Тень олигарха - Бахарева Ксения Васильевна - Страница 24

— Чисто! — отрапортовал омоновец.

Минуя дрожащую хозяйку, протиснулся в дверной проем и Трофименко, машинально отметив смятую постель на разложенном диване, окурки вперемежку с бутылками из-под дешевого вина на столе и брошенного на потертый бордовый ковер, потрепанного жизнью игрушечного медведя с оторванной лапой.

— Я ждала вас, — сухо пробормотала Илона. Еще недавно красивая, женщина подурнела и скукожилась вся — то ли от постоянного злоупотребления алкоголем, то ли от гнусных тяжелых мыслей, то ли от того и другого вместе.

Она откинула, сбросила с плеч ситцевый цветастый халат и осталась в ночной сорочке, обнажив худые плети рук и выпирающие кости ключицы, нисколько не стесняясь. Стажер увидел ее испуганное лицо.

— Я ждала вас, — повторила Бельская. — Ах, когда же это все кончится?! — все бормотала и бормотала женщина. — Ждала… — Она присела на край дивана и тихо произнесла: — В тот день он жестко дал понять, чтобы язык держала за зубами. — По щекам покатились слезы. — Я пыталась. Старалась. Хотела забрать мою девочку из интерната. Ничего не получилось. У меня ничего не получилось! Опять, блин, из-за какого-то мужика! Да чтоб он сдох! — Женщина обхватила ладонями голову и завыла, качаясь то в одну, то в другую сторону.

— Кто приказал держать язык за зубами? — пытался дознаться Трофименко, но Бельская его не слышала.

Через несколько минут завывания женщина сама взяла себя в руки и продолжила:

— В конце августа на улице познакомилась с мужчиной. Женя Новиков. Оказалось, старше на четыре года. Повстречались пару раз, потом в постель. Я два года в колонии сидела — кинулась на него, как на красную тряпку, голодная. У него татуировка в виде орла на плече, сказал, сделал в Афганистане. Однажды шестьсот долларов попросил, сказал, для дела. Я поверила, с книжки сняла, копила для дочери. А через неделю показал пистолет, он купил его на эти деньги. Сказал, пистолет нужен для самообороны. В тот день Женя позвонил и сказал, что заедет на такси и отправимся в гости. Встретились с Соколом — так он звал того парня, холеного, красивого и нагловатого. Поговорили, купили в магазине какой-то дорогой коньяк, пошли в один из ближайших домов, в квартире девчонка была. Наташа. Совсем девчонка… Пили коньяк, закусывали, мужики обсуждали дела, что-то про партии сигарет. А потом девочка вышла на кухню, Женя достал оружие и нажал на курок, но выстрела не последовало — пистолет дал осечку. Сразу устранил неполадку и выстрелил дважды. Второй, как он сказал, контрольный в голову. И говорит: «Борька, не надо разбрасываться сигаретами, потому что спалишь квартиру!» Девочку отвел в другую комнату и убил ее там. После заставил меня убрать в квартире, вымыть посуду и уйти. Через пару дней вернулся, шестьсот долларов привез и еще две тысячи долларов сверху, за молчание. Больше я его не видела, только на днях позвонил по телефону и потребовал передать через проводника поезда в Москву тысячу долларов, что я и сделала.

— Собирайтесь, составим фоторобот…

— Никуда я не поеду! Я не смогу больше в тюрьме!

— Дочь вернуть хотите?

— Не трави душу, гражданин начальник!

— Значит, едем…

Октябрь, 1993 год, Московская область, Минск

Выехали по холодку, сразу как только прибыл первый поезд. В туманный ранний осенний час к полукруглой привокзальной площади на сереньком «опеле» подъехал старый приятель Василь Васильевич, с которым довелось пересекаться по службе во времена общих границ. По ухабам проселочной дороги Московской области пробирались они с капитаном Денисовым и подчиненным ему стажером более часа. Слегка пожелтевшие березы сменялись то ольховыми зарослями, то еловыми, вдали то сям то там виднелись убранные и перепаханные сельскохозяйственные угодья, и конца и края не было бесконечному пути.

Важно заметить, что в числе привычек настоящего московского полковника запаса, который в этот утренний час вызвался исполнить роль проводника, была привычка удивлять необычными неожиданными поступками, в том числе манерой уезжать из дома внезапно. Куда и зачем едет, седовласый заслуженный пенсионер своим попутчикам, как правило, также никогда не сообщал, а его и не спрашивали уже, привыкли к причудам старика. Когда-то Василь Васильевич свято верил, что всякие расспросы гибельны для успешного окончания любого задуманного дела. Вот и сейчас на множественные вопросы Денисова о цели длительного проезда в московскую глушь саркастично отмалчивался, улыбаясь хитро желтыми вставными зубами, загадочно при этом добавляя:

— Даму я отыскал! Завидущую! Вам понравится!

— Васильич! Какая дама? Зачем она нам?

Выйдя на тихий почтенный отдых, и без того ершистый полковник, сам того не замечая, стал весьма несговорчивым и вредным, а то и вовсе превратился в настоящего самодура, тем самым увеличивая пропасть между собой и окружающим миром. По отношению к своим домашним, в особенности ко взрослым детям, зачастую был враждебным, глухим и слепым. Постепенно теряя физическую и интеллектуальную форму, он все чаще забывал простые слова и мысли и отдалялся от реального мира, создавая свой, во многом жестокий и враждебный, болезненный фантазийный мир, из которого каждому, кто соприкасался с ним, хотелось убежать как можно дальше. Конечно, благоверной жене его уже начинало казаться, что Василь Васильевич просто постарел и чуть ли не погряз в старческом маразме, поскольку прожил жизнь, ни на йоту не меняя своих установок. Чрезмерная принципиальность, упрямое упорство и закостенелый консерватизм его, быть может, помогали в свое время на службе, но теперь воспринимались многими как неприятное придурковатое психическое отклонение. Вечно помятый сюртук да перештопанные старые брезентовые штаны лишь дополняли нелепый вид грозного старикашки.

По праздникам, находясь в кругу семьи, он навевал скуку своими воспоминаниями о прежних временах, с упоением рассказывая о героических подвигах советской милиции, при этом ему уже было трудно сосредоточиться на какой-то конкретной мысли. И тем не менее он любил рассуждать о политике, экономике, музыке и гимнастике. Причем престарелый отставник был убежден: он настолько хорошо владеет темой, что мог бы прямо завтра возглавить правительство, министерство или спортивную федерацию. Разумеется, все окружающие его люди непременно должны были подстраиваться под него, а не наоборот. Впрочем, временами Василь Васильевич и сам замечал, что погряз в тирании, однако себя оправдывал тем, что делал это без злого умысла, а просто потому, что считал: так правильнее.

Тем не менее в ворчливой старости своей он остался верен долгу в борьбе с преступным миром, правда, власть его ослабела. И все же кое-какие связи остались, так что Денисов чувствовал: синяки от пройденных на проселочных дорогах ухабов стоят свеч. Василь Васильич при каждом удобном или неудобном повороте хватался за бок, в котором на протяжении множества служебных лет висела кобура с пистолетом, вспоминал, что оружие у него теперь только охотничье и хранится оно на всякий пожарный случай в багажнике автомобиля, выработанным командным голосом орал: «Молчать!» — и, крепко держась за руль, двигался дальше.

По составленному Бельской фотороботу удалось-таки выйти на след убийцы — неоднократно судимого за грабеж и хищения некоего Евгения Новикова, воспитанного улицей в полном соответствии с правилами суровой жизни. Мать и брат его умерли, с бывшей женой и ребенком отношений никаких не наблюдалось, к тому же единственный документ, полученный им, а именно советский паспорт образца 1974 года, накануне предусмотрительно был утерян.

Межгосударственный розыск по линии Интерпола информации не добавил. Единственная зацепка — приезд Новикова в Минск с сожительницей и ее ребенком, некой Кондратовской Зинаидой. Именно об этой даме Денисов просил разузнать чудаковатого полковника.

— Дамочка, что тебя интересует, родилась в Латвии, однако недавно перебралась в Московскую область и даже успела получить российское гражданство, — наконец после очередного ухабистого поворота проорал глуховатый отставник.