Тень олигарха - Бахарева Ксения Васильевна - Страница 37

— Понятно… Спасибо. Можете дать комментарий на камеру? — тошнота немного отпустила, и Юля включилась в работу.

— Ой нет… Ничего пока не ясно же. Только предположения. С девушкой его поговорите. Вот она идет.

Кудрявая шатенка в строгих роговых очках с толстым кожаным портфелем в руке появилась из ниоткуда. Она шла так привычно и буднично, словно ничего не случилось, и выглядела как занудная отличница старших классов или, в крайнем случае, аспирантка какого-то важного научного сообщества, в короткой плиссированной юбке и длинных полосатых гольфах, и образ ее никак не вязался с погибшим иностранцем. Подружка, удивившись присутствию журналистов, немного потопталась на месте, размышляя, чем она рискует, но от интервью все же не отказалась, припомнив, что Бабак в последнее время жил в страхе, утверждая, что кто-то очень хочет его убить.

— Кто и за что? — не поняла Юля.

— Как-то он одолжил своему земляку сто долларов, тот денег не вернул — более того, стал с угрозами по телефону требовать еще.

— И что Бабак сделал?

— Почти ничего…

— То есть?

— Каких-то должных мер не принял. А зря. Просто сказал мне и товарищу одному, Белукину, который иногда охранял его, провожая до дома. — Обладательница крепких нервов и полосатых гольфов слегка дернула плечиком.

— Крепитесь…

— И вы: я смотрю, работка у вас незавидная.

Юля возвратилась в телевизионную съемочную машину, нос ее по-прежнему сильно ощущал прелестный запах дорогого одеколона иранца. Всю дорогу до телецентра она размышляла о том, что во времена безработицы и, как следствия, разгула преступности в стране объектом уголовников стали не только коренные жители, но и иностранцы, у которых ввиду специфического образа жизни был достаточно большой круг приятелей, в первую очередь среди земляков. Один из них наверняка и решил навести, как принято выражаться в определенных кругах, на Бабака своих знакомых…

В редакции Юлю нежданно-негаданно ожидал неприятный сюрприз: не появился на службе маститый журналист, которого попросил пристроить в команду «Террановы» заместитель председателя телеканала. Почему именно Юля должна было это сделать, начальник объяснил просто: когда-то в пылу алкогольной лихорадки болезный послал чиновника далеко на три буквы, и теперь гордость не позволяла ему с высоты своей весомой должности отыграть назад, а талантливого писаку все же было жалко. Как многие уникальные творческие люди, журналист обладал невероятной трудоспособностью и одновременно такой же сильной тягой к спиртному. В момент трезвости он мог за смену выдать на-гора до пяти новостных сюжетов, так и происходило на протяжении двадцати дней кряду. Затем все тело репортера начинало бастовать, будто кто-то незримый взялся его колошматить, руки и ноги не слушались и нервно дрожали, а глаза наливались бурой краской вампира, да зубы стучали по подбородку так, что из несвязного бормотания нельзя было понять абсолютно ни единого слова. Именно такое состояние было накануне исчезновения выпивохи, после того, как он вернулся с весьма ответственных съемок вынесения исключительного приговора в Верховном Суде.

— Есть отснятый материал? — спросила Юля у дежурного редактора.

Симпатичная коротко стриженная Вероника, месяц назад получившая диплом журналиста, всецело старалась закрепиться на престижной работе, поэтому всячески стремилась угодить начальству. Юля, несмотря на свой юный возраст, уже успела записаться в их число.

— Да, двадцать четыре минуты, вот кассета, но из нее ничего не понятно… — Вероника хлопала большими глазами, и на лице ее не отражалась работа ни одной извилины, лишь читалось подобострастие.

— Что за день сегодня такой… Я посмотрю.

Юля отправилась в монтажную комнату, вставила отснятую кассету в видеомагнитофон, уставилась в экран, и очень скоро ей стало понятно, что не понятно абсолютно ничего. В исходном материале мелькали кадры судьи, монотонно оглашающего приговор неким двум братьям, крупные планы зрителей, самих братьев, у одного из которых после объявления вердикта Верховного Суда, приговаривающего обоих к исключительной мере наказания через расстрел, пошла пена изо рта, он стал кричать и забился в судорогах. Волнующие кадры крайне сурового приговора приводили в отчаяние, перехватывало дыхание, зрачки расширялись, охватывал озноб, да и волосы становились дыбом, но кто были эти братья, какую мерзость они сотворили, в чем крылась фабула совершенного преступления, собственно, как и кто оглашал приговор, было абсолютно неясно.

— Невероятно. Надо отправить кого-нибудь к Жоре домой.

— Уже, — с готовностью ответила Вероника, прижимая папку с отредактированными текстами к груди. — Вернулся его товарищ, говорит, бесполезно, накануне Жорик закупился ящиком водки, а обычно он никому не открывает, пока не выпьет свое, и даже если мы взломаем дверь…

— Толку будет мало. Выдать сюжет без комментариев в эфир мы не сможем, в крайнем случае, только тогда, когда великий талант вернется к своим обязанностям. Стало быть, наши прекрасные отношения с Верховным Судом, которых я добивалась битых три месяца, можно благополучно похоронить. Профукать такую эксклюзивную возможность!

— Тут еще кое-что… — замялась дежурный редактор. — Пришло официальное приглашение на бланке с настоятельным требованием посетить ближайший районный отдел внутренних дел в связи с обращением некой гражданки, обвинившей ведущую телепрограммы «Терранова» в клевете, порочащей ее честь и достоинство.

— Ого! Ну и денек, честное слово!

Следующим утром Лисовская постучалась в искомый кабинет дознавателя, чтобы воочию ознакомиться с сутью предъявленных ей обвинений.

В полупустом кабинете с бело-синими масляными стенами за ширпотребным письменным столом над печатной машинкой склонился мелкий сутулый белобрысый человек в милицейской форме, пытаясь одним пальцем простучать некий документ, каждый раз мучительно и с трудом отыскивая нужную букву алфавита.

— Извините. Можно войти?

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогая ведущая известной передачи! Я вас сразу узнал! Нет, ну в жизни вы лучше выглядите! — Милиционер с улыбкой подскочил вверх. К радости Юли, дознаватель оказался поклонником хроники криминальных происшествий. — Не волнуйтесь, я уже просмотрел видеозапись, здесь нет никаких оснований для возбуждения дела, вот уже и отказ почти напечатан, заканчиваю. Присядьте, минут на десять, подпишите и будете свободны!

— Пока…

— Что вы говорите?

— Пока свободны, — сыронизировала Юля и дополнила: — В наше время нельзя зарекаться.

— А-а-а, это точно, — хмыкнул в ответ милиционер, но Юля не вполне была уверена, что тот понял иронию до конца.

— В чем клевета по мнению заявительницы?

— Я так и не понял. Но уже за то, что вы не побоялись вступиться за легендарного сыщика, мой вам поклон и уважение.

— Спасибо, конечно, надеюсь, на этом дело и закончится. А кто это Шутько, чья подпись на заявлении?

— Мать умершего в кабинете, мать… И зачем это ей? Она же от государства получила тринадцать тысяч долларов за смерть сына. Чего-то добивается, не верит, что сам парень умер.

— Да, приятного мало.

— В нашей с вами работе вообще приятного мало. Я-то — понятно, а вам-то зачем?

— Для правды…

— Правда, видимо, она у каждого своя…

Сентябрь, 1994 год, Москва

Темный и холодный день выдался на редкость дождливым. Дворники изношенного серого «опеля» не поспевали смахивать обильные осадки, что лились как из ведра, затмевая проезжую часть. Василь Васильевич от самого парадного подъезда «Передела» следовал за автомобилем некоего рослого сотрудника охранного предприятия, стараясь, чтобы не быть замеченным, двигаться на почтительном расстоянии. Необыкновенно высокий человек, который перед тем, как сесть за руль, перекинулся парой фраз с приятелем, назвал себя то ли в шутку, то ли всерьез бывшим офицером-подводником. И теперь, следуя за натренированным мужчиной, каждый раз останавливаясь на красный сигнал светофора, неугомонный Василь Васильевич боялся упустить его из виду, вглядываясь сквозь порхающие дворники машины в номер впереди стоящего «мерседеса», не обращая ровным счетом никакого внимания ни на вереницу трамвайных вагонов, описывающих круг по площади, ни на черные людские фигуры под черными зонтами, перепрыгивающие через лужи, ни на огромный почтовый грузовик, выезжающий из полукруглой арки помпезного дома сталинской эпохи.