Клочья тьмы на игле времени - Парнов Еремей Иудович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/89
- Следующая
Опять приехали. И опять куда надо… Зато жизнь уменьшилась еще на сорок минут, а карман облегчился на 20 пфеннигов. На Лотрингерштрассе он освоил маршрут № 4. Такие же остановки, такие же пассажиры и все тот же серый город за окнами и царапающие стекло ветви облетающих лип. На маршруте № 99 даже задремал. Церковь святой Гедвиги. Галлеские ворота. Темпельгоф. Мариендорф (Маршруты берлинского трамвая даны по состоянию на 1933 год0. Осень яснее чувствовалась в пригородах. Крутой и горьковатый дым сжигаемой на полях листвы. Запах усталой, засыпающей земли. Побуревшая трава. Желтые и красные листья.
Уже под вечер он попал совершенно случайно на Штеттинский вокзал. Отсюда поезда отходят на Балтику. Море сейчас неприютное, штормовое. Серые волны с угрюмым блеском. Желтоватая холодная пена…
Стало зябко. Начиналась мигрень. Целый день он ничего не ел. Только чашечку кофе выпил утром. С булочкой. Невероятное утро это показалось вдруг ужасно далеким. Пути к нему были отрезаны надолго, навсегда. Только теперь со всей беспощадной обнаженностью до него дошла мысль, что он не может вернуться домой. Дома больше нет. Все зачеркнуто. Перестало существовать. И некуда, некуда деться.
Зашел в ресторан-автомат Ашингера. Взял сосиски, кусок булки и кружку пива. Долго следил, как умирает день в светящейся янтарной глубине. Потом медленно выпил пиво. Заел приятную хмельную горечь соленой редькой.
Мирхорст сел в первый попавшийся вагон. Маршруты перестали интересовать его. Он знал, что долго так не протянет. За синим стеклом чернела согнутая спина вагоновожатого. Вагоновожатому воспрещается разговаривать с пассажирами. 39 индивидуальных мест. В зимние месяцы воспрещается пользоваться передней дверью для выхода.
Скоро зима!
Он вышел на неведомой остановке столь же безотчетно, как и сел. Приятный мужской голос плыл из установленного где-то неподалеку репродуктора: «…ожидается переменная, скорее ясная погода. Температура утром минус три градуса, днем повышение до плюс шести. Над Германией распространяется низкое давление. В ближайшие…» Мысленно перебрал почти всех своих знакомых. Не знал, кому из них можно теперь доверять. Остановился на Вилли Шумане, с которым вместе учился в университете. Правда, они не виделись лет шесть, а может, и все восемь. Но это пустяки. Если только Вилли жив…
«Бюллетень погоды для Берлина и прилегающих районов…» - нежно ворковал репродуктор…
…Вилли привел его в эту однокомнатную квартирку на восьмом этаже. Одолжил свою пижаму. Принес мохнатое полотенце и кое-какую посуду. Зубную щетку, рубашку и смену белья Мирхорст купил себе сам. Комната казалась почти пустой. Тахта, залитый чернилами письменный стол, плетеный стул, старинные часы и радиоприемник. Голые стены украшал бронзовый барометр. Стрелка его навеки замерла на «переменно». Неведомый хозяин ее был, по-видимому, убежденным интернационалистом. Повсюду Мирхорст находил пустые пыльные бутылки с этикетками всех стран и континентов. От нечего делать стал их разглядывать: «Anisette Ricard», «Pina cubay», «Gordon's Dry Gin», «Camus», «Cinzano», «Ron Matusalem».
Никакого национального чванства. В антипатриотизме романтического хозяина тоже нельзя обвинить. В его пользу молчаливо свидетельствовали липкие бутылки кюммеля и мозельвейна.
Этот загадочный человек почему-то стал очень симпатичен Мирхорсту. Он долго гадал, кем мог быть этот лакомка. Перебрав все профессии, остановился на двух: журналист или капитан дальнего плавания.
…Мирхорст прислушивался к шуму затихающего города. Он уже тяготился неестественной жизнью преследуемого. Знал, что долго так не протянет. Без работы, без денег, с документами, о которых оповещена вся полиция… Конечно, со временем придет что-то новое. Может быть, удастся наладить жизнь, достать новые документы. Но хватит ли сил? И зачем?
Мысли о жене не давали ему покоя. Порой казалось, что ее уже нет в живых, что с тем последним криком остановилось ее больное сердце. Он начинал метаться по комнате, доведенный почти до крайности, разбитый и раздавленный собственным воображением. Пойти туда он, естественно, не мог. Еще глупее было бы посылать Вилли. Они бы выследили его и арестовали их обоих. А другого способа хоть что-нибудь узнать о доме не было. Телефон не отвечал.
Он боролся с собой четыре дня. Потом все же решился. Всю ночь просидел он с трубкой на подоконнике и надумал рискнуть. Это сразу же успокоило его. Что-то в нем окаменело и сжалось. Пришло странное обессиливающее равнодушие. Безумно захотелось спать. Он рухнул на тахту и мгновенно полетел в какую-то мутную и бездонную пустоту.
Проснулся довольно рано. Торопливо побрился. Залепил папиросной бумагой порез на подбородке. Электрический свет утомлял чуть припухшие за ночь глаза. Раздвинул шторы, потушил свет и пошел на кухню сварить кофе. Болезненный дрожащий сумрак тоже раздражал.
Мирхорст перестал крутить кофейную мельницу, выпил стакан холодной воды, схватил плащ и осторожно вышел на улицу. Чтобы не передумать, вернее, чтобы не мучить себя сомнениями в пути, взял такси. Все же немного быстрее.
Когда машина остановилась у подъезда, сердце его часто заколотилось. У дверей никого не было. Он быстро расплатился и вбежал в подъезд. Гулким эхом отозвалась захлопнувшаяся дверь. Долго, чертовски долго опускался лифт! Он тихо вошел в кабину, аккуратно затворил дверцы и нажал кнопку…
Пришел Орфей на берег священного Стикса. Черные стеклянные воды со свистом неслись под каменным сводом подземного мира. «Перевези меня на тот берег, Харон», - попросил Орфей молчаливого старца. Ничего не ответил Харон, будто не видел он и не слышал Орфея. «Прошу тебя, Харон, перевези меня! Мне нужно попасть к самому Аиду!»
Не успел еще остановиться лифт, как он увидел сквозь зеркальное стекло и металлическую сетку фигуру в резиновом плаще. Совершенно инстинктивно нажал красную кнопку «стоп» и сразу же - «I». Лифт пополз вниз. Мирхорст слышал, как кто-то бежал по лестнице.
Кабина остановилась, и Мирхорст бросился к выходу. Вверху грохотали ступени. Когда до двери оставалось рукой подать, она резко распахнулась и перед Мирхорстом возник человек. В серой шляпе и резиновом плаще. Руки он держал в карманах.
- Предыдущая
- 23/89
- Следующая