Ранний старт 4 (СИ) - "Генрих" - Страница 68

Долго говорит, затем долго слушает. Мне страшно интересно, что может так длинно рассказывать человек, который о такой мелочи, как Колчин, и знать ничего не должен. И декан как-то нехорошо начинает мрачнеть. И договаривается о встрече в понедельник в заводоуправлении, в той части, что вне периметра охраны.

28 июня, воскресенье, время 18:40.

МГУ, ДСЛ, музстудия.

— О, Витя пришёл. Здравствуй, Витя, — меня приветствует Женя.

Кроме неё забрёл ещё гитарист Гена.

Редко стали общаться с Аней и Женей после того шумного конфликта весной. Избегают меня. И мне с ними встреч искать ни к чему.

— Привет волюнтаристам и самодурам! — весело ответствую Жене. — Здорово, Гена!

Гена хлопает пятернёй по моей ладони, Женя страдальчески морщится:

— Ви-и-ить, ну хватит уже, а?

— За обиду такому замечательному человеку, как я, вы должны страдать вечно! Страдать и каяться! Каяться и страдать! А вы как думали?

— Не всё нам, мужикам, быть перед вами вечно виноватыми, — рассудительно, но с какой-то потаённой болью вдруг изрекает Гена.

Гляжу на него с огромной благодарностью:

— Вот кто меня до конца понимает!

И мы сердечно обнимаемся на глазах скривившейся девушки.

Женя всё-таки стоически выдерживает наши шпильки, и мы с Геной вознаграждаем её, нашу единственную слушательницу, несколькими композициями. Из освоенного репертуара.

Вечером в комнате.

— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает тесно прижавшаяся ко мне Света.

Вернее, это я прижал её к себе, пользуясь благосклонным непротивлением.

Сидим на полу, перед нами стул с чайным реквизитом. Мы учимся держаться, не набрасываться друг на друга при каждом удобном случае. У нас вся ночь впереди.

— Свет, мне как-то не хочется грузить тебя своими проблемами, — отвечаю честно.

— Выходит, проблемы есть? — девушка слегка трётся носиком о моё плечо. — Не хочешь говорить? А как же поговорка? Как там… горе, разделённое с другом, в два раза легче, радость — в два раза больше.

Претендует на роль друга плюсом к статусу любимой девушки? Не возражаю.

— Практика как-то странно прошла. Написали мне такую характеристику, что у декана глаза за апогей чуть не выпрыгнули. Пререкался с начальством, гулял в рабочее время неизвестно где, халатно относился к своим обязанностям, грубил другим работникам… и ни одного доброго слова.

Теперь Светланка глаза выпучивает. И после преодоления ступора высказывается так, что начинаю любить её ещё больше. Хотя куда уж больше!

— А зачем они это написали? Что за чушь⁈

Во как! Даже тени мысли не допускает, что это может оказаться правдой хотя бы на малую долю.

— Клевета полнейшая, конечно, — улыбаюсь ей. — Но хочется уточнить: а почему ты так думаешь?

Только сейчас начинает подыскивать аргументы. Изначальная реакция — рефлекторное отторжение негатива в мой адрес. И возмущение теми, кто посмел. Лапочка. Целую её в висок.

— Ну как… если бы ты пререкался с преподавателями, грубил сокурсникам, пропускал занятия и лекции, то как бы ты отличником стал? Как бы смог через курс перепрыгнуть, если бы преподаватели тебя не ценили? Почему тебя любят и уважают сокурсники и — особенно — сокурсницы… чтоб их!

С таким чувством произносит последние слова, что меня смех разбирает.

— Тебе твой Куваев не рассказывал, что в 823-й комнате в углу твой портрет висит? — добавляет Света перчику к своим доводам.

— Зачем⁈

— Затем! Ритуал у них такой. Перед экзаменами или зачётами возносят хвалу твоему портрету, как иконе, просят у Великого и Всемогущего Колчина благословления и небесного заступничества, помощи в сложном деле получения благоприятных записей в зачётке… дальше не помню. Саша так смеялся, когда рассказывал, — в подтверждение Света сама хихикает.

Уу-пс-с! Надо же, как изощрённо студенты прикалываются. Качаю головой.

— Чего-то ждёшь? — девушка замечает, что посматриваю на время на смартфоне.

— Угу. Сначала думал дождаться, когда будет полдесятого. А сейчас решил, что дальше четверти десятого не выдержу… — наклоняюсь к ней, поворачиваю лицо девушки к себе и впиваюсь в губы.

Света ахает и вспыхивает мгновенно. Обожаю её за это.

29 июня, понедельник, время 06:05.

МГУ, ДСЛ (Дом студента на Ломоносова), комната Колчина.

— Ты куд-а-а? — слегка зевая, спрашивает Света.

Не хотел будить, но от моего шебуршания всё-таки просыпается. Классно она по утрам смотрится. Как молодая и красивая кошка, на которую всегда приятно смотреть. И в то время, когда она активна и когда спит без задних ног.

— На утреннюю тренировку, Ланочка.

— Я с тобой, — делает слабую попытку встать, но наталкивается на мою ладонь.

— Не стоит. Понежься ещё, утром это приятно. А зарядку для себя можешь и в комнате сделать. Тебе стайерский бег ни к чему.

Ускакиваю на улицу. Нас осталось всего трое. Ещё Ольховский и Шакуров. После нашей размолвки через несколько недель подошёл и, внимательно изучая пол около своих ног, попросился на утренние занятия. А мне что? Совместная тренировка — не повод вместе детей крестить. Он для меня сейчас — знакомый и чужой. Нейтральный статус. Поэтому разрешил. Да и кто я такой, чтобы запрещать? Территория вокруг общежития мной не приватизирована.

По возвращении вижу, что Света лепит мне завтрак, кашу варит. Лапочка. Я бы предпочёл, чтобы её халатик был короче, но она права. Не время сейчас, родина на экзамен зовёт. И её, и Ольховского, да и у меня важное дело запланировано.

— Ты чего в домашнем? Надеваться не пора?

— Ви-и-итя! Одеваться!

С некоторых пор Света проявляет нетерпимость ко всем речевым неправильностям. Вот оно, филологическое воспитание! Немедленно взял на вооружение, как повод подразнить.

По носику, втянувшему воздух с моей стороны, понимаю, что не зря хожу в душ по утрам. И уже в душе отмечаю, что Светин носик не морщится брезгливо от слабых запахов моего дюжего тела. Давно это заметил. Ещё по танцам.

— Отвернись! — требует от меня девушка после завтрака.

— Ещё чего! — отвечаю с непосредственной наглостью. — Со вчерашнего вечера мечтал на тебя в этот момент полюбоваться. Раздевание вчера проглядел, так хоть на одевание полюбуюсь.

На кровать, руки под голову на подушке, глаза следят за девушкой неотрывно. Света краснеет, но деваться некуда, поэтому старается всё делать быстро. Кривлюсь разочарованно:

— А как же эта типичная женская особенность? Собираться и одеваться очень и очень долго?

— Я — нетипичная, — и показывает мне язык.

— Типичная, типичная, — не соглашаюсь. — Просто вы всё назло нам делаете. Когда нужно быстро, вы наряжаетесь очень медленно. Когда хорошо бы медленно, вы обученному солдату фору дадите.

— Чтобы жизнь мёдом не казалась, — отвернувшись, девушка застёгивает блузку.

— Светочка, да разве она мёд? Ты на экзамен идёшь, я — на очень трудный и неприятный разговор. Какой же это мёд?

— А это? — Светланка запрыгивает ко мне на кровать и медленно-медленно целует.

Нечто действительно похожее на горячий мёд растекается в груди.

— Это козырной туз, — соглашаюсь, когда девушка отрывается от меня. — Настроение поднимется, даже если меня завтра казнят.

После завтрака Света зазубривает кое-какие определения из семантики. Помогаю, пытаясь скрыть отвращение, почему-то проявляющееся к некоторым гуманитарным предметам.

Выходим втроём, на развилке дорожек на прощание Света меня целует, дальше идём с Ольховским.

У корпуса меня уже ждёт машина, у которой открывается дверь при нашем появлении.

— Ни пуха, Юрий! — хлопаю Ольховского по плечу.

Получаю ответный посыл к созданиям преисподней и направляюсь к машине, из которой мне уже машут.

— Колчин, вы должны являться раньше начальства, — декан делает вид, что он не доволен.