Кость Войны - Корнилов Антон - Страница 14

– Или мы опять сбились с дороги, – сказал Ловец, – или этот дом появился здесь недавно.

Не сговариваясь, они направились к строению. Мысли о том, что в их положении довольно опасно соваться в места, про которые ничего не известно, быстро оказались задавлены тяжелой перспективой еще одной ночевки в снегу. Оба понимали, что эту морозную ночь – без топлива для костра, без крыши над головой – они не перенесут.

– Трактир, – удивленно проговорил Самуэль, когда они приблизились к двери, из-за которой слышалось нестройное гудение пьяных голосов. – Только без вывески… Почему без вывески?.. Может быть, не стоит сюда заходить?

Берт тряхнул головой, отгоняя сомнения. И толкнул дверь.

Стряхивая с одежды снег, они вошли в натопленное, ярко освещенное помещение, перегороженное стойкой, за которой возвышался гигантских размеров бородач в кожаной безрукавке, оставлявшей открытыми могучие узловатые руки. Несколько грубо сколоченных столов вразброс стояли тут и там, и только один стол был занят. За ним сидели пятеро. Двое из этих пятерых были уже знакомы путешественникам, но Берт не смотрел на них. Замерев на пороге, он уставился на девушку в мужской одежде, сидевшую прямо напротив него. Грудь девушки перекрещивалась двумя широкими ремнями, на которых укреплялись ножи в деревянных ножнах; густые, ослепительно-рыжие волосы ниспадали ниже плеч, а под горлом на золотой цепи висел тусклый металлический медальон. Змея обвивала солнечный шар на этом медальоне.

Самуэль, выглянув из-за плеча Берта, охнул и попытался шмыгнуть обратно за дверь. Берт успел схватить его руку.

Тишину, установившуюся в зале сразу после того, как открылась дверь, прорезал удивленный голос одноглазого:

– Сами пришли…

Арбалетчик, который был теперь без своего оружия, уронил кружку, выхватывая из ножен меч. Это словно послужило сигналом – четверо мужчин повскакали с мест, а верзила-бородач извлек из-за стойки дубину, утыканную медными гвоздями.

– Повремените, – негромко проговорила девушка.

Она не отрываясь смотрела на Берта. И все так же – не отводя от него взгляда – спросила:

– Это те самые, о ком вы мне говорили?

– Они, они! – закричал одноглазый. – Они Цыпу уходили до смерти, тот даже охнуть не успел! Мы же…

– Оборвись, – коротко произнес Берт, не глядя на одноглазого. – Мы ни на кого не нападали. А этого Цыпу вы прикончили сами… перед тем, как задать стрекача.

– Это правда? – подняла брови девушка.

Одноглазый замялся. Впрочем, девушка, кажется, не ждала от него ответа. Она поднялась, при общем молчании обогнула стол и остановилась, скрестив руки, всего в нескольких шагах от Берта.

Тот снял шляпу и галантно поклонился. Видимо, приступ изумления, поразивший его при входе в зал, уже прошел. Но искорки тревоги в его глазах не погасли.

– Как мне называть вас, госпожа? – осведомился он.

– Так же, как меня называют мои ребята, – ответила она.

– Рыжая Бестия?

– Именно.

– Отвратительная кличка.

Четверо за столом ошеломленно переглядывались. Верзила за стойкой – тот даже втянул голову в плечи, будто ожидая, что потолок вот-вот обрушится на его макушку. А девушка провела ладонью по волосам и улыбнулась.

– Ребята искали вас на всех тропах, – сказала она. – Они и посейчас ищут. Вы нарушили закон, убили одного из нас и теперь приговорены к смерти.

– Насколько я помню, Турийские горы все еще принадлежат Метрополии, и законы, действующие здесь, – законы Императора. Я не слышал, чтобы Император велел карать смертью мирных путников, отбившихся от бандитов на глухой тропе.

– Госпожа! – взвизгнул одноглазый. – Прикажите, и я прямо сейчас выпущу ему кишки! Кто он такой, чтобы дерзить вам?

– У тебя уже была возможность доказать свою храбрость, – не оборачиваясь проговорила Рыжая Бестия. – А теперь этим человеком займусь я.

Она шагнула к Берту. Ловец растерянно развел руками – и тут же полетел на пол. Бестия, потирая кулак, стояла над ним, ожидая, пока он поднимется. Берт вставать не спешил. Проведя рукой под носом, он стряхнул красные капли и приподнялся на локте.

– Неплохой удар, – сказал он.

– Ты бьешь больнее, – отозвалась Бестия странно изменившимся голосом.

– Он умелый воин! – подобострастно подтвердил арбалетчик. – Госпожа, теперь нам можно выпустить ему кишки?

– Я же сказала, этим человеком займусь я. Вставай и следуй за мной.

– Вот это другое дело, – пробормотал Берт, поднимаясь.

Рыжеволосая молча повернулась и направилась мимо стойки к лестнице, ведущей на второй этаж. Снова недоуменная тишина повисла в зале, но, когда и Берт ступил на лестницу, одноглазый очнулся:

– Госпожа, ну, хоть этому-то ушастому коротышке можно пока выпустить кишки?

Берт, сидя на краю кровати, связывал шнурки на куртке – полчаса тому назад он оборвал их, не желая возиться с узлами.

– Твои живоглоты и впрямь Самуэлю горло не перережут? – спросил он.

Марта откинула покрывало и сзади оплела его руками:

– Без моего приказа они не посмеют его и щелбаном угостить.

– Слушай, у меня до сих пор не укладывается в голове, – повернулся к ней Берт. – Ты… и эти ублюдки. Рыжая Бестия! Сама придумала это имя?

– Ребята так назвали… По-моему, неплохо звучит.

– А по-моему, дерьмовей некуда… Откуда они вообще взялись, эти подонки? Во что превратились Турийские горы за те полгода, пока меня здесь не было?!

– Пока тебя не было, много изменилось… – Марта отстранила от себя Берта и улеглась, закинув руки за голову. – Отец пропал. Отправился на поиски своего чертова Барона и пропал. Я осталась одна. Совсем одна, понимаешь? Потом появился ты. Я думала… думала, мы снова… Я, такая дура, даже грех взяла на душу, предполагала, что теперь, когда отца нет, никто не будет мешать нам, а ты… А ты, как выяснилось, вернулся только для того, чтобы покопаться в бумагах отца.

Она села в изголовье кровати, сцепив пальцы на белых коленях.

– Альберт, тебе нравится мучить меня? – неожиданно спокойно спросила она. – А я ведь уже совсем не та робкая девочка, которая приходила по ночам в твою комнату, когда ты гостил в нашем доме.

– Я заметил, – глядя в пол, пробормотал Берт. И тронул все еще налитую болью переносицу.

Некоторое время они молчали. Снизу нарастало развеселое пение под аккомпанемент звона бутылок. «За Самуэля, значит, беспокоиться не стоит, – невнимательно подумал Берт. – Или они его уже загрызли, а теперь празднуют?»

– Ничего мне не скажешь? – подала голос Марта.

Берт вытащил трубку и стал сосредоточенно набивать ее табаком. Что он мог сказать Марте? То, что говорил уже тысячу раз? Да, она дорога ему, дороже всех прочих женщин и, наверное, всех прочих людей… С Мартой ему хорошо, как ни с кем больше. И Марте с ним хорошо… Почему бы и не остановиться на этом? Неужели она не понимает, что Альберт Гендер даже ради самой лучшей из женщин не променяет сладкую пыль дорог на выложенный белым камнем камин, где мирно потрескивает укрощенное пламя? Год за годом ожидать старость в скрипучем кресле, превращаясь в привычный предмет комнатного интерьера, год за годом видеть в окне все тот же пейзаж – от одной этой мысли можно сойти с ума. А взять с собой Марту туда, где бывает он… Ни один мужчина не выдержит и сотой доли того, через что пришлось пройти Альберту Гендеру. Что уж тут говорить о женщине…

– Твой дом… – проговорил Берт. – Поселок, в котором вы жили… Что случилось?

– Грах, – рассеянно ответила Марта. – Бывший атаман моих ребят. Он явился сюда со своей сотней недели через две после того, как ты сбежал в последний раз. Грах облюбовал наш поселок – видимо, ему нужно было пересидеть какое-то время в глуши. Только лучше бы для него было забраться подальше. Гвардейцы нашли его здесь. Они и подожгли несколько домов, где прятались разбойники, начался пожар, в котором погиб весь поселок. Граха убили в бою, а с ним – большую часть его подопечных. Остальные разбежались. Жители поселка были объявлены укрывателями преступников и… Ты знаешь, как гвардейские полковники решают проблемы на задворках Метрополии? Мужчин: кого казнили, кого заковали в цепи и отправили на рудники. Семьи увезенных ушли вместе со своими кормильцами. Поселок умер. Я одна осталась на пепелище. Мне-то некуда было идти. Когда туда стали сбредаться остатки банды Граха… в общем, двое парней решили, что пришло время позабавиться со мной. Грах-то их держал в строгости, понимал: себе дороже враждовать с людьми, среди которых живешь. А у меня был меч. Ты сам учил меня обращаться с оружием…