Тень олигарха - Бахарева Ксения Васильевна - Страница 42

— Так бывает, — ответила девушка в одном ботинке.

— Собственно, не потому, что я узнал вас, просто у меня было такое чувство, что это непременно должно случиться, что вы непременно должны появиться, так что и узнавать вас не будет надобности.

— Да? Очень странно. — Девушка согнула в колене и поджала под себя босую ногу, очевидно, чтобы согреться.

— Отчего же?

— В жизни все-таки бывают минуты, необыкновенные, что ли. Вообще жизнь очень странная штука.

— Согласен. А почему один ботинок?

— Потерялся.

— Холодно, должно быть.

— И не говорите…

— Как же вы доберетесь? Мороз, не май месяц! — воскликнул он.

— Поскачу по дорожке на одной ножке. И известный доктор Айболит всех излечит-исцелит! — грустно сказала дама, и на лице ее по-прежнему не дрогнул ни один мускул.

— Вот видите: вы шутите, а между тем жизнь может быть очень проста. Как и смерть, что подстерегла мужчин в покореженной вишневой легковушке, которая столкнулась с грузовиком. Так где вы потеряли ботинок? — Лебедев окончательно проснулся и в полумраке вглядывался в чуть освещенное лицо такой знакомой незнакомки, пытаясь вспомнить, где же он мог ее видеть.

— В той машине.

Лебедев, потрясенный, помолчал с минуту и наконец вымолвил:

— Вы родились в рубашке!

— Пожалуй… Особенно если учесть, что трое бандитов меня похитили и посадили в машину, чтобы передать другим бандитам, которые станут требовать выкуп у скупого мужа. Он, конечно, заплатит, но они все равно меня убьют и закопают в подмосковном лесу.

— Откуда такая уверенность?

— Ублюдки, что остались лежать на дороге, разговаривали между собой, не стесняясь, так что если бы не авария, то очень скоро я бы оказалась в лапах некой «щелковской» группировки.

— Где же должна была состояться встреча?

— В Кингисеппе. Какое-то охранное предприятие называли, но я не запомнила.

— «Передел»?

— Откуда вы знаете?

— Имена какие-нибудь запомнили?

— Из местных говорили про какого-то Сергея, кличка странная такая, на букву «Ф», кажется, так вот, у него сложились хорошие отношения с главарем «щелковских», каким-то Сашей, и мое похищение — это вроде как халтурка, приработок к основным бабкам.

Автобус затарахтел на повороте, фыркнул пару раз и остановился у старинного кирпичного здания бывшей городской ратуши с башней и часами. Небольшой городок крепко спал.

— Скоро местные отморозки узнают, что случилось на дороге, и станут вас искать. В одном ботинке по морозу вы далеко не убежите, так что беру вас под свою защиту.

— С какой стати? Я совсем вас не знаю!

— Разве вам не страшно?

— Конечно, нет! Если уцелела там, значит, на этом свете еще нужна! Так почему я вам должна поверить?

— Я — милиционер, следователь Лебедев, Петровка, 38.

— Вот это да! А где гарантия, что вы не с ними? Впрочем, я по вашим глазам вижу, вы — честный.

Очутившись на конечной остановке под фонарным столбом, Лебедев извлек из походного рюкзака потертые кроссовки, припасенные для утренних пробежек в командировке. После чего не без труда (красота прежде всего) заставил девушку обуть хотя бы одну босую ногу, и парочка, ковыляя и теряя на ходу растоптанный сорок третий размер, двинулась в сторону остатков величественных стен крепости Яма, за земляными насыпями которых в старинных постройках разных эпох обосновалась местная дежурная часть.

На съемной квартире (для выяснения ее адреса сыщику и потребовалось посетить районную милицию) при ярком свете за чашкой свежезаваренного чая он, наконец, рассмотрел выжившую попутчицу и понял, почему ее лицо, густо запачканное засохшей кровью, было таким знакомым. Ирина оказалась знаменитой певичкой, чьи популярные попсовые песни прошлым летом звучали чуть ли не из каждого утюга, и Лебедев, знавший из этого репертуара почти все незамысловатые мелодии наизусть, признался, что давно является поклонником ее творчества.

— Как же тебя угораздило? — спросил он после долгого молчания.

— Да так… — Ирина замолчала на несколько минут, после выдохнула и произнесла: — После концерта в ресторане с мужем сидели, вернулась из туалета — его нет, официант сказал, что супруг внизу ждет. Спустилась, а мне мешок на голову. Стала кричать — получила удар в живот.

— А охрана?

— Отпустила, надоело все время под прицелом быть, не думала ни о чем таком…

— Муж выкуп заплатит?

— Заплатит, но потребует, чтобы отработала.

— Как это?

— Продюсер наживается, муж наживается… Он тренер по хоккею, известный, знаменитый, горд, что в его коллекции оказалась очередная певичка, вроде как престижно и другим завидно, а на самом деле я — птичка в клетке золотой, курочка, несущая золотые яйца. Только теперь финита ля комедия! Бандиты проговорились, что никого в живых не оставляют.

— Удивляюсь твоему спокойствию.

— Знаешь, что в лоб, что по лбу. Куда ни глянь — сплошное рабство. Не о такой жизни мечтала, не такие песни петь. Пустые…

Сколько времени они сидели молча? Как минимум час, которому, казалось, не будет конца. Сидели не шевелясь, затаив дыхание, боясь шелохнуться. Наконец Лебедев поднял глаза и увидел окаменевшее лицо артистки с правильными красивыми чертами, пухлыми яркими губами, светлыми серыми, немного выпуклыми глазами и кучерявой густой копной рыжих волос. Ни слезинки, ни переживаний. Взгляд спокойный, словно неживой уже. «Странно, — подумал Лебедев, пораженный суровым молчанием ее и беспощадным спокойствием, — такое спокойствие она излучает, на грани с равнодушием, как будто все равно, что с ней будет впереди…» Но вслух произнес:

— Не переживай, что-нибудь придумаем. Теперь спать.

Рано утром, как только рассвело, он тихо сложил на кухне раскладушку с постельным бельем, на цыпочках пробрался по залу с голыми стенами, распахнул входную дверь, легко сбежал по ступенькам вниз и растворился в густом тумане, оставив на диване спящую рыжую случайную попутчицу.

— Первой жертвой «Передела» стал дагестанец Рустам Радиев. И, похоже, это был заказ, — важный начальник уголовного розыска Кингисеппа вводил московского командированного в курс расследования, заботливо уложив круглый животик на толстый том уголовного дела.

— И с чего такие выводы? — Лебедев с кружкой крепкого чая присел на край стола.

— По почерку. На месте преступления оставлено дорогостоящее оружие. Однако первое заказное убийство было совершено не погибшим подводником.

— Кем же? — изумился лейтенант.

— Судя по отпечаткам пальчиков, скорей всего, неким его товарищем по цеху.

— Дальше! — Лебедев хоть и был младше по званию, но явно чувствовал свое столичное превосходство перед провинциальным руководителем.

— Поначалу брат господина Радиева, работавший в фирме «Викинг», пропал без вести. Рустам Радиев решил, что к исчезновению родственника причастен непосредственно хозяин «Викинга».

— А кто хозяин?

— Некий влиятельный бизнесмен Рашид Сафаров, двоюродный брат Аслана Гильясова.

— Ого!

Начальник уголовного розыска продолжил с нарочитой невозмутимостью:

— В России у него несколько доходных бизнесов. Так вот, Радиев стал угрожать Сафарову, и 8 декабря 1992 года был застрелен на пороге своей квартиры.

— Есть данные, кто входит в состав охранного предприятия «Передел»? Моя случайная попутчица, которую взяли в заложницы, говорила о каком-то Сергее. В разговоре его упоминали как главаря. А подводник перед смертью называл имя Аслана Гильясова.

— Да, есть такой, но он скрылся после того, как Пуманов погиб, как и его коллега Сергей Финагров. Все сбежали, словно корова языком слизала. Предприятие опечатано, обыск ничего интересного не дал. Ориентировки разосланы. В списках фигурирует даже бывший сенатор от Башкирии!

— Кто такой?

— Ирман Измайлов.

— Ввиду особой опасности вынужден дело у вас забрать.

— Я так и думал!

Лебедев застыл на пороге дешевого съемного жилища, боясь спугнуть чарующие звуки чудесного голоса. Он стоял и слушал «Summer time» Джорджа Гершвина, чувствуя, что никогда уже ему не забыть этого предвечернего часа в облаках на розовеющем закате тихого городка, как никогда не понять, а главное, не высказать в полную силу, в чем дивный вкус знаменитой композиции. Диссонанс был в том, что мелодия звучала сама по себе и никак не была связана с тем, что творилось вокруг: с голыми стенами скудного совкового жилья, обладающего странной акустикой, с жуткой недавней ночной аварией на перекрестке, унесшей несколько жизней, с одним уцелевшим ботинком и засохшей кровью на лице известной заложницы, равно как и с одиноким фонарем в темноте, свистящим под порывами ветра. Парадокс еще был в том, что совсем рядом, в пяти метрах от него, подогнув ноги под себя, в кресле сидела рыжеволосая отважная женщина, которая, как оказалось, умела петь не только примитивные куплеты на два притопа, а пела душой, как будто звуки, без малейшего напряжения извлекаемые из молодой певучей грудной клетки, были несравненно легки. Меж тем в звуках этих было столько страданий, что можно было только догадываться. Певица сочно прощалась с нелегким временем, со своим зыбким счастьем и надеждой, жалуясь и тоскуя по беззаботной юности, где не было места жестокому миру денег.