деле тут всё просто совпало.

— Это Иван с Ерёмой передали? — спросил я, взяв мешочек.

— Они, ага. Часа два назад хабар сдавали. А хорошо вы водяника прижучили! Знай наших, а?

— Точно. Нечего честных людей кошмарить.

Пожав друг другу руки, мы расстались. Я отправился к Илье Ильичу.

Дома того не оказалось — ну, ясное дело, генерал-губернатор всё-таки, а запрет сидеть дома взаперти я снял. Пришлось идти к месту работы. Там Илья Ильич и обнаружился — опять во внутреннем дворике, только на этот раз он не дубасил куклу, а поднимал штангу в жиме лёжа. Охотники-телохранители страховали.

— А-а-а, вернулся! — весело крикнул Обломов, сев на скамье. — Ну, Владимир, где был, чего видел? О, да ты с другом. Скоро всё Поречье в Смоленск перетащишь?

— Подмастерье мой, — кивнул я на Захара. — Осваивается… Слушай, Илья Ильич, к делу сразу. Куда ты там Головина-то упаковал? Я думаю, он уже размяк, можно с ним побеседовать.

— Отчего ж нельзя. Извольте, побеседуем!

Через пять минут Илья Ильич был полностью одет, причёсан и вообще готов к выходу в свет. Только вот свет, должно быть, его не очень жаловал. Среди аристократов как-то не в моде силовые тренировки. Вот верховая езда, например, или в карты проиграть пару деревень — да. А вот это вот всё — ну его в болото.

Впятером мы дошли до тюрьмы, где в подвальном помещении, в сырой одиночной камере тосковал официально мёртвый Головин.

— Итак, — сказал я, поставив стул посреди камеры и усевшись на него. — Напомни-ка, на чём мы с тобой в прошлый раз остановились? А, да: Троекуров.

— Это страшный человек, — тут же откликнулся Головин и перекрестился. — Я спать не могу.

— А какая связь?

— Только глаза закрою — его вижу. Стоит, ухмыляется, руки ко мне тянет… И пальцы — как будто в самое нутро! Просыпаюсь, сердце колотится, самого трясёт…

— Паническая атака обыкновенная, не нагнетай. Давай-ка по порядку. Троекуров — он кто? Колдун, как я понимаю?

Это, конечно, было бы из ряда вон. Колдуны могли жить относительно без палева в деревнях, но всё равно предпочитали отшельничество. А уж колдун-аристократ с нехилым влиянием в обществе — это вовсе чудо какое-то.

Хотя, с другой стороны, охотники-аристократы тоже на деревьях не растут, как яблоки…

— Он не колдун. Он — хуже! — заявил Вольфганг. — Колдуны перед ним по струнке ходят.

— О как. И много их тут таких циркачей, по струнке ходящих?

— Я только двух видел. Но они его боятся так же, как я.

— Ясно. А для чего Троекурову могло понадобиться принимать твой облик или создавать твоего двойника?

Вольфганг развёл трясущимися руками. Перелом я ему вылечил ещё той ночью, когда привёл к Илье Ильичу в дом. Не лекаря же тащить к покойнику.

— Предположи, — посоветовал я.

— Ну-у-у… Эм-м-м… Он, может, просто хотел, чтобы те, кто меня видел, думали, будто я жив?

— Зачем?

— Ну-у-у… Эм-м-м…

— Ладно, — вздохнул я. — Аналитика бессистемных данных — не твоё. Попробую я. Троекурову надо было встретиться с кем-то, с кем мог встретиться только ты. И что-то от него получить. Информацию, деньги, ресурсы… Ага, вижу, в голове у тебя что-то стрельнуло. Поделись-ка соображениями.

— Наина… — прошептал Вольфганг.

— Чего? Какая Наина? — скривился я.

— Наина Фёдоровна, это прекрасной души девушка, она… Я…

— Угу, «есть одна тян», понятно. А живёт, значит — ну, жила, — аккурат на Благовещенской?

— Недалеко. Я скажу адрес. Умоляю, выясните, что с ней! — Головин сложил руки перед собой и плюхнулся на колени.

— Вот что меня удивляет, — не выдержал я, — так это то, что у всякой ведь мрази есть, оказывается, в душе что-то святое, что не деньги, и из-за чего можно на колени встать. Одного не понимаю: какого ж хрена вы мрази-то такие? Тьфу!

И, не прощаясь, я вышел из застенка.

На улице остановился. Захар (который вообще ничего не понимал) и Обломов (который понимал кое-что) уставились на меня.

— Короче, всё вроде ясно, — сказал я. — Троекуров видит, что братья чего-то чудят. Один пропал вместе с хабаром, второй неуклюже пытается скрыться. Второго он ловит и сажает в качественную тюрьму. А чтобы оказывать на него психологическое воздействие — ну, в смысле, держать на коротком поводке, — похищает его любовницу.

— Ладно похищает. А если убил?

— Выясни это, Илья Ильич, — попросил я. — Если она дома, и всё у неё в порядке, пусть чего-нибудь расскажет, нам информация не помешает.

— Сделаю. А вы?

— А мы с Захаром ещё один момент пробьём, до которого пока руки не доходили.

По Знаку мы вдвоём с Захаром опять перенеслись в «фонтан», после чего зашли в пункт приёма костей. Я поставил на прилавок трофейный череп с кладбища.

Глава 10

— Это не принимается! — замахал руками принимающий мужик. — Да сколько ж говорить можно! Только те, что на золото похожи!

— Ага. Значит, не впервые такое видишь? — Я щёлкнул стальной череп по кумполу.

— Конечно, не впервые! Да вон, Харисим как-то цельный скелет такой припёр. Говорит, мертвяка забил. А какого, спрашивается, мертвяка? Ежели упырь или, скажем, вурдалак, то у него таких костей нет. У русалок — тем более. Да и у колдунов нет. И даже если б были — не сосуды это!

— А кроме Харисима — приносил кто?

— Да бывало…

— И всё — человечьи?

— Ну! Где вы только эту гадость находите⁈

— На кладбищах, дружище, на кладбищах… А в Поречье такого нет? — я посмотрел на Захара.

Тот помотал головой:

— Отродясь не было. Даже и слухов не ходило, что бывает. Ишь, чего удумали, извращенцы столичные! — Захар строго посмотрел почему-то на приёмщика. — Мало вам тварных костей? Ещё какую-то дрянь богомерзкую завели?

— Да я-то — чё? — возмутился приёмщик. — Я, что ли, эту пакость по кладбищам раскидываю? Моё дело маленькое — принимать, что несут. Или не принимать. Да и то сказать — не было прежде такого! Я тут на приёмке уж сколько сижу, а до меня отец мой сидел. Сейчас он старый совсем, одной ногой в гробу. Когда в первый раз стальные кости притащили, я ему показал. Спросил — мол, что за диво? Так батя аж перекрестился. Положь, говорит, где взял, да руки сполосни. Никогда прежде охотники такого не притаскивали. Это, мол, и не кости даже, а мерзость какая-то бесовская, православному человеку прикасаться-то не следует.