Шишкин лес - Червинский Александр - Страница 34

• Предыдущая
• 34/103
• Следующая

Поздно вечером в тот же день Степа сидит с Машей и Сорокиным в машине у входа в гостиницу.

— Лева, а ты не хочешь подъехать сейчас со мной в Лешину квартиру? — спрашивает он.

— Я больше никуда не поеду.

— Можно бы там п-п-поискать.

— Поискать что?

Степа не отвечает. Жует губами.

— Вы хотите узнать, как погиб Леша? — спрашивает Сорокин. — А зачем это знать? Даже если вы узнаете, кто его убил, что дальше? Вы обратитесь в милицию? Или прямо к вашим друзьям в Кремле?

Степа молчит.

Монументальный швейцар в ливрее с галунами прохаживается перед входом в гостиницу. В тамбуре маячит охрана в камуфляже, с автоматами. За Степиной машиной запаркован роскошный лимузин с темными стеклами. Оттуда доносится разухабистая блатная музыка.

— Если его смерть связана с золотом на Камчатке, — говорит Сорокин, — никто не станет вам помогать. Наоборот, как только те, кому Леша должен, поймут, что вы занимаетесь этими изысканиями, вас сразу уничтожат.

Степа молчит.

— Или вы собираетесь отомстить за его смерть? Как? Вы наймете бандитов? Вы на это способны?

Степа молчит. Рот его раскрыт. Глаза остекленели.

— Степа! — пугается Сорокин. — Маша, смотри, что с ним?

— Ничего. Он уснул.

— Как уснул? Прямо так, сразу?

— С ним такое бывает.

— В последнее время?

— Нет, он всегда так, всю жизнь, сколько я себя помню.

Это правда. Это у папы уже давно. Он научился спать с открытыми глазами на заседаниях, когда он был депутатом Верховного Совета СССР. Когда я читал ему вслух сценарий своего первого фильма, он тоже уснул. Я страшно на него обиделся, но потом выяснилось, что он во сне все слышал и помнит сценарий лучше меня самого.

— Ну, господа Николкины, извините, но я от вас устал, — объявляет Сорокин. — Все. Спокойной ночи, Маша. Я пошел спать.

— Ты уходишь не потому, что хочешь спать.

— А почему?

— А потому, что ты трус. Ты и в органы пошел из трусости. Тебе предложили, а отказаться ты боялся. Не посмел сказать твердое «нет».

— Маша, ты мне уже давно не жена, — теряет терпение Сорокин. — И перестань все время хамить! Я приехал из Парижа помочь вам с аукционом. И извольте воспринимать меня исключительно в этом качестве. И я не хочу сам платить за гостиницу! Я работаю на вас!

— Пожалуйста, пожалуйста, мсье Сорокин из Парижа, я за вас заплачу.

— И за билет на самолет, между прочим.

Выскакивает из машины. Маша выскакивает за ним. Хлопает дверцей. От хлопка Степа просыпается и смотрит, как Маша и Сорокин проходят в вестибюль мимо швейцара и автоматчиков.

Переливчатый сигнал мобильника. Степа не сразу понимает, откуда идет звук. Ищет и в конце концов обнаруживает мобильник в стоящей на полу Машиной сумке.

— А, черт... — Степа вертит в руке мобильник. — Куда тут у нее нажимать?.. — Тычет наугад в кнопки. — Алло? Алло?..

Из окон моей с Ниной квартиры открывается роскошный вид на Москву. Наша квартира огромна и изящно обставлена, но, в отличие от дома в Шишкином Лесу, кажется холодной, неуютной. Не потому, что мы в ней не живем. Последние годы мы проводили здесь больше времени, чем в Шишкином Лесу, но тепла в ней никогда не было и нет.

— Степа, это вы?.. — Нина с телефонной трубкой в руке стоит в огромной, сверкающей голой хирургической чистотой кухне. — Я звоню Маше. Я хотела попросить ее ко мне приехать. Тут Ксения появилась в очень плохом состоянии. Да, совсем в плохом.

Ксения — артистка, которую я снимал во всех своих фильмах. Когда у нее возникают проблемы, она приходит к моей жене Нине. В последние годы проблемы возникают часто, и Ксения приходит к Нине почти каждый день. Эта их дружба сперва казалась мне странной, а потом я привык.

Слышится грохот и звон рухнувшей полки с косметикой, и Ксения кричит из глубины квартиры:

— Мать твою! Ну вот! Нина! Ну вот! Я все у тебя переколотила!.. Кровь... Нина, я порезалась! Ну где же ты?

— Я иду, иду, — говорит Нина и продолжат тихо, в телефонную трубку: — Я сегодня одна с нею не справлюсь. Вы приедете? Спасибо.

Степа опускает стекло дверцы и пальцем подзывает стоящего у двери гостиницы швейцара. Швейцар величественно приближается.

— Деточка, у меня к тебе п-п-просьба, — говорит ему Степа. — Ты видел, тут сейчас двое к вам вошли — молодая дама в этаком б-балахоне и с ней такой... в общем, он генерал ФСК.

Швейцар уважительно кивает.

— Как они опять появятся, ты передай им, что они мне оба осточертели и я уехал.

Ошеломленный швейцар наблюдает, как Степа неторопливо разворачивается, сильно стукнув бампером стоящий сзади лимузин, и медленно удаляется.

Ксения Вольская, сильно пьяная сорокасемилетняя женщина со следами редкостной красоты на обезображенном пластической операцией и выпивкой лице, сидит на полу ванной среди осколков. Нина промывает порез на ее руке и накладывает пластырь.

— Прости меня, Нина, прости меня, прости меня, — раскачивается и монотонно повторяет Ксения. — Я больше не могу, я больше не могу.

— Чего ты не можешь? — спрашивает моя бесконечно терпеливая жена.

— Я не могу это в себе носить. Я желала его смерти. Он погиб из-за меня.

— Ну что ты мелешь?

— Он погиб из-за меня. Он погиб из-за меня.

В машине у Степы опять звонит мобильник. Вести машину и говорить одновременно Степа не может, поэтому останавливается среди потока машин. Его с трудом объезжают, гудят и матерятся, а Степа ищет кнопку на мобильнике.

— Алло? Таня? Таня, это не Маша. Это я. Я в ее машине. Да, это ее телефон. Что случилось? Кто п-п-пропал?

— Коти нигде нет! — кричит Таня. — Он уже несколько дней дома не ночевал! Он опять в Шиншкином Лесу. И когда я звоню, он не хочет со мной говорить. А теперь совсем пропал!

— Тихо, деточка, тихо. Я ему сам сейчас позвоню.

Котя сидит за столом в саду Левко рядом с Иваном Филипповичем и ест шашлык. Вокруг другие гости Левко: банкир, который открывал Коте валютный счет, жена банкира и юный кавказец, тоже с женой. Женам на вид лет по пятнадцать. Они сверкают бриллиантами и красивыми зубами. Веселые, живые собрались гости. Павел Левко сдвигает с шампура шашлык в Котину тарелку. Иван Филиппович подливает ему вина. Котя уже пьян и расслаблен.

• Предыдущая
• 34/103
• Следующая