…И пять бутылок водки - Демин Михаил - Страница 21

• Предыдущая
• 21/40
• Следующая

Увидели – и тотчас же отступили, ушли. Ушли, в основном, потому что все они были в данный момент безоружными (они ведь направлялись не на работу, а просто – погулять и развеяться). Вообще, надо сказать, что российские блатные – в отличие от западноевропейских – не злоупотребляют ношением оружия; стараются иметь его при себе как можно реже и применять только в случаях крайней надобности. Тут все дело в режиме. Советский закон – в этом смысле – крайне суров. За хранение огнестрельного оружия в России обычно дают по суду от трех до пяти лет лагерей.

В уголовной практике всегда возможен некий случай, непредвиденная проверка документов, внезапный обыск, ошибочный арест… Если при этом в карманах задержанного милиция обнаруживает наган или браунинг (два самых распространенных в России вида огнестрельного оружия), блатному уже не отвертеться, не уйти от тюрьмы. Он теряет свободу при всех обстоятельствах. Теряет надолго, и ссылается далеко.

За ножи, конечно, тоже наказывают – но не так уж жестоко… Потому-то уголовники и пользуются ими охотнее всего.

Вскоре блатные уже сидели в укрытии, в потайном притоне; пили, обсуждали случившееся.

– Значит, он устряпал обоих, – задумчиво сказал кто-то, – но за что? По какой причине?

– Черт его знает, – пожал плечами Гитарист. – Наверное, они что-то знали о нем…

– Костя Хмырь, кажется, был с ним давно знаком?

– С детства, вроде бы, – сказал Гитарист. – Старые кореша.

– Ничего себе – кореша! – усмехнулся другой парень.

– А кстати, – прищурился первый, – этот самый Хмырь – он ведь, кажется, и привел Интеллигента на малину?

– Не привел – просто дал адрес, – уточнил Гитарист. – Но это все тоже дело мутное. – И помолчав, добавил угрожающе: – Эх, был бы Костя жив – мы бы его спросили… О многом бы надо было его спросить!

– Теперь что ж о нем… Бог ему судья! И историю эту, видать, уже не понять, не распутать.

– Поч-чему? – возразил Гитарист. – Распутаем. Все распутаем.

– Это каким же образом?

– А вот найдем этого подлеца, разыщем – и все. И лады.

– Так-то оно так, – проговорил его собеседник. – Но вообще-то, взять его будет не просто. Это тертый мужик, бывалый, – по всему видать.

– Помните, – подхватил другой, – помните, как он вскинулся, когда нас увидел – сразу изготовился к стрельбе…

– Эх, обидно. – Гитарист крепко, ладонью, ударил по столу. – Было бы хоть что-нибудь у меня – хоть что-нибудь! А так… Эх! Он с пушкой, а я – голенький. Он нас – да, а мы его – нет… Что ж тут поделаешь? Глупо получилось.

– Куда ж он теперь может податься? – помедлив, спросил один из ребят. – У него есть тут какой-нибудь укрыв?

– Поди – угадай, – отозвался другой. – Он ведь, кажется, местный?

– Да, – кивнул Гитарист. – Полтавский. Коренной.

– Ну, тогда ищи ветра в поле…

– Ничего. Как-нибудь! – сказал, отделяя слова, Гитарист. – Теперь им вся кодла займется. Вся! Специально займется. Теперь-то уж точно.

– Ну, если кодла, – протяжно сказал первый.

– Ну, если вся, – словно эхо, отозвался другой.

Выбравшись из сада, Игорь перемахнул через дощатую изгородь и очутился на соседнем участке. Миновал и его. Выскользнул на улицу: осмотрелся, перевел дух. И метнувшись через дорогу, углубился в путаницу мелких глухих окраинных переулков. Он старался уйти подальше от злополучного места – и не только из-за блатных. С минуты на минуту туда могла нагрянуть милиция, привлеченная громом стрельбы. А ведь она тоже охотилась за ним!

Игорь чувствовал себя окруженным, обложенным со всех сторон – словно загнанный волк. Повсюду у него были одни только враги! Да, нормальная его жизнь кончилась, все привычные связи распались.

Все – кроме одной, единственной… Он вдруг подумал о Наташе. Связь эта, как тоненькая ниточка, была непрочна, ненадежна, едва приметна – но все-таки она существовала, и нельзя было ее обрывать.

Игорь глянул на часы. Озабоченно сдвинул брови. Время близилось уже к четырем. А ровно в пять у него было назначено свидание с Наташей. Она должна была, по уговору, ждать его в кафе, напротив главпочтамта. Это, в сущности, на другом конце города. Путь не близкий – шагать, да шагать! Он вздохнул и заторопился.

Не приведи Бог опоздать, – упустить из рук последнее…

– Что с тобой, Игорек? – спросила Наташа, тревожно, с беспокойством, вглядываясь в лицо Интеллигента.

– Ничего, – пробормотал он, усаживаясь за столик и тяжело дыша после быстрой ходьбы. – А в чем дело?

– Ты ужасно выглядишь.

– Просто – устал, замотался.

– Где ж ты был?

– Так… в одном месте… – Он сделал рукой неопределенный жест.

Наташа сказала, осторожно проведя пальцем по шершавой его, небритой щеке:

– У тебя здесь царапина. И рубашка вся в грязи, и на рукаве – гляди-ка – кровь… Ты, что ли, дрался?

Он не ответил – молча пожал плечами. Осмотрел рукав пиджака. И подумал, что это кровь Брюнета… Вероятно – запачкался, когда отматывал ремешок кистеня. Н-да, вид, конечно, аховый, дикий. И как это все объяснить ей? Да и стоит ли? Есть ли смысл ее пугать? А может, все же – стоит?

– Ах, Игорек, Игорек, – сказала она, – и когда ты угомонишься?

– Дело не во мне, – проговорил он трудным, сдавленным голосом. – Таковы обстоятельства. – При этих словах он шевельнулся – искоса глянул на дверь. – Так уж как-то складывается.

– У тебя почему-то всегда все складывается именно так! И в детстве, – помнишь? – вечно ты задирался, ходил в ссадинах, в синяках.

Они заговорили о детстве. И долго, наперебой, вспоминали различные события и даты, перебирали имена школьных друзей. Размягченный, оттаявший, Игорь проговорил:

– Хорошее все же было время. Беззаботное – вот что главное!

– И мы сами были другие, – негромко сказала Наташа. – Чище были, красивее, счастливее.

– Ну, тебе-то грех жаловаться, – сказал Игорь. – На что ты ропщешь? Молодая, красивая – все при тебе! И нормальная жизнь, и… – Он усмехнулся. – Семейное счастье.

– Ах, какое там семейное счастье, – возразила она. – Если бы ты знал…

– А что такое? – понизил он голос. – Не ладно что-нибудь?

– В общем – да. – Она потупилась, заломила бровь. – Не хочется только рассказывать.

Подошел официант. Наташа заказала кофе с булочкой, Игорь – пива и сто грамм водки.

В ожидании заказа каждый помалкивал – думал свое. Наконец, появились на столе водочка и пивная, запотелая от холода, бутылка. Игорь поднял стакан, сощурился. И опрокинул его в горло – жадно, одним толчком.

Выпил – и снова оглянулся на дверь. И потом повернулся к Наташе. Она сидела, прихлебывая кофе мелкими глотками. Лицо ее было пасмурно, опущенные ресницы подрагивали.

Отодвинув пустую чашку, она вздохнула. Облокотилась о стол – подперла кулачком подбородок:

– Не хочется рассказывать, Неприятно. Но если уж – начистоту… Все у нас с ним плохо, все неладно. Что ни день, то новая ссора.

– И… Давно у вас так? – поинтересовался Игорь.

– Да почти что с самого начала.

– Из-за чего же это? Если, конечно, я могу задать этот вопрос…

– Можешь, Игорек, – покивала она, – можешь, родной мой. Тебе все можно… Ты спрашиваешь: из-за нею? Сама не знаю. Из-за всего. Мы с ним, в общем, разные, чужие… Никак, ни в чем не можем понять друг друга. К тому же он не верит мне, замучал подозрениями.

Слабым движением отбросила она упавшую на лоб, витую прядку. Умолкла на миг. И взглянула на Игоря в упор.

– Послушай, ты чего все время вертишься, оглядываешься? Кого-то ждешь?

– Я? – Он изобразил недоумение. – Чепуха! Никого не жду. С чего ты это взяла?

Он потянулся к пиву. Налил стакан и отхлебнул из него, и утерся медленно. Потом зашуршал папиросами. И вдруг ощутил усталость. Смертную усталость. И отчаяние. И безнадежность. Вот сейчас они поговорят и разойдутся, и… что? Что потом? Вероятно, будут еще такие же вот встречи. А может, и нет, не будет их. Как ему теперь жить? Они разойдутся, и она отправится домой. А он – куда? Куда ему деваться и на что рассчитывать, – одинокому, загнанному, потерянному среди чужих?

• Предыдущая
• 21/40
• Следующая