Моя (не)любимая бывшая (СИ) - Рымарь Диана - Страница 42

— Ты хочешь набить ему морду? — спрашивает Снежана.

Да я хочу. Еще как хочу…

Но одним вшивым мордобоем эта сука не отделается.

— Снежан, — громко откашливаюсь. — Я в машине сидел, меня бомбило все это время. Я руку готов на отсечение отдать, ты не единственная, с кем он это сделал. И он должен понести заслуженное наказание. Ты поможешь мне его посадить? Выступишь со своей историей?

— Да, — говорит она решительно.

Мы со Снежаной проходим в крошечную гостиную двухкомнатной квартиры, которую она снимает с сестрой.

Снежана приглашает меня сесть на диван, устраивается рядом и смотрит настороженно, спрашивает:

— Ты правда на это пойдешь? Я честно хотела засадить Вагана за решетку, и Аня тоже хотела. Но прошло так много времени, и доказательств ведь никаких, только наши слова… Барсег, с чего ты решил, что я не единственная, над кем он так поиздевался?

Мне, как взрослому мужчине, это очевидно по многим причинам.

Вагану тогда было тридцать три года. Давно не восемнадцать, и даже не двадцать пять, чтобы можно было хоть попытаться списать его действия на молодость, дурость, играющие гормоны.

Взрослый мужик, бизнесмен, заманивает к себе девятнадцатилетнюю девчонку. Прессингует тем, что поиздевается над ее сестрой, единственным близким человеком. Силой вынуждает пойти на то, чего она никак не хочет.

Вот прям проснулся он утром и решил — а не оприходовать ли мне невесту брата… И план придумал с лету. Или вообще на ходу сочинил, когда увидел в клубе ее дуреху-сестру.

Такие поступки так с лету не делаются. Человек должен быть морально готов к подобному — это как минимум.

Значит, Ваган был готов.

Также присутствует тот факт, что его же охранники, со слов Снежаны, были подельниками. Они держали Аню в помещении, в то время как он насиловал ее сестру. Таких верных, а точнее продажных, людей еще надо найти, с ними надо договориться. Это вряд ли под силу человеку, далекому от криминального мира.

И тот факт, что он записал действие… Заставил Снежану и так и эдак позировать на камеру, чтобы вышло реалистично, будто она этого хотела. Значит, он как минимум должен был знать, как это сделать. Он ведь управлял ею, командовал. В нем не было ни тени сомнения, четко осознавал, что делал.

Ага, ага, так я и поверил, что это первое и единственное преступление сексуального характера, которое совершил Ваган.

Жил человек абсолютно честным до тридцати трех лет, а потом — бабах! — и все в один день переменилось…

Я уверен, что в гадюшнике, который он называет клубом, пострадало немало девушек. И я найду их. Не могли все молчать в тряпочку, должны найтись и те, кто хоть попытался написать заявление в полицию. Хотя по статистике заявление пишут всего двадцать процентов от изнасилованных, ведь в основном жертвы предпочитают молчать, опасаясь позора. Это я уже успел пробить, пока думал серьезные думы на тему того, как буду выбивать из брата дух.

— У меня просто интуиция, — отвечаю Снежане наконец. — Но есть вопрос… Помнишь тату у Вагана на лобке? Как так вышло, что ее было не видно на видео?

— Не было у него никакой татуировки, — морщится она.

— Была, — говорю уверенным голосом. — Я, по-твоему, совсем не мужик, что ли? Я ведь после твоих слов предъявил Вагану то, что ты обвинила его. И он продемонстрировал татуировку. Там корона чуть ли не на весь бритый пах. Я поэтому и подумал тогда, что ты соврала.

— Но он ведь мог потом ее сделать, — стонет Снежана.

— Татуха не выглядела как свежесделанная, — качаю головой.

— Он мог наклеить временную, — выдает Снежана варианты. — Специально, чтобы выставить меня лгуньей. Мол, он не при делах, а я обвиняю его… Он мог использовать ее как алиби. Ты не веришь мне?

То, с каким надрывом она это говорит, показывает мне, насколько ей важно, чтобы я поверил.

— Верю, — тут же ее убеждаю.

Даже если бы видео не видел, сейчас поверил бы, потому что не умеет Снежана так врать, чтобы в таких диких подробностях рассказать мне все, как она сделала у меня дома сегодня утром. Подобных деталей попросту не придумаешь, если лично не столкнулся с насилием.

— Спасибо тебе, Барсег, — вдруг говорит Снежана. — Спасибо, что не пускаешь все на самотек, что хочешь разобраться… Я ведь понимаю, он твой брат, семья.

Она смотрит на меня с благодарностью.

Серьезно!

С самой что ни на есть благодарностью, и это выхлестывает меня окончательно. Совесть ест изнутри с такой силой, что хочется выть. А ведь это я виноват в том, что она пострадала.

Вот она, Снежана, сидит передо мной.

Без офисных блузок, отглаженных юбок, высоких каблуков, идеального макияжа и прически она выглядит откровенно юной.

Да, ей всего двадцать четыре, но вот сейчас, в домашних джинсах и белой футболке, она смотрится почти так же, как в девятнадцать. Почти не изменилась, лишь стала более женственной, приобрела округлые формы груди, бедер.

Молодая девчонка, красивая настолько, что у меня щемит сердце.

Не моя…

Потому что никаких прав я на нее не имею. Смешно вспоминать, что еще недавно я был уверен, будто имел. Потому что считал, что она мне по гроб жизни должна за ту невероятную боль, что причинила своей изменой. Только вот не было никакой измены. Было насилие, от которого я ее не защитил.

— Прости меня, Снежана, — говорю с болью в голосе.

— За что? — удивляется она.

— За то, что не уберег, — я давлюсь собственными словами. — За то, что меня не было рядом, когда был нужен, и с тобой случилось непоправимое…

Я хватаю ее за руку, подношу пальцы к губам и целую.

— Прости меня… — шепчу глухо.

Подаюсь вперед всем телом и прижимаю ее к себе.

— Ты в этом не виноват, — шепчет она мне в губы. — Ты ведь в тот день просто уехал в командировку, ты не мог знать…

— Виноват, — качаю головой. — Я змею в своем окружении не разглядел. И тебя пять лет назад до конца не разглядел… Зато теперь все вижу ясно и четко.

Кто друг, кто враг, кто предатель, а кто самый близкий…

Обнимаю Снежану и чувствую, что ближе нее у меня никого никогда не будет.

Ваган

— Здравствуй, брат. — Я перекладываю трубку телефона к левому уху и улыбаюсь отражению в зеркале ванной комнаты.

Оно большое, почти на полстены, разглядываю себя с голым торсом. Я только что вышел из душа, на теле одно лишь полотенце, небрежно накинутое на бедра.

— Здравствуй, Ваган, — слышу его невеселый голос в динамике мобильного.

Барсег в последние годы вообще весельем не блещет. Оно, конечно, само по себе приятно, но… Беспокоюсь я за него, что ли. Как-никак брат. Да и у меня сейчас все в жизни как нельзя отлично, не грех и посочувствовать неудачливому в любви родственнику.

— Мать сказала, ты искал меня, просил перезвонить. — Я тру изрядно загоревший на морском побережье лоб. — Вот вернулся из Таиланда, сразу тебе звоню. Что-то случилось?

— Да так… — тянет он не слишком вразумительно.

Не хочет говорить? Передумал? Уже не актуально?

Барсег крайне редко мне звонит, еще реже по какому-то делу, и мне невольно любопытно. Бесит, что он молчит.

Впрочем, я не злой, тут же приглашаю его:

— Брат, прилетай на мою помолвку. Да, ты говорил, что очень занят, но, может, выкроишь выходные для поездки домой? Я буду счастлив представить тебе свою невесту, ее родители будут счастливы тоже. Приезжай. Мы же семья, ты должен…

Я намеренно делаю упор на последнее слово. Потому что точно знаю, что получу гораздо меньше удовольствия от своего триумфального вечера, если Барсег не будет свидетелем всего этого. Ведь некоторые вещи я подготовил специально для него. Чтобы раз и навсегда утереть нос этому высокомерному говнюку.

Уесть так, чтобы тот помнил до конца жизни.

Но неожиданно я слышу его вполне бодрый ответ:

— Я приеду, Ваган. Сюрприз тебе привезу такой, что крышу снесет.